Мы возьмем.
На дистанции не менее двух километров трехсот метров! Алари нервничал до тех пор, пока Маша не вернула ггоршш, который на самом деле ггоршш, на стеллаж. Из укрытия! При включении закрыть глаза!
И прочитать «Помилуй мя, Господи»? успокаивающе добавила Маша. Мы возьмем пару штук.
Две тысячи? растерялся алари. Я должен уточнить количество, имеющееся на складе
Две единицы, объяснила Маша. Мне и Данилову.
Правильно, кивнул я. У меня глазомер плохой. Вдруг не разберусь с дистанцией
У дверей Маша покосилась на ярко-красные диски, спросила:
Атомные мины?
Да, преданно отозвался алари. Похоже, последний Машин выбор произвел на него впечатление.
Знакомые штучки, без особого почтения сказала Маша, но брать их не стала. Пошли ко мне, Петя. У меня есть кофе.
Откуда такие познания в их оружии? спросил я в коридоре.
Информация немного доходит, уклонилась Маша.
Знаем мы, до кого обычно доходит информация
В каюте, которую алари гостеприимно отвели для людей, мне пришлось побывать только один раз. Усаживаясь в кресло, я невольно вспомнил свою искреннюю радость, испытанную при мысли, что существуют специальные подставки для сидения.
Радостная болезньсклероз. Сплошные приятные сюрпризы.
Кофе был швейцарский, «Нескафе», в саморазогревающихся пластиковых чашках из полетного рациона шаттла. Я выдернул дурацкую трубочкусосать кофе через соломинку можно лишь в невесомости или при помрачении рассудка, содрал с крышки обертку из фольги, с удовольствием принюхалсята штука, что заменяла кофе у Геометров, все-таки имела абсолютно другой вкус, сделал глоток.
Спасибо, Маш. Это то, что было нужно.
В общем-то женщинам всегда приятны комплименты по поводу их кулинарного мастерства. Даже если они всего лишь открыли консервную банку, стоит восхищаться так, словно тебя накормили паровой осетриной или рассыпчатым узбекским пловом. Маша тоже приняла комплимент с удовольствием.
Не понимаю, как вы летаете по месяцу, заявила она. Ничего толком нет съедобного.
На космодромах есть ресторанчики. Там нормально готовят.
И что, все завозят с Земли?
Нет, конечно. Обычно доставляют образцы мяса, картошки, зелени. А чужие их подращивают на своих пищевых синтезаторах. Тоже дорого, но дешевле, чем возить по-настоящему.
Удобно, согласилась Маша.
Не до конца. Понимаешь, обычная еда всегда разная. Даже если картошка с соседних полей, все равно она разная. А мясо тем более, двух одинаковых коров не существует.
Убивать животных для едымерзость, неожиданно сказала Маша.
Ты вроде не вегетарианка
Нет, но лишь по рассудочным соображениям. Животная пища необходима, поэтому приходится ее употреблять.
Меня такой подход позабавил. Любишь мясо, так не надо вставать в позу
Смешно? строго спросила Маша.
Да. Твои военные познания и любовь к животным
Знаю, знаю, Гитлер был вегетарианцем Петр, одно дело честный бой, другоеупотребление живого в пищу.
Я дальше спорить не стал, в таких случаях это бесполезно, лишь заметил:
Все равно твоя любовь к оружию скорее характерна для мужчин.
Ну и что? Я в детстве очень переживала, что не родилась мальчиком. Меня даже к психиатру водили, но оказалось, что сексуальных нарушений нет, лишь повышенная агрессивность и стремление властвовать.
Я поперхнулся кофе и зарекся общаться с Машей на подобные темы. Всегда пугался такой откровенности.
Но обстановка, честно говоря, только подобным беседам и соответствовала. Дед со счетчиком увы, теперь о них приходится думать вместе, отсутствовали, может быть, общались с командующим, не знаю. А Данилов остался у шаттла.
В арсенале я вначале думал, что ты все выгребешь, сказал я, неуклюже переводя разговор на другую тему. В силу повышенной агрессивности.
Зачем? Один образец оружия, основанного на силовом поле, один лучевой излучатель, а главноеггоршш. Наглеть вредно Петр, ты позволишь интимный вопрос?
Мгновенно настроившись на подвох, я кивнул.
Ты тяжело перенес смерть деда?
Что?!
Маша вздохнула, уселась напротив.
Петр, все-таки это смерть. Нельзя же и в самом деле считать, что человеклишь набор электрических сигналов в синапсах.
А что тогда? Душа? В горле пересохло, и я начал запинаться.
Не обязательно. Я неверующая. Но телоэто по меньшей мере половина человека.
Я смотрел ей в глазанет, она не шутила. Да и не шутят таким.
Маша, для нас с тобойможет быть. Мы молодые. У нас гормоны бурлят.
Внезапно для самого себя я перешел на более циничный тон:
Для тебя, наверное, я сексуально привлекателен
Есть такое дело, спокойно ответила Маша. Хоть и менее, чем Саша Данилов.
Деду, извини, уже изрядно лет проглотив обидную откровенность, продолжил я. Он питается в основном йогуртами и детскими пюре. Выкурить тайком трубкудля него событие, глотнуть водкиразгул.
А пройти по саду, взять в руки цветок, погладить собаку?
Когда я на Земле, то выгоняю его прогуляться!
Все равно, Петя.
Маша а ты его действительно любишь?
Андрея Валентиновича я любила и буду любить! отрезала Маша. Его самого, а не ящерицу с его памятью!
Что-то во мне взорвалось. Секунду стаканчик кофе подрагивал в моей руке, готовясь отправиться в полет по четко определенному адресу.
Остановило меня только то, что кофе еще был слишком горячим.
Я встал и вышел из каюты. Надо помочь Данилову в проверке шаттла. В конце концов, я второй пилот.
Второй пилот, а не закомплексованная девчонка, для которой человек и его внешность слиты воедино.
Чем бы ни руководствовались аларипрезрением к нашей отсталости или искренним дружелюбием, но управление челноком и впрямь никак не изменилось. Пилотажный компьютер продолжал пребывать в полной уверенности, что на корабле стоят обычные жидкостные двигатели. Практически неисчерпаемый запас топлива и огромная тяга машину не смущали.
С Машей я больше не разговаривал. Она поглядывала на меня, видимо, сожалея о своей откровенности, но я предпочитал игнорировать ее взгляды. Деду, разумеется, тоже не стал ничего говорить.
Грузоружие и какую-то пищу, предоставленную алари, хотели вначале разместить в грузовом отсеке. Оказалось, что в суматохе бегства и полета все напрочь забыли о складированных там бюстиках, которые так жаждали получить Джел. Безглазые головы партийных вождей прошлого века, героев крымского конфликта и президентских сподвижников укоризненно пялились на нас.
Снаряжение пришлось размещать в кабине.
Я оставался в шаттле до последней минуты. Когда все, включая деда-счетчика, разместились, я пожал Данилову руку и спрыгнул на пол. Данилов долго возился, закрывая люк, мне оставалось лишь смотреть на него снизу. В ангаре собралась порядочная толпа алари, среди них был и командующий. Перед тем как войти в кораблик Геометров, я подошел к нему.
Я надеюсь, что мой офицер не подведет меня, негромко сказал алари.
Куалькуа, как лучше ответить?
Он помолчал секунду, я даже решил, что он проигнорировал вопрос.
Вера и любовь помогут мне.
Вера и любовь помогут мне.
Во взгляде алари появился живой интерес.
Петр Хрумов, чем был для тебя мой поступок? Уверткой, как считает Александр Данилов?
Чуткий у них слух. Точнее, не у них, у куалькуа
Нет, подумав, сказал я. Доверием.
Ты испытываешь благодарность?
Пожалуй, нет. Признательность.
Это тоже хорошо. Командующий замолчал. Я счел это знаком, что прощание окончено, и пошел к скауту.
Куалъкуа, я снова должен быть Ником Римером.
Ответа не было, но лицо защипало. Куалькуа прорастал сквозь мою плоть, выдвигая на поверхность тела клетки, принадлежавшие когда-то безвестному поэту Геометров.
К кораблю я подошел уже Ником.
Полусфера кабины разошлась. Я оперся о корпус, готовясь запрыгнуть в свою скорлупку, и в этот момент потолок ангара открылся.
Порыв ветракороткий, секундный, потом силовое поле перекрыло проем. Над ангаром пылали ослепительные звезды. Над ангаром зияла промороженная ночь космоса. Запрокинув голову, я смотрел, как вплывает в нее «Волхв», как пробегают по корпусу корабля всполохи искр от взаимодействия с защитным полем. Отсюда, изнутри флагмана, межзвездная пустота не казалась чем-то страшным. Наоборот, она была пронзительно красива в своей неприкрытой наготе, великолепна, ласкова и покорна.