И лишь одно было настоящимсмерть Къера и то горе, которое воцарилось внутри неё.
Казалось, оно въелось в неё, будто ржа.
Она закуталась в плащ и свернулась калачиком на мягкой земле. Там, под ней, дремал её возлюбленныйно никогда он не проснётся, подобно троллям, дабы вернуться в этот мир. Она будет жить, раз пожелал он. Но великие подвиги и далёкие страныне для неё, ведь она не захочет расстаться с ним.
Никогда.
Солнце садилось, заливая горизонт алым, Келарден погрузился во мрак, лишь отдельные золотые искорки горели в окнах домов; но земля была ещё тёплой. Дорожки слёз в который раз пробежали по её щекам, и она уснула. И приснилось ей, будто кто-то присел на сырую землю рядом с ней. Луна взошла, и трава серебрилась и волновалась, будто призрачное море.
Это ты, Къер? спросила она.
И она обернулась, и увидела еготакого настоящего, словно во плотии в то же время, луна светила через него.
Ты снишься мне? спросила она.
Наверно, да, улыбнулся он. Смотря, с какой стороны на это посмотреть.
Он повернулся, и она не увидела на его лице ни горя, ни боли, ни обидытолько бесконечное сострадание и сожаление.
Послушай, Ари, сказал он (хотя губы его не шевельнулись). Не вини себя. Что произошло, то произошло. Не стоит спать на сырой земле. Ты простудишься и заболеешь. Возвращайся в Келарден.
Его волосы были как тополиный пух в лунном свете, а глаза сверкали, как звёзды, отражающиеся в тихой реке. Аррен зарыдала и отвернулась.
Къер, уходи, уходи, я умоляю тебя! И никогда больше не приходи в мои сны. Я не выдержу этого Я не смогу.
Она поднялась и стояла, сжимая и разжимая кулаки.
Мы увидимся тогда, когда отворится Последняя дверьтам, у Края Мира, когда мне останется сделать последний шаг.
Он улыбнулся ей и кивнул; а затем наклонился, и легонько дунул в её лицои в этот миг земля ей показалась мягкой-мягкой, словно перина, и тёплой, как кресло у очага. Она провалилась в глубокий сон, и больше ей не снилось ничего.
Глава 4. Возвращение домой
Аррен проснулась раноедва поднялось солнце. Небо на востоке светлело; а на западе ещё горели редкие звёзды. Это было угрюмое зрелищеа может, Аррен так казалось. Красный отсвет, который лёг на холмы и море, напомнил ей о крови. Крови, которая сочилась, и не хотела останавливаться.
Девочка закоченела на земле. Она с трудом поднялась на ноги: щёки горели, пальцы не слушались, дыхание вырывалось с сипом. Равнину слово укутало в инеистое покрывало: она провела рукой по траве, и обнаружила, что она мокрая. Едва ли не каждой травинке висели крохотные сверкающие шарики. Она погрузила ладони в эту утреннюю влагу и умылась росой.
К западу равнина понижалась, и Келарден лежал перед ней, как на ладони.
Она вытряхнула из волос комочки земли и повернулась к Пристани.
Поначалу она шла медленно, и на неё напал мучительный кашель. Но постепенно, от ходьбы, разогревалась, да и солнце поднялось повышенебо стало голубым, как яйцо дрозда, его жаркие лучи высушили росу и обласкали одинокую путницу. Кашель прошёл, но теперь ей казалось, что у неё жареё мутило, а холмы перед глазами расплывались.
Первым, кого она увидела, был Рябой Горд.
Он поджидал её, опираясь на дрын. Они ещё двоеГорбатый Мерк и Косой Флин. Больше никого рядом не было. Хлипкие домишки, заросшие мхом, лишайником и паутиной, бесхозные коты, лениво греющиеся на солнышке, да сивоватый пьянчужка, валяющийся в канавевот и вся компания.
Она почти поравнялась с мальчишками, когда Горд сказал:
Кер велел нам не цепляться к тебеи где он теперь?
Голос у него был хриплый и какой-то скрипучий.
Мерк сплюнул в канаву, а Флин поскрёб в волосах пятерней.
Вечерком, добавил Горд, значит, как солнце село, прискакала к нам страхолюдинаи не конь, и не человека Ведьмак знает что. И говорит, значит, что Къертара закопали с другими воинами, а тыв шатре у короля. Ишь ты!
Аррен остановилась и посмотрела на Горда. Взгляд у того оказался тяжёлый и злой.
А чего он там вообще, Кер-то, делал? буркнул он. Никак тебя полез спасать, дурёху. Заигралась там, у Могилы Тролля, а тут на тебе, и живёхонькие гадына-кося выкуси!
Мальчишки загородили дорогу.
Когда б не ты, Кер был бы жив, подал голос Флин. Это ты, Блаженная. Ты его убила.
Она вздрогнула, как от удара. А затем наклонила голову и пошлапрямиком мимо парней, на редкость неприятного видау Флина давно немытые волосы слиплись сосульками, от Мерка воняло, как из выгребной ямы. А на сучковатой палке главаря виднелись буроватые пятнаследы засохшей крови.
Эй, ты куда? опешил Горд.
А она просто шламимо её мучителей, в город, который после побоища выглядел отнюдь не так жизнерадостно, как всегда. Возле мусорных куч вразвалочку прохаживались чайкиникто их не гонял. Даже нищиеи те тихонько лежали у стен, не выпрашивая медяки.
Если бы они навалились на неё, заставили нахлебаться из грязной лужиили даже били ногамиона бы ощутила только облегчение.
Но нетеё провожала тишина.
Город был не таким, как всегда: не кричали весело зазывалы, не сплетничали кумушки, стражники не подпирали стены, задумчиво опорожняя кружки с квасом. Повсюду была грязь, лица редких прохожихугрюмые, горожане убрали с балконов ковры, которые нередко свисали до самой земли. Попадались мужчины, перевязанные побуревшим тряпьём, и бледные, заплаканные женщины.
А ещё ей показалось, что все смотрят на неётолько на неё.
Хотя нетне все. Толстуха Жижи, торгующая грушами, виноградом и инжиромотвернулась, когда она прошла. Фирз, племянник матери, сделал вид, что изучает воронье.
Аррен бы заплакалано слишком много слёз было пролито. Ей казалось, что она пустая, сухая до самого донышка. И такая же мёртвая, как высушенная сельдь. У самого дома ей в спину попало яблоко. Оно ударило пребольно, между лопаткамитак, что она едва не навернулась со ступеней.
Она не оглянулась, чтобы посмотреть, кто его кинул.
* * *
Она отворила резную арочную дверьособый шик, который отец заказывал у Мастера Ырамаи очутилась дома. Было тихо и пусто; мать, очевидно, как всегда, лежала на подушках. Не раз и не два Аррен поддавалась обманчивому очарованию этой тишины. Она валялась на кровати и думала о дальних странах: о рыбинах по имени Кит, об Островах, на которые спускается радуга и тонет в беломраморных колодцах. О прекрасных рыцарях, что выкрикивают драконам приглашения на бранный пир; о заморских сладостях, что иногда привозил отец.
А затем слышался дикий, истерический крик, и что-то летело в стену, и грохало, и разбивалось. И её мечты осыпались, как побёлка со стены. Наутро Фавра невозмутимо выметала осколки. Аррен же с давних пор ходила по дому осторожнооднажды, когда ей было десять, она наступила на расколоченную фарфоровую чашку и здорово проколола ногу.
Она тяготилась пустотой этого дома, его мертвенной тишью; но сейчас это было её единственное убежище. Она хотела только одногозакрыться в комнате, забиться в дальний угол, и сидеть там до скончания дней.
Это ты? донёсся визгливый голос матери.
Аррен смолчала.
Она зашла в кухню и достала краюху хлеба. Спустилась в подпол за масломконечно, не таким вкусным, как в шатре у королятвердым, солоноватым, обычным маслом Островов. Налила из жбана молока. Голод мучил, живот сводило, а руки тряслись от усталостино она не смогла съесть ни кусочка.
Мякиш застревал в горле, глотка выталкивала его. Как только она ощутила вкус масла на губах, её едва не вывернуло. Она постанывала от беспомощности. Плечи подрагивали, но слёз не былоона разучилась плакать.
Она поднялась наверх, по скрипучим ступеням из лиственницы; оказалась на галерее, устланной ковром. Она ещё помнила времена, когда он был роскошным: алые, синие, зелёные краски полыхали на нём, настоящими самоцветами. Теперь он вытерся, потускнел от пыли и лежал как-то неровно, вспучившись у дверей.
Это ты, Фавра? вновь послышался капризный голос.
Аррен прошла мимо комнаты материна дверях были вырезаны легкомысленные птички; мимо комнаты отцадубовые створки хранили молчание.