И осталось нас после того трое: я, мать, да другая сестра, самая младшая. Мать после того случая, да и вообще, от жизни тяжкой, спиваться начала, а во мне ненависть зародилась, да такая ярая, жгучая, что весь свет ненавидеть стал. Начал мстить. Всем. Учиться бросил, с плохой компанией связался, по примеру матери к бутылке частенько прикладывался, воровал. Грабил квартиры, обманывал людей, мошенничал, откровенным вредительством занималсястащу мешок писем, да сожгу их на пустыре, в поезда забирался, крыс в склады с зерном и хлебом запускал. Один раз бензовоз поджег. Мог в пекарню пробраться да мешки с мукой дегтем обмазать, иль в бидоны со сметаной керосину налить Сейчас вспоминаютак стыдно становится. Много чего я творил. Как не поймали ни разуума не приложу.
Квартира наша превратилась в притон. Мать бранила меня за алкоголь, да не долгоровно до тех пор, покуда я из-за пазухи пузырь с этим пойлом не выну. Тады добредет до стола, себе нальет, да и мне плеснет немного. А опосля уж кто их, стаканы эти, считал? Да никто Так и пили на пару, да еще алкаши все, бродяги всякие, да шпана неблагополучнаявсе у нас ошивались постоянно. А Верунчик, самая младшая сестричка, маленькая была, едва-едва ей в 41 м восемь исполнилось, а мне годов тринадцать-четырнадцать уж было где-то. Я и помню-то ее совсем крохой, четырех лет, да уж после, мертвую. Да что там говоритьмахнув рукой, вздохнул дед.Начало войны, и то пропили. О том, что война уж во всю с германцем идет, в июле тока узнали, когда полстраны уж фрицем захвачено было. Тогда даже из тех алкашей, кто с нами пил, многие на фронт ушли, родину защищать. Остались совсем уж отбросы.
Кое-как в пьяном бреду просуществовали до августа 42-го. Тогда уж Ленинград, считай, почти год, как в кольце был, а мы и о том не знали. Проснулись мы тогда после страшенной попойки, а Верунчик уж мертвая на полу лежит в луже крови, к батарее привязанная. Урод какой-то снасильничал по пьяни, да бросил девчонку умирать. А милиции-то уж и немного было, бабы в основном. Да и заняты все были. Конечно, не нашли никого, да и не сильно-то искали. Кому там интересно, что с дочерью врага народа стало? Померла, да и ладно.
Вот тогда я и разошелся по полной, точно мне кто планку снес. Весь свет ненавидел. Но и пить больше не мог. А хотелось напиться до чертиков, до потери памяти, чтобы забыть все. А не мог. Даже напиться не получалось. Куролесить на трезвую голову оказалось не так здорово. Куража уж того не было, лишь злоба лютая душила. Особенно мужиков ненавидел. Всех. А уж пьяных да в формеэто вообще
И вот забрался я как-то в квартиру одну, грабить, значит. Грабить-то их было за что. Война идет, люди каждой крошке рады, а эти жируют. Мужа она от фронта отмазала, вроде инвалид он, да и сама постоянно с мужиками какими-то темными крутилась. Ну да не о том речь. Было то уж в мае сорок третьего. Пас я ту квартирку недели две. И видел, что хозяйка с мужиком ушли. Ну, я их честь по чести проводил, убедился, что не вернутся они, да в квартирку и залез. А того не рассчитал, что то не муж ее был, а любовник. Видать, в подъезде он ее, что ли, ждал Не знаю. Но факт остается фактом. Окно аккуратно выставил, сам влез, веревку от себя отвязал да к шторе примотал, как обычно. Ну, хожу, ищу, что взять. Много особо не возьмешь, но и вот так вот все в целости оставить Душа горит. Посмотрел я на картины на стенах, и такая меня злость взяла Схватил я нож, да давай картины полосовать да вазы всякие на пол скидывать.
Бушую я, значит, себя от ярости не помня, как вдруг из спальни выползает заспанный хозяин Да с таким амбре, что мухи на лету падают. Вылез, глаза таращит, на меня глядит Ну, и я растерялся: не ожидал я, что тот дома-то окажется. Так и стоим друг напротив друга, да в гляделки играем. Он смотрел-смотрел на комнату-то разгромленную, да вдруг как зарычит, да на меня бросился. А я напрочь позабыл, что нож у меня в руке. Ну и вдарил ему изо всех сил. И еще раз. И еще Очнулся я, когда тот боров уж на полу валялся да хрипел.
Ломанулся я оттудова, как мог. Домой-то прибежал, и только потом сообразил, что искать меня сперва дома станут. Ну, я ноги в руки да к товарищам. Обсказал им все как было, да спрятать меня попросил. Те поворчали, конечнос мокрым делом связываться никому не хотелось, но все ж таки укрыли. А спустя пару дней пришел дядька один, которому мы ворованное сплавляли, да велел мне на фронт топатьколь выживу, война все спишет, а коли неттак тем более. Мужик-то тот живучим оказался, да с памятью хорошей Так я и сбежал на фронт в неполные шестнадцать лет.
Глава 5
Перед капитаном стоял обросший, оборванный долговязый мальчишка, и злобно глядел на него исподлобья.
Ну? Чего молчишь?устало спросил капитан.
А чего говорить-то?зло, сквозь зубы ответил пацан.Нашто с танка вытянули? Я фрица бить хотел, а меня к вам притащили,проведя под носом рукавом, мрачно сдвинув брови, удосужился выдать он.
Лет тебе сколько, боец?устало подперев рукой голову, тяжело вздохнул капитан, успевший уже насмотреться вот на таких героев от четырнадцати до восемнадцати лет, которые сбегали из дома на фронт, и гибли здесь из-за своей глупой отваги.
Капитан ни на йоту не сомневался в ответе пацана, и только взгляд мальчишкинедетский, обозленный, неверящийдо сих пор удерживал Николая Егорыча от того, чтобы засунуть его в ближайшую идущую в тыл машину и там сдать на руки милициипускай они с ним разбираются да домой возвращают. Вот только будет ли толк? Судя по взгляду, этот зубами глотки рвать станет, но домой не вернется. Что-то видел? Кто-то из близких погиб?
Восемнадцать,с вызовом процедил пацан, испытующе глядя на капитана колючим взглядом.
Паспорт потерял?с усмешкой глядя на этого ершистого воробья, хмыкнул Черных.
В поезде уперли,не отводя взгляда, все так же с вызовом ответил наглец.
Ну а в танк как залезть умудрился?с интересом глядя на него, спросил капитан.
Хреново их охраняют, вот и умудрился,мрачно отозвался подросток.Целая платформа танков и четыре часовых, что спят стоя. Хотел быи автомат бы спер.
Ты бы лучше охранял?прищурился Черных.
Я в охрану не нанимался. Вы спросили, как пробрался, я ответил,глядя исподлобья на капитана, дерзко отозвался мальчишка.
Ну а погиб у тебя кто? За кого мстить так рвешься?прямо спросил капитан, внимательно следя за реакцией мальчишки.
Сестренки. Одной шесть было, утопили ее, а Веруньке девять Снасильничали. Кровью изошла,скрипнул зубами парень.
Ясно. Отец где?
Застрелили,по-прежнему не отрывая взгляда, буркнул мальчишка.
А мать?чуть склонил голову капитан.
Пьет. Сильно,без эмоций отозвался парень.
Еще родные есть?сдвинул брови Черных.
Где-то наверняка есть. Тока им на меня Да и мне на них тоже,проглотив окончание фразы и засунув руки в карманы видавших виды штанов, мальчишка и не думал опускать глаза.
Черных откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на пацана. Лгать мальчишка не лгал, это видно. Но не договаривалточно. И все равно нравился Николаю Егорычу этот пацан. Не трусразговаривает смело, дерзко, хотя и понимает, что его судьба полностью в руках капитана. А капитан по закону военного времени и к стенке его поставить может И все равно не боится. Смекалистыйэто же надо догадаться в танк залезть и спокойно на фронт ехать! И наглость для этого тоже нужна немалая. И внимательный, осторожныйк танкам, стоящим на платформе, так просто не проберешься. Значит, наблюдал, момент выжидал, и при появившейся возможности забрался. Уменотвечает коротко, смело, вроде и ответил, и ничего и не сказал толком.
Рискнуть? Взять к себе в отряд? Разведчик из мальчишки хороший выйдет. Отдать его Степанычу, пускай натаскивает. Вернуть домой? Так он снова сбежит. Этот если что решилсделает. Их задачатанки сопроводить до расположения, и снова на передовую Бог даст, удастся мальчишке жизнь сохранить
Как звать тебя, боец?вздохнув, спокойно спросил Черных.
Мишка Ростов,не шелохнувшись, произнес парень.
Гляди-ка Не брат ли Натальи Ростовой случайно?улыбнувшись, хмыкнул капитан.
Чего?сдвинул брови Мишка.
«Войну и мир» Толстого читал?посмотрел на него капитан, явно ожидая ответа, и уж точно не отрицательного.