С лачугой, где братья родились, годы обошлись хуже, чем с ними: замшелая крыша обвалилась, пока они с дядюшкой разоряли погосты в долине Дуная. Пропахшая плесенью хибара служила убежищем только барсуку, которым Гроссбарты пообедали, получив лишь легкие ранения от когтей сонного зверя. Братья отправились к усадебной конюшне, где узнали, что их мать умерла зимой и теперь лежит вместе с остальными в кургане за городом. Под проливным дождем братья Гроссбарт плюнули на невысокий холм и поклялись, что сами упокоятся в величественных гробницах неверных или вовсе не узнают покоя.
Всего имущества у них былодве широкополые шляпы, зловонная одежда да инструменты. Но вид нищей могилы, в которой гнила их ничтожная родительница, взбодрил братьев, они приготовились к странствию на юг. Однако для такой экспедиции потребовалось бы больше припасов, чем пара ломов и маленький кусочек металла, бывший некогда монетой, так что Гроссбарты решили свести кое с кем счеты. Жидкая грязь затекала в их ботинки, тщетно пытаясь замедлить зловещее шествие братьев.
Свободный крестьянин Генрих всю жизнь выращивал репу на своем наделе неподалеку от городской стены. Его тяжкая доля осложнялась бедными урожаями и негодным состоянием ограды вокруг поля. В детстве братья частенько крали у него недозрелые овощи, но однажды Генрих подстерег воришек. Не пожелав воспользоваться хлыстом или руками, справедливо разгневанный крестьянин отлупил их лопатой. Расквашенный нос Манфрида так никогда и не принял прежнюю форму, а левая ягодица Гегеля по сей день несла позорный след встречи с лопатой.
С самого исчезновения проклятых мальчишек Генрих обрел плодородиекак на своем поле, так и в постели, которую делил с женой и детьми. Две дочки присоединились к старшей сестре и брату, и стареющий крестьянин радовался, что есть руки, которые скоро можно будет приобщить к делу. Генрих даже сумел скопить денег, чтобы купить здорового коня вместо старой клячи, и уже почти отдал своему другу Эгону все, что задолжал за телегу, которую тот для него смастерил.
Не щадя посевов, братья Гроссбарт пересекли поле и подошли к темному дому, когда грозовые тучи окончательно затмили слабый лунный свет. Однако их глаза давно привыкли к ночной темени, и братья приметили, что крестьянин выстроил небольшой сарай рядом с домом. Оба одновременно сплюнули на дверь и, обменявшись ухмылками, принялись молотить по ней кулаками.
Пожар! заревел Манфрид.
Пожар! вторил ему Гегель.
Город горит, Генрих!
Генрих, всех зовут на помощь!
Генрих так спешил подсобить соседям, что выскочил из постели, не обратив внимания на стук дождя по крыше, и распахнул дверь. Трескучая лучина у него в руке осветила не встревоженных горожан, а уродливые рожи братьев Гроссбарт. Генрих мгновенно их признал, взвизгнул, выронил лучину и попытался захлопнуть дверь.
Но Гроссбарты оказались быстрее и выволокли беднягу под дождь. Крестьянин замахнулся, чтобы ударить Гегеля, но Манфрид пнул Генриха под колено прежде, чем тот успел нанести удар. Генрих вывернулся в падении и попытался ухватить Манфрида, когда Гегель крепко заехал крестьянину по шее. Генрих извивался в грязи, пока братья его охаживали, но, стоило ему вконец отчаяться, когда кровь потекла у него из носа и рта, как на крыльце возникла его жена Герти с топором в руках.
Если бы нос Манфрида не был сплющен, топор наверняка бы его отхватил, когда женщина поскользнулась на мокрой земле. Гегель повалил ее, и оба покатились в грязи, пока муж Герти стонал, а Манфрид подхватил топор. Крестьянка укусила Гегеля за лицо и вцепилась ногтями в ухо, но потом Гегель увидел, как его брат заносит топор, и откатился в сторону, когда лезвие обрушилось ей на спину. Сквозь мутную пленку грязи, залившей ему лицо, Генрих смотрел, как его жена забилась в конвульсиях и обмочилась, а дождь сменился мелкой моросью, пока она истекала кровью в истоптанной жиже.
Братья никогда прежде не убивали человека, но ни один из них не ощутил даже слабого укола совести, совершив такое гнусное преступление. Генрих пополз к Герти, Гегель заглянул в сарай, а Манфрид вошел в дом детских слез. Гегель запряг коня, бросил на дно телеги лопату Генриха и мешок репы, а затем вывел его наружу.
В темном доме старшая дочь Генриха бросилась на Манфрида с ножом, но тот встретил ее рывок ударом топора. И, хотя Гроссбарт великодушно хотел только оглушить ее обухом, металл проломил череп, и девушка упала. Две малышки рыдали в кровати, а единственный сын съежился у тела погибшей сестры. Приметив рядом с небольшой кучкой лучин свечу из свиного сала, Манфрид сунул ее в карман, зажег вымазанную жиром тростинку от углей в очаге и осмотрел помещение.
Стащив с кровати и детей одеяла, он бросил на них лучины, несколько ножей и пару клубней, что жарились на очаге, а затем перетянул узел бечевкой. Манфрид задул лучину, спрятал ее в карман и перешагнул через всхлипывавшего мальчишку. Во дворе ждали конь и телега, но ни брата, ни Генриха не было видно.
Манфрид бросил узел из одеял в телегу и огляделся, пока его глаза быстро наново приспосабливались к дождливой ночи вокруг. Он увидел Генриха на расстоянии пятидесяти шагов: крестьянин, поскальзываясь, бежал, а за ним безмолвно гнался Гегель. Гроссбарт прыгнул, пытаясь ухватить беглеца за ноги и повалить его, но промахнулся и сам упал лицом в грязь. Генрих оторвался и помчался в сторону города.
Сложив ладони рупором, Манфрид заорал:
У меня тут малыши, Генрих! Возвращайся! Сбежишь, им конец!
Генрих пробежал еще несколько шагов, затем перешел на шаг на самой периферии обзора Манфрида. Гегель поднялся и бросил на крестьянина злобный взгляд, но понимал, что нельзя его вспугнуть неуместной попыткой догнать. Поэтому поспешил к брату, и, когда Генрих потрусил обратно в сторону фермы, принялся шептать в огромное ухо.
Будут последствия, проговорил Гегель. Точно будут.
Он на нас весь город спустит, согласился его брат. Это нечестно, ведь его жена пыталась нас убить.
Манфрид коснулся давно сросшегося носа.
Мы лишь сводили счеты, ей не стоило лезть, да еще с топором.
Гегель потер шрам пониже спины.
Генрих подошел к братьям, лишь инстинктивно ухватив суть их слов. Всякий добрый крестьянин любит своего сына даже больше, чем жену, и Генрих понимал, что Гроссбарты без колебаний прикончат юного Бреннена. Генрих расплылся в безумной ухмылке, думая о том, как завтра поутру весь город сплотится вокруг его утраты, выследит этих псов и вздернет на виселице.
Крестьянин сурово посмотрел на Гегеля, но тот не остался в долгу и ударил Генриха в нос. Голова у него закружилась, а затем Генрих почувствовал, как его вяжут, будто непослушное чучеловеревка врезалась в лодыжки и запястья. Генрих, словно в тумане, увидел, как Манфрид вернулся в дом, а потом резко очнулся, когда в дверном проеме заплясал свет. Манфрид бросил несколько углей из очага в солому на кровати, и крики девочек слились, когда всю постель охватил огонь. Манфрид вновь вышел наружу, волоча за собой одной рукой почти потерявшего сознание Бреннена и сжимая в другой клубень репы.
Не так все должно было пойти, заявил Манфрид. Ты нас вынудил
Дважды нас обидел, согласился Гегель.
Прошу вас. Покрасневшие глаза Генриха метались между сыном и огнем в доме. Простите меня, парни, честное слово. Отпустите его и пощадите малышек. Крики девочек становились все громче. Бога ради, проявите милосердие!
Милосердиепотребная добродетель, проговорил Гегель, потирая деревянный образок Богородицы, который сорвал вместе с ремешком с шеи Герти. Покажи ему милосердие, брат.
Разумные слова, согласился Манфрид и поставил мальчика на ноги лицом к отцу.
Да, выдохнул Генрих, слезы промывали дорожки в грязи на лице гордого крестьянина. А теперь девочек, девочек отпустите!
Они уже в пути, сказал Манфрид, взглянув на дымок, взвившийся над крышей, и перерезал мальчику горло.
Если Гегель и счел такую кару слишком суровой, он ничего не сказал. Ночь лишила кровь причастного цвета, так что в лицо Генриху хлынула просто какая-то черная жидкость. Бреннен качнулся вперед, растерянность в его глазах разбила отцу сердце, а губы беззвучно шевелились в грязи.