Я разжал пальцы.
Убирайтесь.
Повернувшись, я поднялся на крыльцо. Руна прижимала руки к губам и с недоумением смотрела на меня. Когда я шагнул через порог, она шарахнулась в сторону.
Ты чего? спросил я, запирая дверь изнутри.
Руна замотала головойи вдруг расплакалась.
Рик Это было ужасно, Рик говорила она, растирая слезы по лицу.
А я смотрел на нее и не мог ей объяснить, как это было здорово.
Мы вернулись в город до наступления сумерек. Нас никто не встречал, так что мы сами отвели лошадей в конюшню. Руна хотела заняться ими, но руки ее не слушались. Я стал ей помогать. Наконец Руна, не проронившая ни слова с тех пор, как мы покинули усадьбу, сказала:
Рик. Можно тебя спросить?
Да, конечно.
Как ты это сделал?
Я обернулся.
О чем ты?
Руна смотрела в пол. В конюшне царил полумрак, и я почти не видел ее лица. Но то, как дрожал ее голос, говорило о многом.
Ты знаешь, о чем я.
Да, я знал, о чем она меня спрашивает. Но я не знал, что ей ответить.
Не думай об этом, сказал я наконец. Забудь. Просто забудь обо всем. Ну да, нам испортили прогулку, но ведь это такая глупость
Я протянул руку к Руне, но та отпрянула.
Это не глупость, Рик. Это был какой-то кошмар.
Я понимал, что она имеет в виду. Но продолжал делать вид, что ни о чем не догадываюсь.
Прости, я знаю, что ты испугалась. Но тебе ничего не угрожало. Они не посмели бы причинить тебе вред. Я ведь был рядом.
Вот именно! воскликнула Руна и, вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза. Лицо ее пылало. Знаешь, с теми парнями я, пожалуй, чувствовала бы себя более безопасно, чем с тобой наедине.
Я обомлел. Я ожидал от нее чего угодноно не этого. Не таких слов.
Руна Ты Ты что, ты боишься меня? Ты думаешь, я способен причинить тебе зло?
Я шагнул к ней, машинально протягивая руку, но Руна шарахнулась в сторону и прижалась спиной к стене.
Уйди! закричала она. Уйди, Рик! Пожалуйста!
Я опустил руку, отступил. Руна попала в полосу света, падавшую из узкого окна. Она дышала часто, отрывисто. Я видел, что она дрожит. По щекам ее снова текли слезы.
Как скажешь, ответил я и вышел из конюшни.
Уходя, я слышал, как, надрываясь, плакала Руна. Чувствуя какую-то смутную усталость, я потирал запястье правой руки. По ладони, будто бы она была не моей, а чужой, до сих пор пробегали колючие мурашки.
Я сам себе казался чужим. Я не понимал, как смог делать то, что делал, но Мне понравилось. Где-то на периферии сознания маячила мысль о том, что я, хотя и кажусь себе чужим, на самом деле, наоборот, становлюсь самим собой. Впервые за свою жизнь я чувствовал, что яэто я. Тот, кем я должен быть. Тот, кем быть я хочу Осталось только выяснить, что это за существото, чем я хочу быть на самом деле.
Остаток дня и вечер я провел дома, стараясь не подавать вида о том, что произошло. А наутро за мной пришли.
Мы с матерью собирались в лавку, когда в дверь комнаты постучался пристав в сопровождении двух полицейских. Я ждал их, и мне даже стало как-то легче, когда они пришли. Мать плакала, пыталась убедить их, что это ошибка, что я ни в чем не виноват. Я молчал. Я-то знал, что натворил. Я знал, что все эти обвиненияв том, что я искалечил двух парней, справедливы. Да, я защищал себя и Руну. Но я не имел права поступать с ними так, такой жестокости они не заслужили. Поэтому я пошел с полицейскими. Хотя маму мне было очень жалко: ей было больно и стыдно за меня.
Меня провели через весь город. Я старался идти, низко наклонив голову: мне не хотелось, чтобы кто-то меня узнал. Но меня узнавали. И оборачивались, и тыкали пальцами вслед. Меня ведь вели не в полицейский участок. Меня вели в городскую тюрьму.
Никто не стал мне ничего объяснять, да и я сам все прекрасно понимал. Только вот не ожидал, что со мной поступят именно так.
Не забудьте, о чем мы договаривались! сказал через мое плечо надзиратель, вталкивая меня в душную темноту камеры. Он запер за моей спиной скрипучую железную дверь. Я слышал, как терлись друг о друга механизмы замка. Потом глаза стали привыкать к темноте
Когда наступила ночь, я уже не плакал. Просто трясся, скорчившись на подстилке из гнилой соломы в углу. В камере уже давно все спали. Я ненавидел их размеренное дыхание и храп на разные ладыон не давал мне провалиться в сон и забыть о том, что я есть. Я хотел убить их всех. Я понимал, что не сумею подойти достаточно близко ни к одному из них, но не двигался с места не по этому. Я словно окаменел. И весь камень, которым я стал, болел, болел, болел. Почему-то не оставалось сомнений в том, что теперь так будет всегда. Краешком разума я понимал, что они могли зайти еще дальшено и того, что со мной сделали, было вполне достаточно.
Вдруг я почувствовал, что чья-то рука гладит меня по голове. Мои волосы скользили между мягких, ласковых пальцев. Я подумал, что уснул и не заметил этогону, или умер и тоже ничего не заметил, и за мной пришел ангел, чтобы утешить меня и забрать отсюда из этого мира с этой земли
Я не подумал тогда о матери. Я помнил ее руки, и те, что прикасались ко мне, не могли принадлежать ей. Я никогда их не знали они были удивительные. Они не причиняли мне боли. Они не причиняли мне боли сейчас, когда любое прикосновение отзывалось сотней маленьких взрывов у меня в голове, даже если это было прикосновение самого воздуха.
Поняв, наконец, что я жив и даже не сплю, я с трудом отвернулся от стены, кое-как присмотрелся к сумраку. Рядом со мной на соломе сидела Хельга. Руку она убрала сразу же, как только я пошевелился.
Ну что же ты, произнесла она одними губами. Рик
Она была одета так же, как и при первой нашей встрече. Я вспомнил об этом, и то, каким далеким это все теперь казалось, насмешило меня. Я улыбнулся.
Прости.
Ничего.
Ты пришла я не договорил.
Нет. Наш договор все еще в силе. Рик Как же тебя так угораздило, а?
В ее голосе не было жалости, и это мне нравилось. Я ответил бы на ее вопрос если бы не чувствовал, что ответ ей не нужен. Она и так знала все. Даже, наверное, больше, чем я.
Что я с ними сделал?
Одному раскрошил кости ладони. Руку он, скорее всего, потеряет. Второму ты сломал позвоночник и несколько ребер, но его поставят на ноги, хотя и не скоро. Рик, люди очень хрупкие. Ты должен быть аккуратнее.
Прости меня, Хельга. Я тебя подвел.
Она покачала головой.
Я не сержусь.
Ты поможешь мне?
В камере было темно. Но, кажется, я заметил, как ее лицо помрачнело.
Помощь будет стоить дорого, Рик. Пока наш договор в силе, я не могу сделать ничего просто так, потому что это может повлиять на исход всего дела.
Что тебе нужно?
Время. Две недели вместо месяца. Это очень мало, Рик.
Я знаю. Но ведь если я останусь здесь, я потеряю еще больше времени.
Возможно.
Наши слова тонули в темноте, исчезая между долгими паузами. Никто, кроме нас, их не слышал. Все спали ненасытным, зверским сном.
Забери меня отсюда, Хельга.
Ты сам выйдешь отсюда. Встанешь и выйдешь. Больше здесь о тебе не вспомнят. Твое имя нигде не будет фигурировать. Тебя не будут преследовать. Но запомни: две недели вместо месяца. Ты согласен?
Да.
Тогда до встречи, она поднялась. Просто отступила назади растаяла в темноте. До меня лишь донесся ее голос, больше похожий на эхо:Я буду ждать тебя, Рик.
Какое-то время я еще лежал на соломе. Тряссяно теперь уже только от холода. А потом кое-как встал, сделал несколько шагов. Первых, самых трудных.
Я понял, почему Хельга заставила меня самого выбираться отсюда. Бесспорно, она могла перенести меня прямо в мою постель, под тепленькое одеялко. Но она лишь открыла мне дверии сделала приглашающий жест рукой. Да, в этом было что-то жестокое. Но только жестокостью воспитывается истинная сила. Есть, правда, и другая ее воспитательница, но она не про меня.
Переставлять ноги было очень трудно. Я цеплялся за стены, спотыкался о ровный пол и о свои собственные пятки. Но шел вперед. Не сразу, но потихоньку я выбрался из камеры, а потом прошел по коридорам, открывая все двери, которые попадались мне на пути, и тут же захлопывая их за собой. Стража не обращала на меня никакого внимания, словно мимо нее проходило пустое место.