И этот тоже аркадианец? удивленно воззрился власть имущий покупатель на мое лицо.
Павел вместо ответа изобразил короткий поклон.
Да ты татарин настоящий! Где ты только берешь таких рабов?
Я не знаю, кто такие татары, мой господин, но видимо это очень достойные люди, и я благодарен тебе за похвалу, ушел от ответа Павел, вновь подкрепив слова поклоном. Желаешь посмотреть этого юношу ближе?
Сенатор, не обращая внимания на работорговца, шагнул вперед и так же, как и Катю недавно, бесцеремонно схватил меня сухой рукой за подбородок. Я хотел бы броситься на него, вцепиться зубами в горло, бить до тех пор, пока тот не перестанет дышать, но крепкая лапа надсмотрщика крепко держала меня. Если бы взглядом можно было убивать
Гляди-ка, вылитый Антиной, пробормотал сенатор, да ты можешь получить за него еще больше, чем за девчонку!
Желаешь его приобрести, мой господин?
Павел, ты же знаешь, что мне не нравятся мальчики, хохотнул сенатор. К тому же ты и так ограбил меня сегодня.
Ты приобрел само совершенство, мой господин, произнес Павел.
Сообщишь, как появится еще что-нибудь интересное, не прощаясь, сенатор двинулся прочьглухо загремев сочленениями доспехов и оружием, преторианцы двинулись за ним. Двое торопливо пробежали вперед, обгоняя господина и держа наготове щиты.
Гай Юлий Орлов всегда первый и желанный гость в моей скромной латифундии, подобострастно крикнул вслед сенатору Павел. Но когда работорговец развернулся, на его крупном, заплывшем жиром лице появилось совсем другоехищноевыражение. Никакого подобострастия и почтения в помине больше не было.
Еще не заклеймил? поинтересовался Павел у надсмотрщика.
Гармунд ждал господина, низким и хриплым голосом ответил тот.
Все верно, столь красивое лицо портить не с руки, кивнул работорговец. Держи его.
Гармунд легко приподнял меня, подтащив к жаровне. А там, надавив, заставил наклонить голову. Раздалось шипение, запахло горелым мясоми я закричал от невыносимой боли, когда торговец нажал на металлический шест, выжигая мне клеймона шее чуть ниже уха, а не на щеках, как у остальных рабов. Подержав несколько секунд раскаленное железо на моей коже, Павел бросил прут обратно в жаровню.
Обвиснув в цепком захвате надсмотрщика, я беззвучно плакал.
Ведь я понимал, что такое Палатинский холм, латифундия, тога, туника, знал даже, кто такой Антинойи, содрогнувшись от отвращения, только сейчас уловил истинный смысл слов сенатора.
Какой только информации не хранилось у меня в голове. Но чего теперь стоили выигранные городские и региональные олимпиады, знание античной истории, широкий кругозор, президентская стипендия и губернаторский грант? Какая цена всем этим достижениям в положении безымянного раба, если я даже не могу защитить свою девушку, которую забрал в рабство сенатор?
Неожиданно, отвлекая меня от безумного мельтешения мыслей, в воздухе прямо перед глазами материализовалась объемная надпись:
«Поздравляем с изменением социального статуса!»
«Вы теперь раб Павла из Лаэрты!»
Продажа
Гармунд щелкнул кнутом, и расположившиеся на траве невольники суетливо вскочили на ноги. На меня уже успели надеть рабский ошейник и пропустили веревку через кольцоя оказался самым последним в цепочке. Еще щелчоки группа невольников направилась прочь из сада. Я двигался следом за всеми и ошарашенно мотал головой, не понимая, что произошло, буквы как появились, так почти сразу же и растаяли в воздухе. Или мне это показалось? Видел же, как наяву! Или все же галлюцинация?
Покинув усадьбу через распахнутые согбенным привратником ворота, наша вереница вышла на грунтовую дорогу. Подгоняемые надсмотрщиками, мы двинулись нестройным шагом навстречу судьбе. Вокруг пестрели покрытые желтой, выжженной солнцем травой холмы, разбавленные яркими зелеными пятнами тенистых рощ. Извилистая дорога, непривычно узкая, скорее даже широкая тропа, вела нас среди пологих склонов. Лишь единожды в просвете я увидел лазурную гладь моря вдали.
Если сенатор Орловпри мысли о нем я скрипнул зубами от бессильной яростивсерьез говорил о Палатинском холме, значит, это Италия. Пейзаж, по крайней мере, соответствуеттипичный для севера средиземноморья.
Куда все же меня занесло? А может, я сплю? Или брежу?
Впрочем, мысли о том, что я не в себе, через некоторое время были опровергнуты тяжелой усталостью во всем теле и саднящей болью в сбитых ногахшли мы уже больше часа, а поднимающееся солнце жарило все сильнее. Вскоре тропа вывела на мощенный брусчаткой тракт. Здесь мое внимание привлекла скрипящая, валко перекатывающаяся на неровностях дороги повозка с клеткой. Судя по количеству охраны, сидящие внутри были весьма опасны. Один из нихс виду обычный, но с бугрящимися под кожей жгутами мышц, пристально посмотрел на меня. Глаза у него были желтые, змеиные.
Большие, лишенные спиц, деревянные колеса неторопливо крутились, поскрипывая на неровностях, шагающие рядом стражники беззаботно переговаривались. Избегая пугающего взгляда узника в клетке, я прислушалсяразговор велся на латинском языке!
На тракте мы пошагали следом за повозкой, но она двигалась чуть быстрее и вскоре исчезла вдали. Однако теперь все чаще попадались встречные путники и другие повозкив основном груженные фруктами и овощами открытые тележки, запряженные ослами. Еще через некоторое время пришлось торопливо потесниться, освобождая дорогу марширующей центурии легионеров. Замерев на обочине, я с удивлением, которое не смогли притупить отчаяние, усталость и боль в кровоточащих ступнях, наблюдал за слаженной поступью воинов Древнего Рима.
Пропустив легионеров, наша вереница, понукаемая резким свистом хлыста, двинулась дальше. Теперь от тракта часто отходили узкие дороги, упираясь в богато изукрашенные ворота, за которыми среди ухоженных садов можно было вскользь заметить изящные строения белоснежных вилл. Вскоре после очередного поворота перед моим взором развернулся завораживающий видс вершины холма за чередой предместий открылась панорама города, раскинувшегося в широкой бухте. Ласковое море пестрело миллиардами бликов под лучами солнцаи безумно, до тягостного отчаяния, захотелось окунуться в лазурную воду, скрывшись от изнуряющего зноя.
Портовый город был огорожен высокой стеной, за которой все пестрело красным пологом черепичных крыш, прореженным линиями улиц. Но чем ближе к центру, тем чаще виднелись проплешины площадей, высокие здания арен и храмов, господствующие над улицами и кварталами. Но все это терялось на фоне величия высокой горы, у подножия которой раскинулся город.
Я замедлился и сбился с шагавпереди идущий раб, широкоплечий рыжебородый варвар, дернулся, когда веревка натянулась. Обернувшись, он расширившимися глазами посмотрел на меня, но вдруг по спине будто кипятком плеснули и раздался свист хлыста. Не в силах даже кричать от неожиданного взрыва боли я рухнул на колени. Выгнувшись, я беззвучно открывал рот, но второй удар заставил меня подняться на ноги. Запнувшись, я упал, врезавшись в раба впереди, и тут же попытался подняться, боясь новых жалящих плетей. Опасался я не зрявоздух снова засвистел, и спину взрезала боль.
Под смех надсмотрщиков, потешающихся над моей неуклюжестью, вереница рабов продолжила движение. Я теперь шагал с трудом, будто в полубеспамятствеперед глазами стояла мутная, красная пелена. Понемногу сознание возвращалось, но окончательно я пришел в себя, только когда мы миновали ворота, окунувшись в равномерный гул большого города. Улица, на которой мы оказались, была непривычно узкой для жителя современного мегаполиса. Дома жались друг к другу, наползая один на другой и закрывая небо выдающимися вперед балконами. Практически в каждом здании на первом этаже располагались какие-то лавки, выставленные лотки с товаром заполонили тротуары, выдавливая людской поток на огороженную высоким бордюром проезжую часть. Суетившиеся рабы, прогуливающиеся граждане, немногочисленные патрульные сплошной рекой двигались по брусчатке мостовой, не обращая внимания на ползущие повозки.
Читая исторические и фантастические книги, я всегда, подобно героям произведений, мечтал оказаться в Римской империи. И вотможно сказать, повезло. Теперь дело за малымнадо лишь с особым цинизмом наказать всех врагов, жениться на прекрасной принцессе и занять трон. Можно даже императорский.