Сюда иди. На свет. Теперь говори, почему не убила? Знала, что мой сын?
Нет. Сначала не знала.
А потом, значит, сказал?
Да.
Один пришел?
Нет.
Кто еще?
Двое. Имен не знаю. Сказал, что братья. Пошутили.
Пошутили идиоты И этот хорош. Выпороть, чтоб неповадно было хотя пороли уже князь почесал бороду. В этот момент он выглядел почти безопасным. Послал Господь сынка на старости лет учили его, учили, и без толку.
Может, не так учили?
Прикусываю язык, проклиная себя за излишнюю болтливость. Князь хмурится, долго смотрит исподлобья, потом мрачно замечает:
А ты, значит, знаешь, как надо?
Молчу. Князь Володар некоторое время мрачно буравит меня взглядом, потом разворачивается и уходит, и так же медленно тварь на шее сжимается, перекрывая доступ воздуха. Это наказание за излишнюю болтливость, к счастью недолгое, когда легкие начинают трещать от напряжения, тварь ослабляет хватку, позволяя вдохнуть толику воздуха. И снова сжимается.
Володар не любит, когда ему перечат.
Все-таки я его ненавижу.
Впоследствии я пришла к выводу, что именно этот случай предопределил дальнейшее развитие событий.
Три дня относительно спокойного существования и были более чем наградой, а на четвертый день тьма, окружавшая меня, всколыхнулась, предупреждая, что кто-то идет. Стражник. Один. Жаль. В последний раз кровь мне давали почти неделю назад. Не так давно, на свободе я питалась гораздо реже, но здесь холодно. Очень холодно. А сил почти не осталось.
Стражник еще возился с замком камеры, а я уже слышала его запах. Ильяс. Здоровенный малый, сильный и быстрый. В другое время я только порадовалась бы встрече с подобным противником, а сейчас Сейчас мне уже все равно.
Эй, ты! стражник стоял на пороге, не решаясь зайти внутрь. Выходи давай!
Ильяс осенил себя крестным знамением. Глупый. Для да-ори этот дурацкий обряд не большая преграда, чем чеснок, который люди развешивают на окнах.
Давай, быстро. Тебя князь кличет, парень помахал перед собой факелом. Ну-ну, много ему это факел поможет. Эх, пугануть бы его. Вынырнуть из темноты перед самым лицом, и зубами возле шеи щелкнуть Так ведь Володару донесет да и вообще, Ильяспарень не вредный. Никогда надо мной не издевался, а один раз даже хлебом угостил, и факел, когда дежурил, оставлял. Нет, Ильяса обижать нельзя. Поэтому я подошла, как полагалось, медленно и с руками, поднятыми вверх. Он облегченно вздохнул.
Ты это я отомкну и давай вперед Только без шуточек. Понятно?
Понятно.
Вперед, так вперед. Даже интересно, что там, за пределами камеры: до сегодняшнего дня меня выводили разве что в пыточную, которая этажом выше, но в подобных случаях Володар являлся самолично.
Ильяс нервничал и не пытался скрыть свою нервозность, а меня завораживало биение его сердца. Тук-тук-тук. Быстро-быстро, мечется в груди маленькая пташка, просится на волю Одно движение и пичуга обретет свободу будет кровь, много горячей, ароматной крови, которая согреет, успокоит
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Ошейник чуть сжимается. Предупреждает. Понимаю. Подчиняюсь.
Князь серчает больно, подал голос парень. От неожиданности я вздрогнула. Странно, со мной здесь еще никто не заговаривал. Отвечалида. Смеялись. Унижали. Но не заговаривали.
Ты, как войдешь, поклонись, посоветовал Ильяс. Он это любит, и в глаза не смотри.
А куда смотреть?
В пол. Да сама не заговаривай, коли обратится, отвечай.
Спасибо, странный человек. Знает же, кто я, а помогает. Не пойму.
Только ты это Не говори про меня, добре? С тобой запрещено разговаривать.
Тогда не будем.
Я попыталась реконструировать план замка. Затея, в принципе, бесполезнаямного ли поймешь, не выходя за пределы одной башни, но и расслабляться не следовало. Из подземелья вверх вела витая лестница. Делаем выводбашня круглая, и, скорее всего, внешняя. Ступени каменные, а стены из железобетона. Весело тут у них, внизу: факелы, мечи, луки, гужевой транспорт, и тут же автоматы, пулеметы, крепости из бетонаполное безумие.
Смешение эпох, как говорил Карл. И еще про практическую пользу археологических раскопок. Про пользу понимаю, вон результат, у Ильяса на плече, явно из старых, довоенных запасов сейчас автоматы не делают. Капсюльные пистолимаксимум.
Что это за крепость? вопрос я задала просто так, без особой надежды на ответ, но Ильяс отозвался.
Вашингтон.
Надо же, как меня занесло. На старых картах имелся город с таким названием. Одна проблемаВашингтон был столицей Америки, которая, если верить Карлу, затонула во время Последней войны. Посему сомневаюсь, что данная крепостьтот самый Вашингтон. Что ж, сформулируем вопрос по-другому.
А на какой земле сей славный град стоит?
Ну, ты даешь, поразился стражник. Святая Русь, где ж еще. Южный форпост.
Действительно, все более чем логично Крепость Вашингтон, южный форпост Святой Руси ни о чем не говорит.
Тем временем лестница закончилась, и путь преградила дверь, потемневшая от времени, тяжелая, укрепленная широкими полосами металла. В замочную скважину два моих пальца засунуть можно, вместе с когтями. Правда смысла в этом никакого нет, замок хоть и громоздкий, но хитрый, ковыряй сколько хочешь, все равно без ключа не отопрешь. Я пробовала.
Кстати князь, то ли сам догадался, то ли донес, кто из стражи, за эти фокусы велел переломать мне все пальцы. В воспитательных, так сказать, целях. Пальцы, конечно, зажили, но боль помнят, а замки и двери, ими украшенные, вызывают весьма естественное раздражение.
Стань сюда, Ильяс указал на пыльный угол и снял с пояса связку ключей. И это Не балуй!
Я кивнула. Куда мне баловать? Нет, можно было бы напасть сзади, полоснуть клыком по шее, вот тебе и кровь, вот тебе и ключи на свободу, и оружие в придачу. Тварь, уловив отголосок мыслей, предупреждающе кольнула холодом. Тварь не шутит. Тварь с радостью убьет меня. Именно из-за твари меня сопровождает не десяток вооруженных до зубов воинов из личной гвардии князя, а один Ильяс. Да и тот спокоен, вон, закинул автомат за спину, в замке ковыряется
Даже обидно, право слово. В конце концов, Ильясу удалось справиться с замком, дверь открылась и мой провожатый, отступив в сторону, скомандовал.
Давай, вперед.
Подчиняюсь. За дверью узкийдвое с трудом разминутся, а третий вообще застрянеткоридор. В таком обороняться удобно, один человек армию остановит.
Направо. Налево. Вверх, руководил Ильяс. А я старалась запомнить дорогу: авось, пригодится. Насколько же этот замок отличается от Орлиного гнезда. Коридоры, переходы, лестницы одинаково серые, невыразительные, хоть бы картину какую повесили, или гобелен, все не так печально. А они даже на факелах экономили, для меня-то света предостаточно, а вот людям, наверное, неудобно.
Пришли, сказал Ильяс, остановившись перед очередной дверью, которая ничем не отличалась от прочих: те же темные дубовые доски, перехваченные толстыми полосами металла, те же массивные петли, вот только ручка выполнена в виде головы некого мифического существа да к тому же для вящей изысканности покрыта серебром. На морде зверя серебро поистерлось, обнажая исходный материалсамую обычную красную бронзу.
Ильяс, прикоснувшись было к бронзово-серебряному зверю, в самый последний момент одернул руку и постучал. Никогда прежде не доводилось слышать столь почтительного стука. Впрочем, князь Володар весьма и весьма ценил почтительность.
Кого там несет? грозный рык Володара разнесся по замку. Клянусь, даже стены съежились от ужаса, а мой храбрый охранник, тот вообще присел.
Ильяс, ты что ли?
Я.
Тогда заходи, а не скребись, точно мышь в чулане! Провалиться твоей душе в преисподнюю!
Парень нервно перекрестился и, подтолкнув меня в спину, прошипел.
Давай, иди, бесы бы тебя побрали!
Как и советовал Ильяс, я поклонилась, и князь удовлетворенно хмыкнул, небось, решил, что сломал упрямую нелюдь. Как бы не так. Я подчиняюсь не ему, а обстоятельствам, наградившим меня ошейником, но рано или поздно расплачусь по счетам. Не с князем, так с его детьми. Не с детьми, так с внуками. Время не имеет значения.
Надеюсь, я поклонилась достаточно низко, чтобы удовлетворить его самолюбие.
Вижу, мы достигли понимания, это не вопрос, князь констатировал факт. Что ж, мне остается молчать и разглядывать пол: покорный слуга не должен смотреть в глаза хозяину.
Умная девочка. Воняет от тебя.
Еще бы. Сколько я уже в том подвале сижу? Месяц? Два? Год? Вечность в окружении гнилой соломы и разлагающейся плоти. Ведро в качестве нужника. И аромат старой крови как единственная более-менее приятная нота в какофонии запахов. Володар заботился о пленнице, и меня периодически подкармливали. Вот только тела оставались в камере, по нескольку дней, зачемнепонятно, я, что бы там люди не говорили, трупами не питаюсь. И трупная вонь мне неприятна. Как и крысы. Ненавижу крыс. Пожалуй, даже больше, чем князя. Бегают, шуршат, царапают камень коготками, а, стоит уснуть, какая-нибудь серая тварь обязательно цапнет. Или за палец, или за ухо. А один раз к горлу подобралась.
Молчишь, князь разглядывал меня, точно видел впервые в жизни. Ну-ну. Смотри. Любуйся делом рук своих. Гордись, что удалось усмирить такого зверя. От Володара шел кислый запах пота, дыма и розового масла. Скорее всего, перед нашим приходом служанку какую-нибудь щупал.
Это правильно. Посмотри на меня.
Я послушно подняла голову, и князь вздрогнул.
Надо же, столько времени прошло, а он все никак не привыкнет взяв себя в руки, князь процитировал.
И тех, чье сердце принадлежит Сатане, узнаешь по глазам. Извечная тьма поселилась в них, ибо черная душа Властителя Преисподней рвется в мир через эти глаза Святой Лука, тварь.
Святой Лука. Святая паранойя. Ну да, у да-ори глаза не такие, как у людей: нет у нас ни белка, ни радужки, ни зрачкаособенности физиологии
Как тебе мои покои? Володар окончательно справился со своим страхом и теперь улыбался во весь свой щербатый рот. Получилось почти дружелюбно.
Что до вопроса, то обиталище его мне нравится. Сразу виднопринадлежит воину: на стенах шкуры, не сомневаюсь, что вон того медведя, самого крупного, князь завалил собственноручно, недаром же голова висит на почетном местеаккурат над резным деревянным креслом. Думаю, не ошибусь, если скажу, что кресло здесь вместо трона. На полу толстый ковер, мебель добротная и красивая, а в узких длинных окнах не бычьи пузыри и не слюда, а настоящее стекло.
А за стеклом ночь. Я почти слышу ее голос, зовет, манит, уговаривает Один единственный шаги я у окна. А там, дальше, свобода. Ветра отзовутся, они всегда любили меня. Истер укроет, Анке вернет силы, Яль позволит оседлать знойную спину и домчит до Орлиного Гнезда. Валь Валь просто утешит.
Стоять! Стой, стрелять буду! Истошный вопль Ильяса разогнал наваждение. Я очнулась в шаге от окна. Очнулась оттого, что ошейник холодной петлей впился в горло. Проклятая тварь сжималась, а я Я ничего не могла поделать. Она высасывала силу. Медленно, словно наслаждалось процессом, я почти слышала довольное урчание, и довольный смех
Смеялся князь. Хохотал, как сумасшедший. А я задыхалась. И холод синие огоньки в уголках глаз осталось уже немного. Вот холод доберется до сердец и огоньки вспыхнут одним ослепительно-синим полем. Карл говорилэто всегда похоже на поле. Бескрайнее. Безжизненное. И солнце. Я снова увижу солнце.
Солнце означает смерть.
Не получилось: петля внезапно исчезла, а вслед за ней и солнце, потом и поле распалось на огоньки, и только тогда я обнаружила, что снова могу дышать.
Ну? перед глазами почему-то появились сапоги князя. А сам где? Выше. Лицо Володара расплывалась, поэтому я вновь вернулась к сапогам. Заодно и пол шататься перестал.
Жива?
Вместо слов из глотки вырывается судорожный хрип.
Жива, удовлетворенно заметил князь. Шалишь, девочка? Забыла, небось, что за шалости бывает? Ничего, я быстро напомню.
Он же специально. Он знал, что я не устою. Хотел проверить, насколько надежен поводок? Или просто поиздеваться больше не над кем?
Ладно Живи Добрый я нынче. Ильяс!
Да, ваша светлость!
Пущай баню растопят. Эта помоетсяи назад. Долго не сидите. И, гляди мне, чтоб не околела ненароком. Вставай! приказ князь подкрепил пинком. Повезло еще, что сапоги домашние, из мягкой кожи, а не боевые, с коваными носами.
Ох, кажется, до бани я не дойду
Фома
"Господь милостью возложил на плечи скромнейшего из слуг своих великую миссию"
С кончика пера сорвалась капля чернил, и на прекрасном белом листе бумаги, на котором Фома успел начертать одну-единственную фразу, расцвела жирная фиолетовая клякса. Фома недовольно поморщился. Ну что за невезение, придется заново начинать! От злости и обиды все нужные слова моментально вылетели из головы. А ведь начало неплохое получилось! Почтительно, но с достоинством, как и учил брат Валенсий.
Он и велел все записывать, каждый день, каждый час, каждое более-менее значимое событие, ибо миссия Фомы важна не только для Святого Престола, но и для всего рода человеческого, и доверие, оказанное простому послушнику, невероятно.
В Святом городе двадцать тысяч таких же, как Фома, а избрали его. И от подобной ответственности захватывало дух. Фома ощущал в себе одновременно и гордость, недостойную смиренного слуги Господня, и страх возможной неудачи.
А мысли сами возвращались к вчерашнему вечеру, когда наставник Валенсий тихим и торжественным голосом возвестил Фоме, что его желает видеть сам Святой Отец. Это было сродни чуду, Фома даже посмел усомниться в происходящема ну как наставник ошибсяза что и был руган немилосердно.
Длинные коридоры Дворца внушали не только уважение, но и страх. Пока шли, Фома успел вспомнить и все свои прегрешения, которых набралось неожиданно много, и то, что где-то рядом с покоями Святого отца находятся покои Кардинала-Инквизитора, и то, что тайное увлечение Фомы, которое, скорее всего, не такое уж и тайное, относится к категории запрещенных
Он успел раскаяться и дать себе зарок, что если останется жив, то больше никогда в жизни не в общем, этому зароку не суждено исполниться, и Святой Отец был столь милостив, что отпустил Фоме грех невольной клятвы.
Достав из стола новый чистый лист, Фома задумался о том, как описать встречу. Может, начать с высоких, в два человеческих роста, дверей, украшенных затейливой резьбой? Или с замерших, точно неживых стражников, эти двери охраняющих? Или с собственного глупого страха?