Лестничная клетка упирается в замерзшую землю. Обе стены выложены простым кирпичом. Сразу же замечаю узкий лаз, похожий на готическую нишу. Он не выше метра. Под ногами опять смерзшаяся земля. Ход идет наклонно, стрелка компаса поворачивает влево, все время влево. Значит, я двигаюсь в северо-западном направлении, то есть к морю! Мелькает мысль: когда и зачем соорудили под Колбацким замком этот лабиринт? Вдруг в лицо бьет свежий ветер. Ползу еще метра два и оказываюсь в большом, хотя и низком, помещении с готическими сводами. Освещаю фонарем стены и останавливаюсь в изумлении.
Передо мной, на стене, барельеф с растительными мотивами. Он обрамляет четкую надпись по-немецки:
Ешь соль и хлеб свой
и говори правду
Здесь покоится СИМОН КОЛЬБАТЦ
Я дотрагиваюсь до каменной плиты. Она холодная, как металл. На меня обрушивается внезапная тьма, и я знаю, что кричу, хотя уже не слышу своего голоса.
VI. ЕЩЕ ОДИН УБИЙЦА
1
Тампон, говорит доктор Куницки.
А может, лучше обрить? наверняка Лигенза.
Будет как ксендз. Голос Домбала.
Еще здесь, пан доктор. Этот голос мне незнаком. Пахнет эфиром. Жжет затылок. Кто-то осторожно перебирает мои волосы. Тупо ноет шея. Глаза закрыты марлей, пропитанной запахом больницы.
Но я одет, значит, не на операционном столе. Постепенно прихожу в себя. Сейчас мне хорошо.
Так я пойду. Снова незнакомый женский голос.
Благодарю вас, панна Фрич, говорит доктор Куницки. Тихо притворяется дверь. Слышу голос Домбала:
Вы заметили? Она как будто беременна.
По видупятый месяц, отвечает Куницки. Лязгают медицинские инструменты. Давайте выйдем. Пусть поспит.
Дверь закрывается. У меня нет сил снять с лица марлю. Голова налита свинцом. Но когда я, наконец, через некоторое время сажусь, то не чувствую боли. Слабости вроде тоже нет. Пытаюсь встать и снова сажусь. Комната несется по кругу, как карусель. Да, это комната Куницкого. Раскрытые чемоданы, несколько простынь. На столе лежит нечто, прикрытое темной тканью. А, это труп Арнима фон Кольбатца. Я еще не осматривал его после эксгумации.
На левой руке покойного картонный формуляр, который уже успел заполнить доктор Куницки.
А Кольбатц не был красавцем. Лошадиная челюсть, очень длинный нос. Наверное, носил очки: на переносице осталось углубление от слишком тесной оправы. Но он хорошо сложенширокая грудь, узкие бедра. Руки сильные, с мощной кистью. Одним словом, он ничуть не похож на своих предков, изображенных на портретах, которые висят в салоне, иной антропологический тип. Я беру его руку. На левой ладони специфическое углубление, похоже, что от автомобильного руля. Наверное, он много ездил, но не очень-то уверенно водил машину. На указательном пальце следы никотина. На большомопять специфический след в виде небольшой мозоли. Правая рука тоньше и мягче.
Входит доктор Куницки.
Кто позволил вам встать? Он кричит профессиональным тоном, хотя, видимо, не особенно уверен, что обязательно надо кричать.
Ничего со мной не случится, доктор. Вы знаете, что покойник был левшой?
Вам надо сейчас же лечь. Левшой? Ну и что из этого следует? Немедленно ложитесь!
Ничего Наверное, ничего не следует. Я только сейчас заметил, что он левша. Не очень-то приятный тип. Вам не кажется?
Я покойников не различаю. Все они похожи друг на друга. Вам необходимо лечь.
Нет. Сделайте мне какой-либо укол, и хватит.
Нервишки пошаливают? Увы, все вышло. Последний сделал этой девочке. Есть только кофеин в таблетках.
Спасибо. Предпочитаю его в виде кофе. Пойдемте, доктор, мы же не закончили нашего совещания. Но сначала я хотел бы узнать, кто меня так угостил?
Трогаю затылок. Кусок марли приклеен двумя перекрещенными полосками пластыря.
Два сантиметра. Затронута только кожа, информирует Куницки. Наверное, кирпич.
Может быть, трость?
Нет, кирпич. Я нашел мелкие осколки в волосах.
Интересно. Этот тип не отличается большой физической силой.
2
Если судить по донесению сержанта Лигензы, «мой случай» не особенно интересен. Зато он увенчался еще одним знаменательным открытием.
Услышав крик, Лигенза спустился вниз, ориентируясь на свет фонаря, который почему-то не погас, когда я упал, и лежал на полу, освещая своды подземелья. Рядом со мной сержант обнаружил несколько кирпичей. Ничего другого не нашел и Домбал, прибежавший по зову Лигензы. Они вдвоем обшарили лестничную клетку, коридорчик, идущий под уклон к подземелью, и само подземелье. Позже, когда они уже перетащили меня к доктору Куницкому, в левой стене склепа увидели узкую нишу и лесенку.
когда я стукнулся головой о доски, то понял, что лаз слепой, рассказывает Домбал. Хотел уже возвращаться, но еще раз уперся в доскиизо всех сил, обеими руками, а Лигенза держал меня за ноги. Доски поддались. Это оказался просто люк, только очень тяжелый. Когда я его приподнял, а Лигенза посветил фонарем, я увидел те самые часы-фрегат
Вы оказались в башне?
Так точно.
Лигенза, когда ты побежал ко мне, в комнате со стульями оставался кто-либо из наших?
Нет.
Нужно было позвать.
Я что, должен был ждать, пока гражданина капитана прирежут? Да? возмутился сержант.
Так-то так А за это время гражданин дух благополучно проследовал из подземелья в башню. По той самой железной лесенке. Из башничерез комнату со стульямив свои апартаменты. И теперь спокойно отдыхает. А что поделывает местное общество?
Сидит, как было приказано, по своим комнатам. Лаз из подземелья в башню тоже под наблюдением.
Ну, теперь оттуда уже никто не выйдет, потому что там давно никого нет.
Лигенза вздыхает. Лицо у него в грязи, пальцы стерты до крови. Я говорю ему, чтобы он умылся.
Давайте закончим совещание, обращаюсь я к Домбалу и Куницкому. Если не ошибаюсь, нас прервали на вопросе: КТО убил? Домбал, будь добр, включи магнитофон. И подай ленту немного назад. Первую катушку.
Она на месте.
Включи. А кто не выключил магнитофон?
Лента кончилась, но зеленый глазок светится. Видимо, услышав выстрелы, мы совсем забыли о магнитофоне. И когда я допрашивал Аполонию Ласак, то не сменил катушку. Смеемся долго и от всего сердца. Домбал говорит:
По-моему, как раз здесь. Перематывает ленту, включает звук.
«еще один вопрос. Почему Бакула сразу похоронил умершего, а утром уведомил милицию? И притом варшавскую милицию. Почему не Домбал? Домбал?! Что такое? Кто стрелял? Домбал! На выход! Быстро!»
Да. Как раз то самое место, говорю я. Пошли дальше. Начнем с того же вопроса.
Тихо! Домбал прикладывает палец к губам.
Из микрофона несется нечто непонятное. Хлопает дверь. Шаги. Всхлипывания. Разговор по-немецки.
«Трудель, что ты наделала? О боже, что теперь делать, девочка? (Рыдания.) Он уже все знает. Что теперь делать? Пойдем. Скорей, Трудель»
Потом опять шаги, хлопает дверь. Дальшетолько еле слышное гудение радиоламп. Мы долгое время сидим в полном молчании.
Фрич, говорит Домбал.
С дочкой, отзывается Куницки.
Да. Во всяком случае, теперь мы можем быть уверены, что не они подкопали и опрокинули надгробие на кладбище, говорю я. Не успели бы вернуться. Только никак не пойму, что она натворила?
Я предлагаю, чтобы ее сейчас же допросили, берет слово Домбал. Может, станет яснее, наконец, кто убил Кольбатца.
Резонно, говорит доктор Куницки.
Согласен. А как там в Кракове?
Ничего особенного. Домбал вынимает из кармана блокнот. Ерунда. Они обозлились как черти
Ну и хорошо. Говори.
Так Сведения о Бакуле. Родился шестого седьмого девятьсот восемнадцатого, в Познани. Родители: Ян и Марта, в девичестве Фронцковяк. Разведен. Фамилии не менял. Все совпадает с данными в паспорте. Может, его отец изменил фамилию?.. Да. Вот еще. Бакула был подпоручиком семьдесят седьмого пехотного полка. Участвовал в сентябрьской кампании в тридцать девятом. Затем плен, концлагерь в Мюрнау. Все. Вызывал Познань. Если они найдут что-нибудь у себя, сообщат по телефону. Доставит милиционер из Голчевиц. Теперь история Ласак. Имею честь уведомить вас, что на этой неделе церковный комитет вообще не заседал. И самое интересное, что Ласак не является его членом. Исключена полгода назад. За оскорбление ксендза. В чем там было дело, к сожалению, ксендз-председатель мне сообщить не пожелал. А вот история о Фриче. Известно ли вам, что наш милый Герман переписывается с ФРГ? Да, да! Почтальон вспомнил, что приносил ему целых два письма. От когоне знает, только припомнил, что они были из Франкфурта-на-Майне. Здесь больше никто не получает писем из-за границы. Начальник почты, между прочим, пьяный вдребезги, еще до почтальона мне сказал, что неделю назад Фрич отправлял телеграмму во Франкфурт. Текст был написан по-немецки, поэтому ее отвезли в город: голчевицкая телефонистка не сумела передать. Дальше. Секретарь партийной организации. Это любопытно. Видел нашего Бакулу в весьма интимной ситуации с нашей Трудель. Летом, в дюнах. Подробности ни к чему. Еще одно. Председатель голчевицкого кооператива заявил, что Ласак предлагала ему купить золотые часы. Вчера днем. Наконец