Но не всегда разумные решения вознаграждаются. Я слышу писк аппарата, а затем безразличный голос сообщает нам, что такого абонента не существует.
Вот так все переворачивается с ног на голову. Еще день назад я считал, что не существует червей, живущих в слезных протоках и способных перенести человека в черно-белый мир, а вот Грациниан вполне себе есть на свете.
Ниса ругается, набирает номер Санктины, хотя я не видел, чтобы они когда-нибудь разговаривали. Оказывается, ее тоже не существует.
Начинается, как плохой детектив, говорит Юстиниан. Потому что автор хорошего детектива оставит хоть какие-нибудь ключи к разгадке.
Жизнь пишет плохие детективы, говорю я. Прекрати жаловаться.
Я жалуюсь только на то, что не видел той параллельной реальности, где вы были.
Ниса прижимает руки к лицу, Юстиниан и Офелла вздрагивают.
Только не плачь!
Я не плачу! говорит Ниса. За окном потихоньку светлеет небо, и я вижу, как утреннее солнце обнажает вспухшую от гниющей плоти и вечно голодную рану на ее шее.
Я обнимаю ее, и на ощупь она мягкая, такая, что, кажется, можно пальцами под кожу проникнуть.
Просто я не знаю, что делать. Обычно в таких случаях я ем.
Это удерживает тебя в границах мироздания?
В границах разума!
Взгляды Офеллы и Юстиниана кажутся мне взволнованными, но теперь они испуганы вовсе не видом Нисы. Оказывается, можно привыкнуть к тому, что плоть твоего друга гниет, и это происходит достаточно быстро.
В местах, где кожа лопнула, мясо Нисы кажется бесцветным, рана на шее же наоборот отчаянно-вишневая. Но я понимаю, что больше не испытываю никакого отвращения.
Мы некоторое время сидим молча, а потом Ниса говорит:
Нужно поехать к ним. Я знаю, где они остановились.
Я обнимаю ее оттого, что ей все ужасно непонятно. Быть одной в незнакомой стране и ничего не пониматьплохо, но Ниса решительная и сильная, а еще у нее есть друзья.
А еще в ней жило (а может и живет) что-то такое, что изменило мир.
Только с очень необычными девушками это случается. Но я ей такого не говорю, потому что звучит не слишком утешительно, скорее похоже на комплимент, который никому не нравится.
За окном все розовое с голубым, и рассвет над садом кажется мне неудержимо красивым и ярким. Умирают потихоньку астры и камелии, все бледнеет, потому что лето прошло. Дождь закончился, оставив прибитые к земле головки цветов скорбеть над своей скорой смертью. Но я люблю все это много больше, чем когда-либо, физически ощущаю, как прекрасно вокруг. Ведь теперь я знаю, насколько иным может быть наш сад.
Хрупкая, черно-белая, разрушающаяся реальность. Как дурной сон.
Теперь кажется, что все это так близко, говорю я. Ниса кивает, а Офелла и Юстиниан переглядываются. Они нас не понимают, и мне кажется, что я не хочу, чтобы они понимали нас.
Потому что это не слишком приятное знание.
Так, говорит Офелла, положив руку Нисе на плечо со смесью отвращения и восхищения собственной смелостью. Давайте дождемся темноты и поедем к родителям Нисы. Сейчас мы мало что можем придумать. Главное, что вы целы. Если ты почувствуешь, что тебе снова хочется плакать
Офелла замолкает, потом неторопливо заканчивает:
Зови нас.
Ты хотела сказать "не зови нас", правда? О, трусость не порок, страх присущ чувству жизни.
Знаешь, во сколько я вчера заснула? Примерно в пять утра. Так что я не сплю уже двадцать пять часов, и если ты скажешь еще хоть слово, я на тебя кинусь.
Офелла выглядит воинственной, глаза у нее большие, горящие и окаймлены отчаянными фиолетовыми синяками, так что она уже похожа на студентку, которой еще не является.
Я говорю:
Согласен с Офеллой. Давайте все замолчим и разойдемся спать. А завтра мы будем думать снова по дороге к родителям Нисы. Может быть, надумаем что-нибудь еще.
Ниса кивает, Юстиниан и Офелла поднимаются с кровати, хотя оба, кажется, находятся в том состоянии, когда не заснуть на месте является подвигом таким же отчаянным, как работа пожарного или жизнь с младшей сестрой.
Юстиниан, зевнув так, что я отчетливо слышу щелчок откуда-то из сочленения его челюстей, говорит:
Я намеревался сказать, что не слишком хочу видеть родителей Нисы до наступления темноты, а потом несколько достроил качественный анализ ситуации и понял, что я вообще не хочу их видеть. Но мы ведь друзья!
Я говорю Нисе:
Ты его не слушай. Все с твоими родителями нормально.
Ниса смотрит на меня, и я вижу, как вздулась ее кожа.
Но с ними ничего не нормально, говорит она. Мои родители питаются человеческой кровью и разлагаются под лучами солнца. Я пойду помоюсь.
Пока в душе течет вода, я смотрю на узкую полосу золотого, ненастоящего света, которая проникает из-под двери в ванную. Таким золотым и таким ненастоящим был и свет, шедший из столовой.
Может быть, думаю я, все это нам приснилось, или мы придумали. Мы с Атилией в детстве много чего придумывали, у нас были такие приключения, которым и сейчас стоило бы позавидовать, мы отправлялись на другие планеты и искали затерянные города. Все это происходило в саду, вот и сегодня все произошло в саду.
Вот бы все, что происходило в саду всегда было ненастоящим.
В конце концов, я впадаю в то же самое состояние, когда сон становится единственным желанием в жизни. Я с трудом заставляю себя пойти в душ и смыть землю, но вместе с ней вода смывает и сонливость.
Когда я возвращаюсь, шторы задернуты, и Ниса снова похожа на живую девушку. Только похожа. Я ложусь рядом, ощущая холод ее кожи. Она вытягивает бледную руку вверх, рассматривает ногти. Ее желтые глаза, глаза цвета солнца, которое ранит ее плоть, испускают едва различимый свет, может, он позволяет ей видеть в темноте, будто днем. Может заменяет ей солнце. Я заменяю ей тепло.
Мне страшно, шепчет она, и в темноте, после бессонной ночи, слова эти звучат совершенно по-детски.
Да, говорю я. И мне страшно тоже. Но мы с тобой найдем выход. Ты помогла мне, и я помогу тебе.
Ниса кладет голову мне на плечо. Ее волосы пахнут моим ментоловым шампунем, но природного запаха у них больше нет. Она говорит:
Ты очень хороший, Марциан. Но чтобы стать взрослой, мне нужно перегрызть тебе глотку и выпить всю твою кровь.
Когда она говорит, ее губы касаются жилки на моей шее, но зубов я не чувствую. Ниса говорит:
Я никогда не смогу этого сделать.
Ты это говоришь, потому что мы в полумраке, и ты утыкаешься в меня? Чтобы я больше боялся?
Она смеется, в этом смехе есть нечто дикое, хотя он и тихий. Кажется, словно темнота скрывает не мою подругу, а хищника, совершенно ничем со мной не схожего.
Нет, говорит она. Я просто думала, что лучше мир перевернется, чем я сделаю это. Думала, вот бы случилось что-то такое, чтобы все обо мне забыли. Чтобы не нужно было больше думать об этом.
Я глажу ее по волосам, они спутанные, тонкие колечки, не видные в темноте.
Ты не виновата, говорю я. Все произошло не потому, что ты так хотела. А потому что произошло. Хочешь историю на ночь? Но только она грустная.
Хочу историю на ночь, отвечает Ниса. Даже грустную. Но можешь и плеер дать.
Нет, говорю. Слушай историю на ночь. У Атилии был кот. Я его тоже любил, но это был кот Атилии. Его звали Вергилий, как поэта и как парня из книжного магазина, в которого Атилия влюбилась в четырнадцать, но никому, кроме меня, не сказала. Вергилий был хороший кот, но жил недолго. С ним случился несчастный случай, он как-то неудачно упал, хотя прежде я считал, что с котами такого не бывает. В общем, у него отказали лапы. Никто не мог принять решение. Я не хотел, чтобы кота усыпили. Атилия любила его. И даже папа, который посылал на смерть солдат, не мог сказать, что нужно усыпить кота. Сказала мама. Она за всех нас сказала, что нужно усыпить кота, приняв решение, которое все мы осуждали. Она показалась нам бесчувственной, но сделала для нас самое главное. В конечном итоге, Ниса, это были не мы, те, кто первые об этом сказали. Мы усыпили кота, он теперь спит под землей, наш грустный кот, а Атилия до сих пор хранит его фотографии. Мама потом, когда уже все мы отгоревали, через много лет, плакала и говорила, что сказала это, потому что она злая, потому что не хотела возиться с несчастным животным, ставшим инвалидом. Но правда была в том, что и мы не хотели, но боялись признать. Это грустная история, потому что все любят котов.