Откуда-то появился и качнулся слабый свети в неровном пламени свечи Матвей разглядел стоявшую перед ним старуху. Ее седые волосы были распущены, свисая неопрятными космами, белая ночная рубаха не скрывала костлявого изможденного тела, а длинный артритный палец упирался в грудь Матвею прямо напротив сердца.
Вы кто? опешив, спросил он и оттолкнул ее руку. И где дед?
Старуха молчала, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Зато пальцы на ее левой руке, казалось, жили своей особой жизньюони тряслись и сжимались, складываясь в какие-то замысловатые и подчас даже неприличные фигуры.
Где дед? повторил Матвей. Ефим Иваныч, лесник бывший. Я Матвей, внук его, неделю назад писал, что приеду.
Сердце сжалось. Неужели дед умер? Или попал в больницу? Но что тогда здесь делает эта старуха?
Дед? Бабка пожевала сморщенными губами. Нет здесь никакого деда.
Умер? пискнул Матвей.
Умер, сухо сказала та, закрывая дверь.
Эй, так не пойдет! Матвей рывком подставил ногу в уменьшающуюся щель.
Погодите, быстро забормотал он. А когда он умер?
С месяц как, процедила старуха, дергая дверь.
Погодите-погодите, Матвей взялся за край и медленно, но упорно потянул дверь на себя. Как с месяц? Он мне десять дней назад писал, что все в порядке. И это был его почеркя-то знаю. Так когда он умер? Или вы мне врете?
Пошел прочь! Старуха дернула дверь с остервенением. Я тебя не приглашала!
Матвей разозлился.
Значит, так, бабуля, отчеканил он. Мне плевать, кто вы, но я отсюда не уйду. Так-то по закону эта жилплощадь мне перейти должна. Так что если дед умер, то я тут хозяин.
Старуха затихла, перестав тянуть дверь.
И если не умер, намекнул Матвей, то я тоже имею на нее некоторые права. И думаю, побольше, чем вы. Так что я не уйду. Как минимум, до утра.
Дверь приоткрыласьровно настолько, чтобы туда мог прошмыгнуть человек. Старуха выглянула, обвела быстрым и внимательным взглядом ночной лес за спиной Матвея, скользнула по его лицу, скривилась и буркнула:
Заходи. Но только до утра.
Сам решу, в тон ей ответил Матвей, перешагивая порог.
Внутри избушка лишь отдаленно напоминала домик из его детства. Стены почернели и покосились, земляной пол кое-где вздулся горбом, приподняв лавки, печь вся потрескалась и покрылась темными потеками. Под потолком висела бурая паутина, в которой что-то трепыхалось, там же сушились терпко пахнувшие пучки трав и кореньев. Все это освещалось одной-единственной масляной лампой, которая покачивалась в углу, рождая на стенах, полу и потолке причудливые исковерканные тени. Это был не тот дедов дом, который он помнил, совсем не тот.
Ваше? деловито кивнул Матвей на травы и паутину. Что ж вы так запустили-то? Придется убрать. Да и самим тоже
Он хотел сказать «выметаться», но наткнулся взглядом на старуху, и слова комом застряли в горле. Та смотрела на него с ненавистью, верхняя губа приподнялась, обнажив острые желтые зубы. Левый клык был сломан, и в темноте провала пузырилась белесая слюна.
«Больная какая-то? мелькнуло в голове. Психическая? Бомжиха? Лучше не связываться. Вдруг бешеная. А потом из города врача привезти. Ну и полицию, чтоб выяснили, кто это». Он уже твердо решил забрать этот дом себе. Просто из принципа, чтобы не доставался ненормальной бабке.
в общем, разберемся, хрипло сказал он, отводя взгляд.
Бабка сморщилась. Изо рта высунулся острый кончик языка и хищным движением облизнул губы. Она сделала несколько странных пассов руками, сжимая и разжимая пальцы, словно то ли душила что-то, то ли сворачивала шею, то ли просто давила и мяла, а потом пошаркала куда-то в темноту.
Матвей облегченно вздохнул и снова осмотрелся по сторонам.
Картинки детства встали перед его глазами. Когда-то за этим замызганныма тогда тщательно выскобленным до желтизныстолом Матвей, высунув от напряжения язык, старательно выводил каракули, подражая дедовым письменам. А вот на этой лавкекоторая тогда доходила ему до пояса, а не как сейчас, чуть выше коленаон устраивал целые баталии с участием вырезанных дедом из липы солдатиков. А вон там
Вот твой дед, угрюмо раздалось у него за спиной, и Матвей оглянулся.
Дедууу, простонал он. Сердце сжалось. В его памяти дед всегда был хоть и сухощавым, но крепким и жизнерадостным, а сейчас же, сутулый и сморщенный, он походил на маленького щуплого воробышка.
Он бросился было обнять старикано бабка резким и сильным ударом оттолкнула его.
Не замай, прошипела она, сгорбившись и наклонившись вперед.
Матвей отступил.
Дед стоял, чуть покачиваясь, руки безжизненно висели вдоль тела, а глаза были пусты. От него терпко пахло свежей землей, в свалявшихся волосах запутались какие-то веточки.
Его в больницу надо, сказал Матвей.
Бабка ничего не ответилалишь снова оскалилась и шумно втянула в себя воздух.
В больницу, повторил он.
Все в порядке, хрипло сказала бабка. Все идет как надо. Он мой, я сама решу.
И как бы в подтверждение своих слов она развернула деда и легонько хлопнула его по плечу. На негнущихся ногах старик вышел из дома.
Старуха бросала на Матвея косые взгляды. Ее длинные сухие пальцы резво сновали, суча грубую неровную нить из черного комка шерсти, что лежал на прялке.
Прялки раньше в доме у деда не водилось. Родители Матвея когда-то дарили ему швейную машинкуно старик лишь весело махнул рукой, мол, женское это баловство. Для лесниковой одежды ихние нити на один шажок, а для сурового вервия и иглы должны быть с палецсказал он тогда. Машинку пришлось отвезти обратно в город.
Матвей вздохнул. Ну что же, если это теперь типа жена деда, но она ему как бы типа бабушка, так? Свою настоящую бабушку он не помнил, та умерла еще до его рожденияно и называть таковой постороннюю старуху он не собирался.
«Ну что ж ты так, кольнул стыд. Может быть, эта бабка вообще-то неплохая. Дед бы всякую падаль не подобрал. Ну а что неприветливая ну так ты незнамо кто, да еще и заперся посреди ночи. Понятно, что она не пылает к тебе любовью. Давай познакомься с ней, поболтай»
Доброй ночи, сказал он как можно более приветливо, подсаживаясь к ней.
Старуха не ответила. Пальцы бегали туда-сюда, приминая жесткие шерстинкино те все равно торчали из нити во все стороны, превращая ту в подобие колючей проволоки.
Меня зовут Матвей начал он.
Говорил уже, сухо сказала старуха.
Шерстинки забились ей под желтые, неровно обгрызенные ногти, ссыпались на подол ночной рубашкиона то и дело небрежным движением загребала их и вбивала обратно в ком.
Ну да, делано рассмеялся он. Запамятовал, да. Я внук Ефима Ивановича
И это говорил, напомнила старуха.
Прялка мерно стучала, пальцы ходили по нити с легким шорохомвсе это зачаровывало, убаюкивало и усыпляло. Матвей уже с трудом удерживался от того, чтобы не зевнуть во весь рот, напрягал сжатые челюсти и втягивал через нос воздух.
Да, кивнул он. И
Зачем явился-то? грубо перебила она.
Деда повидать опешил Матвей. От неожиданности сон как рукой сняло.
Повидал? Теперь убирайся.
Он хотел нагрубить, но сдержался.
Ночь же, миролюбиво сказал. Куда я пойду? В лесу сейчас всякое
А мне что с того? Прялка истерично взвизгнула.
Ты, бабуля, пошутил Матвей, сначала накорми-напои да спать уложи. А потом уж расспрашивай да выведывай
Старуха зыркнула на него. Ее ноздри зашевелилиськак у принюхивающегося животного. Матвея продрал озноб.
Ладно, с неохотой сказала она. Накормлю. И напою. И спать уж точно уложу.
Каша была холодной, склизкой и комковатой, от нее пахло болотной тиной и гнилой картошкой. Видимо, старуха поленилась разогревать ужинесли это вообще был ужин, а не вчерашние-позавчерашние объедки. Матвей вяло ковырялся в миске, жалея, что вообще заговорил о едеу него в рюкзаке лежала нераспечатанная пачка галет, так что в любом случае голодным бы не остался, но обижать бабку не хотелось. Он был уверен, что готовила именно бабка, от стряпни деда у него остались гораздо более радужные воспоминания.