Когда он говорил "для мира", было совершенно ясно, что мир его не интересует никаким образом. Он продолжил:
- Кроме того, это страшная смерть. Но я могу помочь тебе. Ты хочешь жить?
- Да, разумеется, - выдохнул Франц. Ситуация была чуточку абсурдной, а оттого Франц не совсем понимал, как стоит реагировать.
- Тогда слушай меня, - Гуннар в глоток допил кофе и отставил чашку. - Тебе нужна операция.
- Вы хирург?
- Так тоже можно сказать.
- Что значит, так тоже можно сказать? - не выдержал Франц.
- Значит, что я обладаю достаточной квалификацией, чтобы спасти твою жизнь.
В голове у Франца вдруг зазвучал голос его соседа по комнате, Эриха, молодого психиатра.
- Объект амимичен, ему свойственна эмоциональная монотонность. Эмоциональный фон ровный, снижен. Эмоциональное реагирование притуплено, - вещал голос Эриха. Так случалось, когда Франц излишне волновался. Воспоминания о манере Эриха проводить анализ своих пациентов, помогали Францу в сложных беседах. Когда выяснишь психический статус собеседника, становится не так уж и неуютно.
Гуннар смотрел на него очень внимательно, а потом чуть вскинул брови с таким выражением лица, будто тоже услышал голос Эриха.
После небольшой паузы, он сказал:
- Если только ты хочешь жить, придешь вечером, - Гуннар вытащил из кармана записку, явно заготовленную заранее. На ней значился только адрес.
Отчего-то Францу показалось, что Гуннар особенное ударение поставил на словах "ты" и "придешь". Франц не прикоснулся к записке, но Гуннара это уже не интересовало. Он встал и положил деньги на столик, а потом двинулся к выходу, оставив Франца одного. Посмотрев на адрес в записке, Франц смял ее и кинул в чашку с темной гущей, которая осталась от кофе.
***
Франц читает ее личное дело. Амалия Ригер, гражданка Германии, год рождения: 1917, год Рождения: 1952. Старая колдунья, надо же. И как ее умудрились поймать?
Амалия Ригер спит крепким, химическим сном, и Франц откладывает ее личное дело. С фотографии на него смотрит красивая, полноватая немка с белозубой улыбкой и кудрявыми, светлыми волосами. Фотография старая, блеклая, потертая временем. Женщина, изображённая на фотографии, должна была состариться, а может даже умереть, но она лежит на кушетке совершенно такая же, как полвека назад. Разве что вместо платья - больничная рубаха.
Слово "статус" в ее личном деле выделено алой полоской, а это значит - опасна. Франц чертит на полу пентаграмму, пока старая леди не очнулась, полная недовольства. Мел крошится у него в руках, и Франц с раздражением думает, что сказал бы по поводу его работы Гуннар.
Разумеется, ничего хорошего, как и всегда. Негодование накатывает волной и отпускает, как прошедший спазм.
Закончив пентаграмму, Франц расставляет кристаллы в каждом ее углу, дожидаясь, пока они начнут издавать слабое люминесцентное свечение. Ритуалы Общего Круга всего удавались Францу, потому как к ним прилагались четкие и понятные инструкции, в отличие от его собственного Слова.
Пощупав все кристаллы по очереди, Франц убеждается, что они нагрелись. Теперь ведьма не сможет выбраться из комнаты, когда ее оставят одну.
Завершив ритуал, Франц открывает медицинский бокс, лежащий на столе, берет ампулу, срезает стекло лезвием и набирает жидкость в одноразовый шприц.
Гуннар настаивает на том, чтобы ничто из используемых Францем лекарств, не было подписано, во избежании попадания сведений в руки к шпионам-колдунам или, тем более, людям.
Франц уже научился различать среди безымянных ампул с одинаковыми жидкостями нужные ему в данный момент, но для этого ему понадобились годы.
Впрочем, годы-то как раз у него теперь есть в неограниченном количестве.
Франц садится на стул рядом с кушеткой женщины, проверяет ремни на ее руках и ногах, вводит в артерию на ее шее содержимое шприца. Женщина шипит от боли, дергает головой, ее тугие кудряшки подпрыгивают и успокаиваются. Пальцами она пытается схватить край белого халата Франца, но он отходит.
- Вы в сознании, госпожа Ригер?
- Амалия, - говорит она хрипло. - Можешь так меня и называть.
- Хорошо, - покладисто соглашается Франц. - Как пожелаете, Амалия. Итак, вы имеете представление о том, в чем вас обвиняют?
Амалия смеется, совершенно по-ведьменски, и Франц видит, как из-под расстегнутого воротника ее больничной рубашки показывается шрам. Франц полагает ее смех отрицательным ответом и говорит:
- Вы обвиняетесь в преступлениях против психического здоровья людей. Используя магию вашего Слова, предположительно оно означает Безумие, вы оказывали услуги по психической дестабилизации людей.
Иными словами Амалия Ригер сводила людей с ума за деньги. В списке ее жертв значится сто тридцать семь человек за последние десять лет. Богатые наследники, опостылевшие мужья, не желающие умирать, оставив наследство старики, конкуренты и враги.
Люди, не желавшие марать руки убийством, платили ей деньги за то, чтобы Амалия творила с жертвами что-то гораздо хуже, чем смерть.
Амалия слушает его слова, как музыку, а может она и слушает музыку, которую не слышит никто больше. Слово ведь никогда не дается просто так.
- Сделала так, - говорит Амалия, наконец. - И сделаю так еще раз. К примеру, с тобой.
Ее голос, по-женски сладкий, вдруг меняется, становится резким и больным.
- Почему он ходит за тобой? - спрашивает она, севшим голосом. - Откуда он здесь?
Франц оглядывается и видит неясное, промелькнувшее перед глазами движение, передергивает плечами, стараясь отогнать ощущение дезориентации, на секунду его накрывшее. Видимо, яд не подействовал полностью, пока что. Впрочем, если бы он не подействовал вовсе, вряд ли Франц оставался бы в здравом сознании.
- Амалия, - говорит Франц. - Вы не можете колдовать. Действие лекарства продлится около шести часов. Если понадобится, мы введем вам еще.
Глаза у нее тогда впервые кажутся испуганными, становятся глазами загнанного зверька.
- Что? - шепчет она. - Господи.
Про себя иначе как ядом, Франц эту формулу не называет. Он не представляет, что может быть чудовищнее, чем запретить колдуну использовать магию. Хорошо, что большинство заключенных этого заслуживают. Большинство, но не все.
Амалия тут же становится серьезной. Облизнув губы, она говорит:
- Я старая, я скоро умру, - но ни в голосе ее, ни в глазах нет ничего от восьмидесяти семи лет или сколько там ей. Старые ведьмы и колдуны не узнают старости по-настоящему, если получили магию, будучи молодыми.
Кроме того, она понятия не имеет, что Франц намного старше нее, он улыбается.
- Не от этого. Совершенно безвредное лекарство, поверьте.
- Ты же колдун, как и я, ты можешь себе представить, что значит не чувствовать магию? - в голосе ее сквозит отчаяние. Наверное, яд, наконец, достиг максимальной концентрации в крови. Франц пробовал его на себе: похоже на паралич, но парализует нечто гораздо более важное, чем тело. Душу.
Машинально Франц касается шрама, чувствуя его даже сквозь ткань халата и рубашки.
- Я не буду вас допрашивать, Амалия. Я всего лишь фармацевт, а не следователь.
Скорее всего, Франц встретит ее еще раз, чтобы снова ввести яд. В третий раз он увидит ее мертвой, и ему нужно будет избавиться от тела с помощью химикатов.
Раздается мягкий перезвон, сигнализирующий о том, что прибыл следователь. Франц привычным движением поворачивает голову, смотрит в экран компьютера на столе, выводящий снимки с камеры наблюдения. За дверью стоит Элиза, молодая девушка лет девятнадцати, истинный возраст которой колеблется между пятидесятью и сорока годами.
Франц вводит код, открывая дверь. Вечно закрытые двери, камеры, коды и пароли - вот во что превратилась его жизнь.
- Добрый день, Франц, - говорит Элиза. Она безупречно вежлива и безупречно одета, ее каштановые волосы убраны в аккуратный хвост. Элиза одна из лучших следователей, хотя ее Слово не Правда и не Честность, даже не Знание, ее Слово - Боль.
Им нужно выяснить не состав преступления, а каналы, по которым заказчики выходили на Амалию Ригер, и для этого вовсе не обязательно вытягивать из нее цельный нарратив. Достаточно будет имен.