Спасибо, сен Лайша, вы очень
Продолжайте, мальчики, перебила она, это все безумно интересно.
Я предвижу ваш следующий вопрос, сен Секар, сказал Грендаль, как быть, если эта моральная оценка превратилась в обоснование морального террора против определенного стиля жизни, семейного уклада, религии, убеждений? Я угадал?
В общем, да, признал репортер, я имею в виду аргументы представителя Ватикана.
Тогда я отвечу вам так же, как ответил ему. Великая Хартия запрещает контроль актов морального выбора. Мы вправе подвергнуть моральному террору любую группу лиц с особыми обычаями, неприемлемыми для свободных людей. Эта группа вправе ответить нам тем же. Правительство не может сюда лезть, а обязано только пресекать насилие и угрозы его применения. Таково правило о невмешательстве в частную жизнь, верно?
Репортер улыбнулся и кивнул.
Конечно. Но, как мы помним, Абу Салих привел контраргумент: Великая Хартияэто учение этического нигилизма. О какой свободе морального выбора можно говорить, если одно из этических учений объявлено высшим законом и обеспечено правительственным принуждением?
Этому типу я отвечал длинно, вам отвечу коротко и наглядно. Человек имеет право свободно владеть своим имуществом, верно?
Согласен. Но какое
Эта камераваше имущество? перебил Грендаль.
Да, и что?
Грендаль подмигнул ему, взял камеру со стола и положил к себе на колени.
Вот так. Теперь она моя, и я свободно ей владею. Есть возражения?
С чего это она ваша, сен Влков?
С того, что она у меня, вы же видите.
Но она у вас потому, что вы ее у меня отняли, возразил Секар.
Вы зовете полицию, констатировал Грендаль, Иржи, будь другом, сыграй полисмена.
4. Иржи Влков, меганезийский школьник
Мальчик вытер измазанную кремом физиономию, наставил на Грендаля указательный палец и строгим голосом заявил:
Вы арестованы за грабеж! Верните эту вещь владельцу и следуйте за мной!
Грендаль быстро вернул камеру на стол, поднял руки вверх и пояснил.
Вот видите, сен Секар, в чем различие между владением своей вещью и владением чужой? Так и с моральным выбором. Он принадлежит личности, и личность может распорядиться им так и этак, как захочет и когда захочет.
В том числе, сделать выбор в пользу патриархальной морали, вставил Секар.
Грендаль энергично кивнул.
Да. Но только за себя, а не за соседа. Если личность принуждает соседа к своей морали, то присваивает чужое право. Как я, в случае с вашей камерой. Никто не говорит, что запрет отбирать чужую вещьэто нигилистическое отношение к владению, верно? Говорят наоборот: что этозащита права владения. Такую же защиту Великая Хартия обеспечивает праву на моральный выбор. При чем тут нигилизм?
Гм, задумчиво сказал репортер, все это очень наглядно, но есть существенная разница. В отличие от свободы владения, свобода морали ограничивается социальными нормами. Я имею в виду запрет на общественно-опасные поступки, на тот же грабеж, в частности.
Никаких отличий, спокойно ответил Грендаль, то же самое касается владения вещами, которые, находясь в частных руках, создавали бы угрозу для всех. Люди договариваются, чтобы частные лица не владели атомными бомбами или национальными электросетями.
Есть страны, где национальные электросети находятся в частных руках, заметил Секар.
В этих странах и грабят безнаказанно, парировал Грендаль, причем именно те, в чьих руках электросети. Попробуйте их наказать. Они вам электричество выключати все.
Ага, сказал репортер, я попробую сформулировать. Значит, возможность навязать окружающим свою мораль так же опасна, как частное владение атомной бомбой?
Грен, ты этого не говорил, вмешалась бдительная Лайша, подливая всем чая.
Я помню, милая. Хотя, то, что сказал сен Секар, кажется мне правильным.
Просто я хотел перейти к вопросу о мере наказания, пояснил репортер, ведь, если смотреть практически, то патриархально настроенные граждане всего лишь нахулиганили в нескольких магазинах, клубах и кинотеатрах. Обычно за это бывает штраф и небольшой срок лишения свободы, ведь так?
Именно так, подтвердил Грендаль, но их преступление состояло не в хулиганстве, а в попытке запугать граждан и навязать правительству представления своей социальной группы. А как это называется, знает даже ребенок.
Иржи оторвался от чая и выпалил.
Это называется «тирания» и карается высшей мерой гуманитарной самозащиты.
И пояснил свои слова недвусмысленным жестом, завязав узел воображаемой веревки.
Ого! изумился Секар, откуда такие познания?
Будто вы в школе не учились, в свою очередь изумился мальчик.
Репортер задумчиво поскреб щетинистый подбородок.
Не знал, что теперь этому учат в школе
И правильно делают, что учат, вмешалась Лайша, мы в свое время нахлебались всяких там высших интересов нации, и нечего нашим детям наступать на эти грабли.
К счастью, Великая Хартия позволяет заменить смертную казнь депортацией, разрядил обстановку Грендаль, мне бы очень не хотелось приговаривать девятнадцать человек к лишению жизни.
А если бы не существовало такой альтернативы, как депортация? спросил репортер.
Эта альтернатива придумана еще древними эллинами. Мало ли по каким путям могла бы пойти история? Это беллетристика, а у насреальность.
Секар улыбнулся и развел руками.
Хорошо, сен Влков, давайте вернемся к реальности. Как вы прокомментируете заявление представителя Human Rights Watch о том, что в Конфедерации созданацитирую по памяти«обстановка тотального глумления над идеалами религиозно-культурных общин, чья мораль и чьи взгляды отличаются от правительственных»?
О реальности, так о реальности, согласился Грендаль, давайте мысленно перенесемся на какой-нибудь из ближайших крупных островов. Ну, например, Нукуалофа. И заглянем в первое попавшееся открытое кафе у берега океана. Что мы увидим?
Ничего особенного, предположил репортер, люди кушают, пьют напитки, или там
Мы увидим, перебил Грендаль, совершенно разных людей, отдыхающих согласно своему вкусу, но при этом соблюдающих необходимый минимум общих правил. Кто-то может сидеть там во фраке, кто-тов купальнике, кто-тов лава-лава, а кто-товообще голым. Этоличное дело каждого. Но никто не вправе ломать мебель или нападать на других посетителей и каждый должен платить за то, что съел и выпил. Это так, верно?
Репортер кивнул и Грендаль продолжил.
При этом, конечно, одним людям может не нравиться внешний вид или стиль поведения других. К примеру, пуританина будут смущать раздетые натуралисты, натуралистам не понравятся мусульмане, закутанные с ног до головы в темную ткань, а мусульманам будет неприятно, что у большинства женщин открыты лица, а у многихи другие части тела.
Каждый может поспорить с другим о вкусах и приличиях, но другой вправе остаться при своем мнении и даже вообще отказаться обсуждать эту тему, если ему не интересно. Но никто не должен навязывать свой вкус другому. Если пуританин начнет силой натягивать на натуралиста костюм, а тот начнет сдирать с пуританина одежду, то будет черт-те что.
Все так, согласился Секар, но что, если кого-то так оскорбляет внешний вид другого, как если бы тот ударил его по лицу? Не лучше ли пойти на некоторые компромиссы?
Не лучше, ответил Грендаль, граждане не обязаны терпеть неудобства из-за чьих-то неврозов, а нервного гражданина никто не заставляет бывать в общественных местах.
Это если речь идет о пляже, возразил репортер, а как на счет места работы или учебы?
Там надо работать или учиться, а не глазеть на коллег, отрезал Грендаль, и вообще, как сказал Ганди, пусть каждый занимается своими делами и предоставит другим заниматься своими. Иначе никакое социального регулирование не поможет Иржи, если ты намерен и дальше играть в doom, то или иди на второй этаж, или убавь звук.
Мальчик обиженно фыркнул и повернул тюнер, так что грохот пулеметных очередей ослаб примерно до уровня треска цикады.