И тогда Эша смалодушничала. Уступила деспотичной воле. Приняла ее. Стала не сестрой, но тенью неизменной спутницы. Покорной и благодарной. Брата это устроило. Никогда в жизни Эше не было так страшно, как тогда. И никогда ей не было так одиноко, как теперь. Она знала, что Сингур умирает. Она страшилась его потерять и в то же время ждала, когда это произойдет. Она устала его бояться. Того, чем он стал.
Девушка знала, он может ее убить. С той же яростной страстью, с какой опекает, и даже во имя этой страсти. Она знала, что он опасен. Знала, что он жесток. Знала, что быть с ним рядом - все равно, что бросать и ловить остро отточенные ножи. Нельзя забавляться до бесконечности. Однажды ты устанешь или зазеваешься, и нож вонзится в тело. Убьет ли, покалечит ли - неизвестно. Но уж точно сделает больно.
Все это Эша знала. Однако в память о том, давно сгинувшем Сингуре, она любила этого. И хотя человек, который находился сейчас с ней рядом, уже давным-давно не был ее братом, девушка не могла ни бросить его, ни сбежать. Но она по-прежнему иногда спорила с ним. Она хотела достучаться до него. До того, что еще оставалось им. Он будто бы слышал и даже сдерживался. Он выглядел почти прежним. Почти Сингуром. Увы, Эша знала - это лишь видимость.
* * *
Пэйт растерянно хлопал глазами.
- Ты понял? - спросил его Сингур. - Всё понял, что я сказал?
Старик потер лоб и повторил:
- Я поставлю все деньги на тебя и встану поближе к считарю. Когда бой закончится, я сразу же иду забирать выигрыш. Выхожу с площади и отдаю деньги Гельту, - балаганщик кивнул на внучка.
Мальчишка глядел обиженно, исподлобья. Когда стало понятно, что бой ему не глядеть, а вместо этого как дураку околачиваться на площади, ожидая деда, он надулся от досады и теперь всем видом показывал, как сильно оскорблен.
- Гельт, что делаешь ты? - повернулся Сингур к пареньку.
- Я бегу к синим лестницам, оттуда через улицу белых домов, затем по голубым лестницам, зеленым и там отдаю деньги Алессе.
- А я, - не дожидаясь, когда к ней обратятся, выпалила девушка, - забираю кошелек и через желтые дома спускаюсь к балагану. Эгда с Хлоей собирают кибитки, деда и Гельт уже будут здесь, когда я прибегу, мы сразу уезжаем.
Сингур кивнул.
- Да. И мы в расчете. Я ничего вам не должен и больше с вами не поеду. Вы сами по себе. Мы - сами по себе.
Пэйт, стиснул в кулаке бороду и сказал только:
- Опасно...
Его собеседник пожал плечами:
- Не особо. Если всё сделаете, как говорю, и не будете мешкать.
Пэйт вскочил и забегал туда-сюда в сгустившемся полумраке.
- Послушай, рисковое дело-то. Может, нанять каких охранителей?
Мужчина хмыкнул:
- Каких? Тебя тут никто не знает, ты тоже никого не знаешь, а выигрыш понесешь такой, что на месте охранителей я бы тебя уложил в первой же канаве. А, может, и на площади прямо. Нужен ты им, охранять тебя.
Пэйт замер. В нём в непримиримой схватке сошлись страх, здравый смысл и жажда наживы.
- Ты так уверен, что я получу этот выигрыш, что...
- Ты получишь этот выигрыш, - спокойно сказал Сингур. - Но ты можешь не рисковать. Я просто предложил. Если хочешь. Если нет...
Эгда смотрела на брата со страхом и надеждой одновременно. Если он поставит все имеющиеся сбережения и Сингур вправду одержит победу в схватке, у них будет столько денег, что можно будет осесть, купить домик и хозяйство. Потому что ездить в кибитках, когда нет крепких мужиков в попутчиках, с каждым годом все опаснее. Да и девки входят в такую пору, что им пора подыскивать мужей, а кому они нужны - без гроша за душой? Старики же с каждым годом становятся лишь дряхлее.
- И лишнего с собой не тащите, - посоветовал Сингур, подавляя зевок. - Если вдогонку пустятся, вам барахло только помешает. Я б на твоем месте всем по лошади купил, а кибитки бросил.
У Пэйта сердце подскочило к горлу. Ввязывается же он на старости лет! Ой, дурень плешивый... Его собеседник, словно почувствовал немудреные опасения и потому изрёк:
- Если боишься, лучше вовсе не браться. Страх - плохой помощник.
- Деньги нужны, - хмуро ответил Пэйт.
- Это да, - согласился вальтариец. - Деньги всегда нужны.
- То-то и оно.
Сингур покачал головой:
- Не дрожи. Я вижу дорогу. Если все сделаете, как сказано, ничего вам не грозит, кроме отбитых об сёдла задниц.
Алесса и Хлоя захихикали.
- Бой послезавтра. Озаботься лошадьми.
Балаганщик мрачно кивнул, но потом не удержался и спросил:
- А почему тот, второй, не приходил к тебе? Сальха. Мог бы перебить цену Лароба...
Эшин брат усмехнулся:
- Зачем? У него самый сильный уличный боец в Миль-Канасе, а, может, и во всей Дальянии. Он в нём уверен. А меня знать не знает.
- Лароб рискует, - поерзал Пэйт.
В ответ Сингур равнодушно пожал плечами:
- Не особо. Как и ты. Просто он об этом не знает.
Старик опять подергал себя за бороду и спросил:
- А чего ты так уверен, что можешь свалить Сальхиного бойца? Он, вон, говорят, здоровый, как бык.
- И что? - спросил мужчина. - Тесак тоже был здоровый.
- Но Сальхин боец бил Тесака! - возразил Пэйт.
- Дак чего ты тогда волнуешься? - удивился вальтариец. - Я ж его тоже побил.
- Тьфу! - балаганщик сел. - А если этого не побьешь? Чего ты уверен так?
- Побью, - успокоил его собеседник. - Сиди ровно, спи крепко, не дергайся. Я любого побью.
В ответ на это бахвальство кособокая Эгда только неодобрительно покачала головой, а Хлоя, Алесса и Гельт с восхищением переглянулись.
* * *
Брат привел её в гостевой дом. Белый с плоской зелёной крышей и красными цветами в глиняных вазонах на входе. Двери здесь были, как везде в Миль-Канасе - сверху полукруглые, железные и с тяжелым кольцом вместо ручки. Внутри же оказалось прохладно и чисто. Служанка провела постоялицу в одну из небольших, но уютных комнат.
Эша огляделась. Красиво... Очень красиво. И можно помыться. В маленькое окно не заглядывает солнце, потому что дикий виноград висит снаружи пологом.
Девушка повернулась к брату:
"Я буду ждать тебя здесь?"
Он кивнул.
- Тут хорошо. Пэйт со своими уедут сразу после боя. А ты сиди здесь. Выкупаешься, поешь, выспишься на кровати. Дождешься меня. Если вдруг не дождешься, деньги вот, - он положил на стол кошель с несколькими тяжелыми монетами. - Но ты дождешься. Я приду в тот же день или на следующий. Как повезет.
Сестра вцепилась ему в руку, испуганно заглядывая в глаза, а потом ее пальцы запорхали, сплетая знаки в слова.
"Тебе будет плохо. Очень плохо. Возьми меня с собой!"
- Переживу. Ты останешься здесь. Поняла? Никуда выходить не будешь. Здесь тебя никто не найдет.
Он замер, словно прислушиваясь к чему-то в себе, кивнул и повторил:
- Никто. Если сама не выйдешь.
"Не выйду".
- Вот и молодец. Давай мне кисет.
Услышав эти слова, девушка побледнела и отступила на шаг.
- Давай сюда, - повторил брат.
Эша покачала головой.
- Я. Сказал. Дай. Кисет.
Его глаза потемнели, зрачок стремительно расширялся, заполняя собой всю радужку, Эша испуганно отвернулась, пошарила за пазухой и вытянула на свет кожаный кармашек с плотно затянутой горловиной.
Сингур взял кармашек, раскрыл его и, не глядя, на собеседницу, сказал:
- Иди, тут есть баня, служанка тебя ждёт и проводит. Мойся. И не торопись. Кто знает, когда в следующий раз придется.
Эша кивнула, хотя в горле было горько от подступающих слез. Она ушла. А когда вернулась, брат уже исчез, только воздух в комнате стал еще горше да на столе лежал потертый кисет.
* * *
Евнух - невысокий круглый человечек - выбежал навстречу нежданным гостям из-за реющих занавесей, которыми была разделена общая зала. Лицо смотрителя дома удовольствий сперва сделалось растерянным, затем испуганным и уж после исполнилось понимания, деланного восторга и почтения.
- Ах, моя госпожа, ах, моя госпожа! - залепетал с придыханием человечек и, поймав длинный рукав одеяния Многоликой, в знак почтения коснулся губами шелкового краешка.
В лицо гостье он старался не заглядывать и всячески отводил глаза. В этом не было ничего удивительного - простым смертным смотреть на Многоликую неприятно и больно. Стиг видел, как побледнел хранитель дома при первом взгляде на храмовую деву - не поверил глазам. И правильно.
Пока человечек раскланивался и выражал всяческий восторг от визита высокой гостьи, глаза его - холодные и пронзительные, пристально следили за дюжиной мечников, которые втянулись в залу следом за своей госпожой.