Хотелось, чтобы повествование вышло не только достоверным, но и красивым, чтобы соответствовало выработанным канонам и возможно даже получило шанс занять свое место в Библиотеке.
И Фома записал.
"Душа моя пребываши в смятении.
Входи, сын мой, обратился Он ко мне. Он, Святой Отец Александер 18 живой символ веры, благочестия и доброго духа, во имя любви и справедливости способного преодолеть любые преграды, ко мне, грешнику, ничтожному червю на могучем теле монастыря. И голос его был преисполнен такой доброты, что страх мой исчез.
Брат Валенсий, вы можете идти, сказал Святой отец, и наставник бесшумно выскользнул за дверь. А дальше Нет, тот разговор я никогда не доверю бумаге. И на исповеди мои уста не произнесут ни слова, касающегося тайны. Нашей общей тайны".
Нет, пожалуй, не совсем так. Если нельзя доверить бумаге, тогда как прикажете писать об этом?
Придется по-другому.
Например
"Сей разговор я доверю лишь бумаге, дабы грядущие поколения сумели оценить мудрость и дальновидность Александера 18.
Не бойся, сын мой, святой Отец ласково погладил меня по голове. В этом месте нет ничего страшного. Посмотри.
Я послушно оторвал взгляд от пола и
Дыхание замерло, а сердце бешено заколотилось. Покои Святейшеговоплощенная мечта о благополучии: каменные стены задрапированы мягкой тканью цвета благороднейшего из металлов. На полубелоснежный ковер. Вместо вонючих факеловминиатюрное солнце под потолком. Я не сразу догадался, что этолампочка. Настоящая электрическая лампочка! Совсем, как в книге! Видя мое удивление, Александер 18 усмехнулся и повелел.
Садись.
Я не посмел ослушаться, хотя сидеть в присутствии Святейшего мне не полагалось. Он тем временем внимательно осматривал меня. И испытал я стыд великий за непотребный вид свой, за мятую и не слишком чистую сутану, за грязные руки и прыщ на носу".
Фома поморщился и тут же зачеркнул последнюю фразу, ну кому будет интересно читать про мятую сутану и прыщ? Стыд-то какой, прав брат Валенсий, не хватает у Фомы ни сосредоточенности, ни умения, снова все испортил, придется переписывать.
" Значит, ты тот самый Фома Лукойл, который пишет книгу о Старых Временах?
Я да книга пишу Мои мысли пребывали в смятении, ибо я никак не ожидал, что слухи о моем непотребном увлечении дойдут до ушей Святого отца. И осознал я неминуемость наказания"
И Фома едва удержался от того, чтобы не дописать "испугался сильно". А ведь и вправду испугался, и снова про Кардинала-Инквизитора вспомнил, но, Слава Богу, да простит он упоминание имени своего в суе, обошлось, и Фома вернулся к изрядно исчерканной пометками рукописи.
"Старые времена, которые влекли меня тайнами своими, находились под строжайшим запретом! Я не вправе был даже думать о том, чтобы интересоваться делами нечестивцев, вызвавших Гнев Господень!
Но Святой Отец был мудр, он не только простил мне сей великий грех, но и вместо порицания, сказал следующее:
Хорошо, когда молодежь интересуется прошлым. Надеюсь, когда-нибудь твое творение займет достойное место в библиотеке Храма.
Но как Запрещено
Запрещено, согласился Святейший. Ты еще юн, сын мой, и не знаешь, что с течением времени некоторые запреты устаревают. Нет ничего дурного в твоем интересе к прошлому. Наоборот, я считаю, людям следует не прятаться в норы, подобно трусливому лису, а помнить о зле, выпущенном на волю. Только так можно избежать новых ошибок. Что тебе удалось узнать?
Ну я судорожно подыскивал тему, которая могла бы заинтересовать великого человека, и убеждался в скудости своих знаний. Наш миресть следствие Апокалипсиса. Предки наши, будучи сотворенными по образу и подобию Господа, возвысились, но, вместо того, чтобы денно и нощно благодарить Создателя, они в гордыне своей посягнули на святое право творца, выпустив на землю неисчислимые бедствия. Отверженнейшие из отверженных призвали того, чье имя проклято в веках, но Господь, всеблаг и милосерден, встал на пути Сатаны. Была битва, в которое сгинули неисчислимые народы, и был Апокалипсис, имя которомуКатастрофа
Святой Отец слушал внимательно, хотя я уверен, что не сказал ничего, ему неизвестного, но в великодушии своем Александер 18 не только не прервал мои разглагольствования, но даже задал вопрос:
А как именно это было?
Люди, одержимые мыслью о своем могуществе, преступили основной закон жизни и создали существ, подобных себе. С каждым разом творения грешных рук становились ужаснее и ужаснее. И однажды зло вырвалось на свободу, началась война людей против нежити. Отродья Дьявола были хитрее, злее, сильнее. Они использовали людей как пищу. Они побеждали. И тогда предки решились применить Молот Тора
И что же тебе удалось узнать о нем?
Святейший продолжал проверять знания ничтожнейшего из своих слуг, уповаю, что выдержал сей экзамен с честью.
Достоверных сведений о сиим оружии не сохранилось, однако, безусловно, мощь его чудовищна. Небывалые катаклизмы захлестнули Землю Мне попалось в руки одно описание я не ручаюсь за достоверность и правильность перевода, ибо документ сильно поврежден, но неизвестный человек, пишет, будто огненный смерч пронесся по планете. Дно океана обнажилось, а вода, влекомая неведомой силой, обрушилась на сушу. Но это было лишь начало. Оскорбленная земля дрожала, горы рушились, и целые города проваливались под землю. Проснулись вулканы, и жидкий огонь затопил жалкие остатки суши, до которых еще не добралась вода. Таковы были последствия первого удара. Я перевел дух.
Продолжай, сын мой. Приободрил Святейший.
Едва унялась дрожь, как был нанесен второй удар. Треснуло, не выдержав яростного напора, само сердце планеты. И земли, занятые нелюдью, погрузились в пучину. Из пяти континентов уцелел лишь один. В третий раз ударил Молот и исчез невидимый щит, хранящий Землю от солнечного взгляда, и гнев Господа обрушился на уцелевших. Сам воздух стал огнем, и даже камни плавились, когда на них указывал перст Создателя
Складно говоришь.
По глупости своей я лишь повторяю чужие слова.
А что же стало с нелюдью?
Малые народы, известные как китайцы, индийцы, арабы исчезли полностью. Другие остались, но лишились былой силы.
Лишились. Согласился Святейший. Зато сохранили древние знания. Не все, сделанное нашими предками, плохо, но напуганный человек не способен мыслить здраво, оттого запрет был наложен на все. А в результате ценнейшие знания утеряны.
Патриарх грустно улыбнулся, сожалея о неразумности своих детей. Нет, я еще не встречал более великого человека, чем сидящий передо мной муж. Сколько сдержанного благородства в его чертах, сколько мудрости в словах, сколько величия, силы и великодушия. Со мной он говорил, как с равным. И мое восхищение росло с каждой минутой.
Сын мой, ласково заговорил он снова, а ведомо ли тебе что-нибудь о существах, именующихся Вампирами?"
Фома отложил бумаги в сторону, он не представлял, что писать дальше. И нужно ли вообще писать об этом? Вампиры удивительные существа, живущие в ночи, такой же осколок прошлого, как и Молот Тора, но о великом оружии после катастрофы никто не слышал, а вампиры жили.
Жили, несмотря на все усилия людей, Святого престола, Инквизицию, Охотников и регулярные экспедиции к Замкам. Плевать они хотели на экспедиции. Как и на людей. Им даже нравилось: свежая кровь, которая приходит сама. Отродья тьмы существовали за счет человеческой крови, и если бы не милость Господа, Хранителя жизни, денно и нощно радеющего о благополучии рода человеческого, твари давным-давно расселились бы по земле, полностью изничтожив племя людское.
И вот теперь Фоме предстоит лично встретиться с одним из них.
И не только встретиться: существо надлежало доставить в Храм, но но разве он, Фома Лукойл, воин? Или брат-инквизитор? Или Вольный Охотник? Он вообще в Библиотеке работает, среди книг и рукописей. Он понятия не имеет, как с нечистью обращаться
Страшно.
Господь всеблагой, не оставь слугу своего, дай ему сил устоять и сохранить душу, столкнувшись с отродьем Диавола.
2*
Карл
Милый, о чем ты думаешь? Айша перекатилась на живот, черный шелк покрывала соскользнул на пол, но Айша не обратила на это внимания.
Белое и черное, черное и белое. Она всегда любила контрасты.
Кааарл! Ну? хмурится. Наверное, зря он согласился на эту встречу, глупо ожидать, что и вправду вспыхнули старые чувства. Какие чувства, обыкновенное любопытство, приправленное страстью к интригам.
Вот интриги Айша любила, примерно так же, как персики и розовый жемчуг.
Что вы с Мареком затеяли, а? она легонько царапнула коготками по спине. Ну, будь хорошим мальчиком, расскажи
Ты уже и с Мареком успела?
Вот сука. Хотя, чего от нее ждать. Верности? Даже не смешно. А Айша улыбается, догадалась о его мыслях, знает, как облупленного.
Ревнуешь. Ты такой смешной, когда ревнуешь и глупый.
А Марек? вот не нужно было спрашивать. Какого дьявола он опять поддался на эту провокацию?
Марекпсих, спокойно ответила Айша. Подай мне персик, пожалуйста.
Карл подал. Вообще следовало бы уйти, момент удобный, нейтральный. Но он не уходил, ждал, наблюдал, как она ест персик, сок стекает по щеке и подбородку, коснуться бы, вытереть.
Ну уж нет, хватит, поиграли.
И все же, Карл, Айша не собиралась отступать. Куда подевалась твоя сахарная девочка?
Не твое дело, милая.
Не обиделась, рассмеялась и, потянувшись, потерлась подбородком о его плечо.
Очередной эксперимент, да?
Да.
Эксперимент, чертов эксперимент, от которого как-то неспокойно на душе. Не то, чтобы он нервничаетне хватало из-за подобной ерунды нервничатьскорее уж предчувствие нехорошее. А предчувствиям своим Карл доверял.
Поэтому ты такой мраааачный, Айша сделала свой собственный вывод. Марек считает, что ты чересчур сентиментален. Но Марекпсих, я ему не верю.
Но продолжаешь спать. Карл хотел сказать, но сдержался. Зачем? Айша такая, как есть. И Марек тоже. И он сам, Карл Диттер, Хранитель Южных границ, хозяин Орлиного гнезда.
Глупый, ревнивый сентиментальный Карл, Айша провела пальчиком по позвоночнику. Почему ты позволяешь играть с собой?
А ты?
Скучно. Господи, если бы ты знал, до чего мне скучно
Черный шелк у кровати, рыжие волосы в белой ладони, сжать бы, смять, вырвать а вместо этого гладит.
Не сердись на меня, хорошо? Айша высвободила прядь, обняла, прижалась. Совсем как раньше, когда-то дьявольски давно, когда близость была близостью, а не случайным эпизодом в череде лет. Играет, паразитка, любопытно ей.
Не скажешь, да? Ну как хочешь, она чуть отстранилась. Марек просил передать, чтобы ты заканчивал со страданиями и делом занялся. На юге неспокойно.
Вот же сука. Все-таки укусила.
А Марек и вправду псих. И ублюдок.
Дай мне еще персик! потребовала Айша, потянувшись за покрывалом. Черное и белое. Белое и черное. Скорее уж черное и черное, белого в этом мире почти не осталось.
Глава 2
Коннован
Баня. Горячая баня. Обжигающе горячая. Еще вчера я бы полжизни отдала, чтобы, наконец, согреться. А сейчас все равно как-то: холод сковывал мышцы и обещал покой.
Ты чего? Ильяс не оставил меня даже в бане. Смешно. Жара такая, что дышать невозможно, а он в рубахе, штанах, и автомат обнимает, не боится оружие попортить. Но мое делосторона. Мое дело отмыться, избавится, наконец, от проклятого запаха, который намертво въелся в кожу. Даже вонючее, полужидкое мыло, выделенное от щедрот княжеских, и то не могло перебить дух камеры. И я снова и снова терла шкуру.
Ильяс наблюдал. Молча. Равнодушно. Правильно, с их точки зрения меня нельзя считать женщиной: слишком бледная кожа, слишком холодное тело, слишком слишком много в нас иного.
Ты что? повторил вопрос стражник. Мерзнешь, что ли? Пару поддать?
Нет.
Пар не поможет. Мне почти и не зябко, самую малость только. Жажда лишь отдаленно похожа на холод. Жаждаэто мышечная дрожь, поначалу мелкая, но с каждым часом становится все сильнее, перерастая в судороги. Жаждаэто стальной привкус на губах и запах дыма в носу. Это сердца, которые то начинают бешено колотиться, сбиваясь с выверенного ритма, то замирают в испуге. Это легкая тошнота и головокружение. Синюшные губы и слезящиеся глаза. Жаждаэто жажда, по-другому не скажешь.
Крови хочешь? догадался Ильяс.
Да.
Много надо?
Нет. Когда жажда близка, ты не можешь говорить. Почти не можешь. Чтобы говорить нужно думать, а все мысли сосредоточены на одном.
Кубка хватит?
Да. Я согласна была и на меньшее, только бы отодвинуть наступление жажды. Старжник вышел. Куда? К князю? Доложить? Володар решит помучить меня. Или не решит. Пришлет кого-нибудь. Пожалуйста
Мысли рубленые, отрывочные. Мешаются.
Дверь скрипнула. Ильяс. Один. Пахнет кровью. Почему? Он, что, не понимает? Я не смогу долго сдерживать себя. Мне нужна кровь. Нужна
На. Он протянул мне кубок. Большой деревянный кубок, в котором плескалось нечто.
Нечто густое. Темное. Ароматное. То самое универсальное лекарство.
Удивительное ощущение: одним большим глотком вливаешь в себя живую кровь, и сгусток тепла проваливается вглубь, зажигая внутри тебя собственное маленькое солнце.
Спасибо.
Не за что. Ильяс неловко бинтовал порез на левой руке.
Дай помогу. После недолгого колебаниявсе-таки, не доверяет, оно и понятно, а вдруг мне малоон протягивает руку.
А ты не такая и страшная, говорит он. Баба, только холодная. На мою Арину похожа.
Жена?
Жена.
А дети есть?
Тебе зачем? Ильяс моментально насторожился.
Просто Интересно Я детей люблю. Нет, ты не о том подумал. Мы детей не трогаем. Табу.
Почему?
Не знаю. Заведено так. Наверное, пора идти?
Идти. Снова беседовать с князем: бешеная собака, а не человек, никогда не знаешь, что ему в голову взбредет.
Жди, мой охранник снова вышел, на сей раз прикрыв дверь на засов. Предусмотрительный. Посмотрела бы я, как помог бы ему этот засов, не будь на моей шее твари. Оно живоея уверена в этом на все сто процентов. Живое и почти разумное. Дремлет, выжидает, но стоит мне сделать хоть что-нибудь не так Одно движение жест. Да, что там жестмысль не в том направлениии тварь очнется ото сна. И снова будет петля, медленно сдавливающая шею, пронизывающий холод и индивидуальный рассвет над бескрайним белым полем. Еще оно умело причинять боль.