Впрочем, если и было что неестественное в этом разномастном содружестве, заметить это мог лишь особенно внимательный или особенно подозрительный человек. Такой, как остановившийся на ступеньках лестницы Ананья.
К несчастью, верные наблюдения не всегда влекут за собой верные выводы и тем более соответственные выводам действия. «Да нет, какие это соглядатаипочудилось», неизвестно почему решил вдруг Ананья и вознамерился проскользнуть к выходу.
И вправдуто были не соглядатаи. То были убийцы.
Когда занимавший торец стола детина застиг взглядом кривые ноги Ананьи и глянул вышенепроизвольно отодвинул кружку. Обернулись все четверо. Быстро спускаясь, Ананья вышел из тени, и молодой человек, который сидел лицом к залу, откинув за спину завитые волосы, воскликнул:
А вот умный человек! Сейчас он нам скажет!
Ананья не поднимал глаз. На пути к воле нужно было обогнуть стол. Последним сидел верзила.
Да мы тебе говорим! Чернобес перегородил рукою проход и сграбастал невольно прянувшего вбок лазутчика. Тебе говорим, слышь?!
Он слышал. И видел. И сердце его упало.
Простите, не слышал. Без всякой обиды молвил он елейно, схватывая мечущимся взглядом непробиваемый кожаный панцирь, весь в шрамах и пятнах, и мясницкий нож на поясе, и чьи-то щербатые зубы в оскале И опрокинулась под ретивым локтем кружкахлоп!
Вино хлынуло и растекалось по столу, капало на колени.
Ну, коли ты не глухой, так выпей с нами! усмехнулись Вельможные Усики.
И делу конец! хохотнул Потасканный Мальчик.
Поверьте, друзья, с дорогой душой
А ты, браток, часом не брезгуешь? требовательно полюбопытствовала Кирпичная Рожа.
Ни в коем случае, жарко отвечал Ананья. Я вижу вас первый раз. Зачем же мне вас не уважать? он оглянулся и, когда застывший с полотенцем в руках кабатчик Синюха отвел глаза, понял, что дело швах.
А ты, значит, кого второй раз видишь, то уж не уважаешь? хмыкнув, высказали предположение Вельможные Усики.
С удовольствием стаканчик вина не помешает. С удовольствием выпью за ваше здоровье, уважаемые господа и друзья.
Хозяин, еще кувшин! обронили Вельможные Усики.
С суетливым облечением Синюха ринулся вон. Зашевелились и вернулись к своим кружкам питухи за другим столом, их было немного.
Да ты, видать, умный человек! непонятно из каких соображений приветствуя это редкое качество смехом, хохотнул Потасканный Мальчик.
Своего не упустит! подтвердил Кирпичная Рожа. Парень хват!
А тот, с ножомМясникбезмолвно припечатал Ананью рукой, так что умный человек завалился на скамью, прежде чем успел сообразить, что в этом и состояло его намерение.
Если после ухода Зимки Ананью задержали чернильница и зуд сочинительства, заставившие его терять время, те немногие доли часа, что отпущены были ему для спасения, то Поплева просто маялся дурьюпусть даже и не своей. Не расчет и не верность долгу, не страсть к чистописанию, а болезненные ощущения в низменных частях тела лишили его предприимчивости. Опозоренный и обескураженный, он, по правде говоря, не чувствовал расположения к немедленной встрече с Золотинкой. Тащился зачем-то вдогон за поездом и с облегчением оставил эту затею, как только убедился, что поздно и все равно заблудился.
И так, промаявшись остаток дня, Поплева вернулся к мысли о «Красавице долины», где следовало искать источник недоразумений, а, может, сверх того, и ночлег. Солнце уже зашло за крыши, когда, миновав шепоты и шорохи полутемного перехода, Поплева отыскал вывеску, изображавшую простертую на каком-то запрокинутом ложе женщину, которая, как видно, пыталась покончить с собой, воткнув себе ниже горла что-то вроде стрелы или короткого копья. Что там случилось на самом деле, что за злой рок преследовал «Красавицу долины», Поплеве было все равно.
Дай я! Ну, дай я! взвопил вдруг знакомый голос. Внезапный рев, захлебнувшийся крик, стук опрокинутой скамьи:Дай я!
Поплева проскочил в дверь: верзила с маленькой головой размахивал кувшином над упавшими на пол людьмидвое питухов подмяли под себя третьего, а верзила расталкивал нападающих. Он искал случай пустить в ход кувшинв суматохе все отчаянно мешали друг другу.
Господа! Господа! голосил кто-то из непричастныхнемногие посетители харчевни повскакивали, не понимая, однако, на чей стороне правда.
Поплева же знал ответ. Ему не нужно было ломать голову. Он отгадал ответ в тот самый миг, когда узнал верзилу с маленькой головойМясника, гнусный голос которого живо обращал мысль к обожженным ягодицам. И Поплева выскочил на подмостки:
На! выпалил он, когда верзила, раскидав шушеру, взмахнул убийственным своим кувшином: дай мне! На! выдохнул Поплева, старый кабацкий боец, и двинул Мясника в висок.
Кулаком этим можно было бы ошеломить быка. Верзила екнул на просевших ногах и в совершенном тумане повернулся, отыскивая противника. А, может, и самый удар отыскивая, удар звенел в его тесной головке, создавая впечатление отделившейся от материального мира сущности. Во всей полноте изумления верзила протягивал куда-то кувшин.
Так что Поплеве осталось только перенять предусмотрительно поданный сосуд и этим орудием хватить противника по лбу.
Пространство треснулои Мясник скользнул в бездну. Закатившиеся глаза его заливало кровавого цвета вино.
Бойцовский опыт, почерпнутый Поплевой по кабакам в допотопную ещедозолотинкинупору, позволил ему избежать ответного удара. Он не расслабился ни на мгновение и резво прянул, когда, вскочив, кинулся на него с мечом гривастый юнец. Спасаясь, отчаянным прыжком Поплева перескочил через стол в пустой закуток перед лестницей, а запоздалый меч рубанул оловянное блюдо. Поплева перехватил высоко подскочившую с блюда курицу за ногу и страшным броском запечатал разинутую выкриком пастьбезголовая птица врезала юнцу по зубам. Не в силах переварить такой кусок, он рухнул.
Вольно разметавшиеся кудри обрамляли обращенную в нечто жаренное, с тощей костью посередине рожу.
После двойной победы Поплева получил некоторый выигрышсзади ему не могли угрожать, там была лестница, а стол отделял его от немедленного нападения двух новых противников. Один из них, дородный, с вельможными усиками господин, похоже, не рвался в бой, уступая честь кабацкого поединка своему простоватому товарищу, сутулому детине с угреватой в красных прожилках рожей. Этот в поощрении не нуждалсяобнажив меч, он скинул перевязь, отбросил ножны, а потом, не сводя глаз с Поплевы, перехватил рукоять двумя руками. Стесненный в движениях поверженными на пол соратниками, отделенный от противника столом, краснорожий притопывал и подрагивал в нетерпении.
Нечего было ждать, когда он возьмет разбег. Поплева подхватил скамью и швырнул, заставив краснорожего отпрянуть, заградившись мечом, что и спасло его. Скамья обрушилась ему под ногисухо стукнула в темя ожившего уж было верзилу. Тот силился оторвать от полу мокрую, в потеках красного головуи тюкнулся ниц. Тогда как отрыгнувший, наконец, курицу юноша судорожно передернулся под упавшей на него скамьей, застонал и заворошился в попытке освободиться от тяжести. Скамья же, мало что тяжелая, отличалась значительной протяженностью, потому лишившийся сил юноша напрасно мыкался отличить длину от ширины; едва приподнимая скамью, он снова ронял ее на себя, не уразумевши, с какой стороны за столь пространный предмет браться.
Но Поплева, вторично упокоив верзилу и задав загадку вертлявому юноше, остался беззащитным перед стиснувшим меч детиной. Попятившись, Поплева уперся спиной в боковину лестницы, и не было надежды ускользнуть в другую сторону, к выходу, блокируя проход между столами и середину зала, краснорожий легко доставал противника при всякой попытке искать спасения в бегстве.
Случайные посетители харчевни, пять или шесть испуганных горожан, жались к стенам и не выказывали ни малейшего поползновения вмешиваться. Хозяин заведения и присные его теснились у входа на кухню, скрываясь друг за друга. Исход неравного поединка не трудно было предугадать, и потому лица потрясенных зрителей выражали ту крайнюю степень ужаса, какую только способна вызвать чужая беда: если худшеето скорее!