Вот!
Не дожидаясь следующих вопросов, Занецкий развернул на столе в кабинете, где Айзенвальд его принимал, плотный газетный лист с аршинным заголовком: "Таинственная смерть князя Омельского!!" и нагло потребовал у лакея горячего чаю. Набросав туда сахара, шумно прихлебывая и грея руки о толстый серебряный подстаканник, повел рассказ.
По дороге на воды в Ниду в минувшем году в июле месяце князь Витольд Пасюкевич Омельский сделал остановку у доброго своего знакомого и шурина пана Константина Рощица-Замойского в имении Трайнава. Выпив и хорошенько закусив, как это водится в гостеприимных лейтавских домах, хозяин предложил гостям назавтра выехать на бобровые гоны. Князь Витольд к сему особой радости не проявил, но хозяин его бурно уговаривал, а затем и понуждал, как это случается между магнатами в подпитии. Да еще предупредил корчмаря Юзку, чтобы если гость посмеет к нему свернуть, притулку ему не давать и вина не наливать. Все же наутро князь Витольд избегнул внимания радушного пана Константина с гостями и егерями и вместе со своим пахолком Петром Зграей скрылся у всех из виду.
Разразилась гроза, охота не задалась, и уже сам пан Рощиц-Замойский искал в корчме притулку, полагая, что там вельможного гостя своего и отыщет, и даже обдумывая, какими словами станет его срамить. Но ни князя, ни Петрока в корчме не было. Тела последних нашли лишь к вечеру следующего дня. Наткнулся на них на Гнилом болоте дед Семерка Игнат с ближайшего хутора, собиравший клюкву. Вызванный аж из Вильно пристав Винцент Баранкевич с полицейскими провел осмотр места. Дотошный репортер расспросил и его, и дедка Игната, и пана Константина Рощица-Замойского с гостями и слугами, которых внезапная смерть князя сильно потрясла и заставила каяться. Исключение сделал лишь для убитой горем сестры.
В целом складывалось впечатление, что князь Витольд предчувствовал свою гибель, но никто ему не внял.
Тела князя и слуги отыскались на островке посреди топей. Как они туда попали, не зная дороги, никто не мог понять. Полицейские, любопытные и даже дедок-свидетель, добираясь до места, несмотря на лето, сами чуть не утонули и перепачкались в грязи с головой.
Князь лежал лицом вверх, и на лицо это, посиневшее, поеденное комарьем, с открытыми выпученными глазами, глядеть было жутко. Похоже, никто тело не обыскивал и не грабил. Не было на нем ран от холодного либо огнестрельного оружия, ссадин и синяков, разве несколько неглубоких царапин, похоже, нанесенных ветками. Звери и змеи кусать также побрезговали.
Пахолок княжеский Петр Зграя отыскался здесь же, но, в отличие от пана, до пояса свисал в трясину. Его тоже никто не бил и не ранил, только к ногам присосалось несколько пиявок. Конечно, причиной смерти они стать вполне могли, если б Петрок позволил им прилипнуть к себе, находясь в здравом уме и твердой памяти. А насчет последних пристав Баранкевич позволил себе сомневаться. Ну с какого ляда два здоровых мужика полезут в болото и там без видимой причины помрут? От рыси убегали? Двое? Хорошо вооруженные? (А, выезжая из поместья, были они, по общим свидетельствам, хорошо вооружены.) Положим, рассуждал дальше со слов пристава репортер. Так почему ж эта рысь ими после не закусила?
В карманах и ягдташе князя нашлись деньги на сумму 138 марок ассигнациями и 3 1/2 золотовки мелочью. Малые украшения, портмоне с бумагами и фамильный перстень-печатка. При трупе слуги оказалось несколько бумажек с молитвой от нечистой силы, денег 1/2 марки серебром, патронташ со всеми набоями и оборванный ремешок от ружья.
Островок шести шагов в окружности был истоптан конскими копытами, причем, следов, ведущих из болота и в болото, не нашлось. От островка, дотошно пояснял автор, до сухой земли было две полные мерные ленты (дважды по 20 саженей) и 10 1/3 саженей топи, и коней могли перенести через нее либо крылья, либо чудо Господне.
Два ружья охотничьих, с заводов Фаберже, опознанных, как взятые князем и слугой из имения пана Рощица-Замойского, отыскались на краю болота при возвращении пана Баранкевича после осмотра. За исключением оборванного ремешка и нескольких пятен ржавчины, оружие было полностью исправно, хотя и не заряжено. Нагар в стволах отсутствовал.
"Необъяснимо в этом деле следующее, повествовал журналист азартно:
А) Где подевались кони князя и слуги, на которых они выезжали поутру?
Б) Как же погибшие, не зная пути сквозь топь и, судя по отсутствию других следов, не имея проводника, попали на островок?
В) Почему они бросили оружие на краю болота? Если на них напали, то отчего никто не стрелял? А если зарядить не успелипочему не использовали приклады, как дубинки? Если оружие пытались вырвать из рук, то отчего ремешок ружейный находился не зажатым в руке Петра Зграи, а спокойно положенным в карман?
Г) Что за кони истоптали островок, и почему на соседних островках и сухих гривах похожих следов нет?"
Но самое интересное Тумаш талантливо приберег к концу.
Сестра покойного князя, вельможная пани Ирина Рощиц-Замойская, когда ее наконец смогли допросить, вспомнила (а за ней и пребывающие на момент того разговора навеселе супруг и гости), что брат говорил ей про какую-то "увозом увезенную" по его приказу паненку, после чего и стал страшиться болота и леса. Да еще несколько раз повторил, что "не знать ни сна мне, ни могилы". О какой паненке шла речь и как толковать странные речи, никто из опрошенных объяснить не мог.
Передохнув и выпив третий стакан чаю, Занецкий завершил с триумфом, что как раз на сороковины смерти князя Омельского шурину его Рощицу-Замойскому привелось проезжать пущей по краю Гнилого болота. И там и пан Константин, и двое его слуг, и приятель дома, с ними бывший, видели явственно покойного князя живого, на коне сидящего молча. Было это в час с четвертью пополудни, и солнце ярко светило, что исключает как галлюцинацию, так и явление призрака, которые в белый день на дороге не встречаются. Вознеся короткую молитву, пан Константин направил верхового к шурину, разумея удостовериться в виденном, а при удаче и все дело выяснить. Но тут кони под седоками стали беситься и зады вскидывать, а когда удалось их унять, то князь Витольд Пасюкевич пропал, и конь его пропал, и не было ни на том месте, ни вокруг никаких следовни человеческих, ни конских. В истинности видения сего пан Рощиц-Замойский присягнул в костеле в присутствии пана Баранкевича и ксендза Ингевора Лютого того же 27-го числа ввечеру
Студент перевел дыхание. Вид у него был, как у кошки, слизавшей чужую сметану и не застуканной при этом. Жаль было его разочаровывать. Айзенвальд потер ладонями усталые глаза.
Простите, Тумаш,произнес он с легкой запинкой,но все это выглядит, как как это клюква развесистая. Начиная с дедка, Семерки Игната, с его клюквой. Скажите на милость, какая клюква в июле? Далеегенерал побарабанил пальцами по столу.Далеенеувязки, благоглупости, откровенная ложь. Вам, как студенту математического факультета, должна быть известна "Бритва Пьера". То есть, не стоит привлекать мистику там, где все можно объяснить причинами обыкновенными.
Извольте!
Тумаш сцепил на столе перед собой крепкие тонкие пальцы. Айзенвальд неспеша налил себе чаю, неспеша размешал в стакане сахар, отпил. Усталость отступала, а непримиримый вид юного секретаря подначивал к дерзости.
Во всяком преступлении э-э следует искать, кому оно выгодно,генерал перерасставил чайник и стаканы на круглом подносе.Будь я следователемон щелкнул ногтем по серебряному боку чайника.Учтите, я не собираюсь оспаривать душевных качеств пана Рощица-Замойского, поскольку с ним не знаком. А значит, все дальнейшеелишь мои предположения.
Тумаш подобрался, взгляд его сделался ядовитым. Айзенвальд же продолжал, неуловимо усмехаясь:
Итак, будь я следователем по этому делу, я бы рассматривал следующие три возможности. Убийство из мести, из-за денег, и политическая расправа.
Секретарь молчал: видимо, пока был согласен.
Рассмотрим меркантильный вариант. Насколько я понимаю, у князя Омельского не имелось других наследников, кроме сестры Ирины, в замужестве Рощиц-Замойской. Ее супругдуша общества, страстный охотник и хлебосольный хозяин. Он скорее убьет время в лесу на ловах либо за накрытым столом, чем с расчетными книгами. Ставлю в заклад свой письменный прибор,Генрих, дотянувшись, огладил ощетиненных бронзовых медведей, сжимающих в лапах перья,что долгов у пана Константы больше, чем доходов. И вся история подстроена им от начала до конца, чтобы проблему эту решить.
Айзенвальд загнул палец:
Князь Пасюкевич не знает окрестностей, а если знает, то не настолько хорошо, как владелец Трайнавы. Ему не хочется выезжать на охоту, но шурин настаивает, почти бросается в драку. Верно?
Он загнул второй палец. Тумаш обреченно кивнул.
Третье. Опытные егеря, обязанные удержать пана Витольда рядом с остальными, и, по уверениям пана Константина, защитить его от вероятной опасностиотчего-то теряют гостя из виду. И не ищут его, когда гроза прошла. Или ищут, но без должного усердия. Почему?
Занецкий вытянул шею: точно надеялся в блестящем боку чайника увидеть ответ на это "почему". Но упорно и гордо отмалчивался.
Еще одна странность. Следователя к найденным телам берут не местного, который все и всех знает, а вызывают из Вильни. На этом теряя еще полдня. Удивительно, что покойники вообще дождались осмотра, а не были съедены: муравьями, например. Или болотными рысями навроде той, чья шкура украшает стену пана Борщевского.
Что из Вильниэто скорее в пользу пана Константина,хмуро возразил студент.Местного пристава подкупить или запугать легче, чем виленское светило.
Верно. Но не исключено, что однажды он все равно проболтается. Поэтому гораздо логичнее пригласить кого-то со стороны,Генрих поболтал ложечкой в остывающем чае,как следует извозить в болоте, хотя, вероятно, имеются гораздо более удобные подходы к этому островку Дедок же не самоубийца лезть за клюквой по пояс в грязи, ежеминутно рискуя утонуть.
Но их же никто не убивал!Тумаш уронил в пустой стакан щипчики для сахара и густо покраснел.Ран же не было!
Айзенвальд потер щеку плечом, вытащил щипцы, отряхнул и задумчиво повертел в руках, глядя, как огонь мягко отражается в серебре:
Вы когда-либо слышали про духовые трубки, привезенные иезуитами из Нагуаля в шестнадцатом веке? Такие использовали для охоты краснокожие. Трубку заряжали шипом ядовитой акации. Хватало легкой царапины, чтобы убить животное куда более крупное, чем человек,Айзенвальд подтянул к себе газету, ногтем отчеркнул нужное место.Вот, на открытых частях тела имеются царапины от веток. Скрыть след от шипа ничего не стоит. К тому же, сейчас существуют духовые ружья, стреляющие на гораздо большее расстояние, чем трубка. Вы поручитесь, что у заядлого охотника Рощица-Замойского такого нет? Кстати, совершенно не обязательно, что жертвы не отстреливались. Но пока суд да дело, ружья было нетрудно подменить, а заодно перевязать оборванный ремешок.
Тумаш горестно, не скрываясь, вздохнул. Видимо, все еще не желал расстаться с версией о таинственной смерти, жуткой и загадочной; с видением, в котором князь со слугой убегают от навьев по болоту, спотыкаясь, врезаясь в кусты и размахивая бумажкой с молитвами
Версии о политической расправе и мести изволите?
Секретарь застонал, умоляюще вскинув руки. Айзенвальд аккуратно положил щипчики на край подноса:
Сердитый я сегодня какой-то, простите.
Тумаш немедленно расплылся в улыбке:
Чего там Интересно вы все это рассказываете. Словно сами присутствовали. Вам бы на заседании Виленского исторического общества выступить, чтобы наш Долбик-Воробей не сильно нос задирал.
Так почему его не утереть?
Тумаш обиженно пошуршал газетами:
А кто меня пустит? Там только профессура да заезжие знаменитости голос имеют. А кстати граф Адам Цванцигер сегодня там уникальный доклад сделал, касаемо последних раскопок на горе Вздохов в Краславке. Факультет просто гудит. Я с его племянниками дружен. Вот поеду и узнаю из первых рук
Цванцигер?переспросил генерал, вздрагивая. Именно в Краславском поместье этого самого Цванцигера служил нынче управляющим пан Алесь Ведрич, чьи деяния последние два дня не давали Генриху покоя.
Ага! Он фольклорист, историк, археологне хуже Розеты. Его только кузены Тишкевичи в науке переплюнули. А хотите, вместе поедем? Там всегда интересно,Занецкий вскинул длинные наивные ресницы.
Да,Айзенвальд коротко кивнул.Я буду готов через четверть часа. Еще чаю, или распорядиться об ужине?
Занецкий облегченно выдохнул:
Там накормят. У пана Адася всегда замечательно кормят,облизнулся и, высмотрев на подносе кусок сахара покрупнее, звучно им захрустел.
Над кавярней в самом конце улицы Замковой, выходящей на Соборную площадь, отлитые из чугуна изящные женские ручки держали изрядную стопку чугунных же блинов. Должно быть, поддразнивали голодующих в квартире над ними аристократов. Но Сырная неделя еще не наступила, и аристократы не велись. Сидели из взгляда на экономию или любопытствующие патрули в почти полной темнотепять-шесть свечек не в счет. Какие балы здесь закатывались когда-то! Свечки горели сотнями, в разбросанных по лестничному ковру цветах тонули по щиколотку К ужину собрались только родственники: самые именитые фамилии: Тишкевичи, Тезенгаузы, Цванцигеры У раскаленной печки дремал кавалерийский полковник из Блау. За двадцать лет он так и не удосужился толком выучить лейтавское наречие, но был очень полезен с точки зрения на тех же патрулей и успел сделаться привычен как предмет меблировки. Ему подливали коньяк и больше не обращали внимания. Тихо позвякивало в столовой серебро, звенел хрусталь, точились разговоры, а за окнами мягкими лапами обнимал Вильню снег.
В какой-то миг спор за столом вспыхнул, как фейерверк, и до спрятавшейся за портьеры Франциски-Цецилии донеслось:
Какие вожди нет у нас вождей
Я вам так скажу герцог Отто ун Блау, разумеется, сволочь. Нотут, очевидно, возделась вилка,гениальный полководец. Рядом с нашими лапотниками. А то бы с чего ему победить
Говорю, остались склады заготовили где поглуше, и не вынимали Ятра Как где? Омель. На Полесье, не слышали?
Ну не Лейтава мы все не Лейтава. Малютка Шеневальд, крыска зубастая, проглотил всех Пан и Балткревию проглотит с ихней конституцией, говорю я вам. Ах, "их"? Выквиты это
Растащили Лейтаву,гудел кто-то,как тот, простите за банальность, пирог, в поисках вишенки. И Блау имеет эту вишенку
Чудо спасет Почему нет?! Захватил же Лев Эльбу и держался там сто дней против Гишпано-Еллинской эскадры. Как какой? Бвонапарт.
Франя тихонько засмеялась. В ответ часы на буфете пробили девять, вызванивая менуэт. Стали отзываться другие по всему дому. И звон дверного колокольчика услышала она одна. Слуг отпустили специально, и пришлось идти открывать. Вместе с ней в полутемной прихожей оказался двоюродный братец Мись и тут же заключил в медвежьи объятия входящегохрупкого юношу, засыпанного снегомзаурчал радостно, защекотал бакенбардами. Второй гость остался у закупоренной ими двери.