Андреа КамиллериСледы на песке
1
Он приоткрыл глаза и тут же зажмурился.
Уже давно с ним такое происходит: не хочется просыпаться, но не потому, что надо досмотреть что-то приятноеприятное снится все реже. А чтобы подольше оставаться в темном, глубоком и теплом колодце сна, на самом дне, где никто не сможет его отыскать.
Но он знал: сон уже ушел. И тогда, не открывая глаз, стал слушать шум моря.
В то утро море слегка шелестело, подобно листве, в мерном ритме, говорящем о спокойствии прибоя. День обещал быть погожим и безветренным.
Комиссар открыл глаза и посмотрел на часы. Семь утра. Приподнялсяи вспомнил, что видел сон, от которого в голове остались лишь разрозненные путаные картинки. Прекрасный предлог, чтобы еще немного потянуть с подъемом. Снова лег и прикрыл глаза, пытаясь восстановить последовательность рассыпавшихся кадров.
Рядом с ним по просторной, поросшей травой пустоши идет женщина; он понимает, что это Ливия, но это не она, хотя и с лицом Ливии: тело чересчур пышное, с необъятными бедрами, так что она с трудом передвигает ноги.
Он и сам ощущает усталость, будто после долгой прогулки, хоть и не помнит, сколько они уже в пути.
Он решается спросить:
Далеко еще?
Уже устал? Даже ребенок не устал бы так быстро! Мы почти пришли.
Голос не такой, как у Ливии: грубый и слишком резкий.
Еще шагов сто, и они оказываются перед распахнутыми коваными воротами. За воротами все та же травянистая пустошь.
Откуда и зачем здесь ворота, если, куда хватает глаз, не видно ни дороги, ни дома? Монтальбано хотел было спросить у женщины, но не стал, чтобы не слышать ее голоса.
Ему кажется нелепым проходить через ворота, которые никуда не ведут, и он делает шаг в сторону, чтобы обойти их.
Нет! восклицает женщина. Что ты делаешь? Это запрещено! Господа могут рассердиться!
Резкий голос оглушил его. Какие еще господа?! Но Монтальбано подчиняется.
Едва они оказываются за воротами, пейзаж преображается: вместо пустошискаковое поле, ипподром с дорожками. Но зрителей нет, трибуны пусты.
И тут он замечает: вместо ботинок на нем сапоги со шпорами, костюм как у заправского жокея, под мышкойхлыст.
Мадонна, да что им от него нужно? Он в жизни не ездил верхом! Может, разок, лет в десять: дядя тогда взял его с собой за город, где
Садись на меня, раздается резкий голос.
Он оборачивается и смотрит на женщину.
Это уже не женщина, а почти что лошадь. Она стоит на четвереньках, но копыта на руках и на ногах не настоящие, а сделаны из кости и надеты наподобие тапочек.
На ней седло и удила.
Садись верхом, ну же! снова говорит женщина.
Он садится; та пускается вскачь, бешеным галопом. Тапатам, тапатам, тапатам
Стой! Стой!
Но та несется все быстрее. Тут он падает, левая нога застревает в стремени, кобыла ржет, нет, хохочет, хохочет, хохочет Наконец кобыла со ржанием встает на дыбы, он выпутывается, и она скачет прочь.
Как ни старайся, больше ничего не вспомнить.
Комиссар открыл глаза, встал, подошел к окну, распахнул ставни.
Первое, что он увидел, была лошадь, неподвижно лежавшая на песке, завалившись на бок.
Сперва он зажмурился. Подумал, что все еще видит сон. Потом понял: лошадь на пескенастоящая.
С чего бы ей подыхать перед домом комиссара? Наверняка, падая, лошадь издала слабое ржание, и этого хватило, чтобы ему пригрезился сон о женщине-кобыле.
Он высунулся в окно, осмотрелся. Ни души. Рыбак, который каждое утро уплывает на лодке, превратился в черную точку на горизонте. На твердом влажном песке ближе к морюследы копыт. Откуда идут, не видно.
А лошадь-то явилась издалека.
Комиссар быстро натянул штаны и рубашку, открыл дверь на веранду и вышел на пляж.
Подошел, пригляделся. Внутри все заклокотало:
Подонки!
Животное было залито кровью, череп проломлен железным прутом, по всему телуследы долгих жестоких побоев. Тут и там зияли глубокие рваные раны. Очевидно, истерзанной лошади удалось вырваться из рук мучителей и она скакала очертя голову, пока не выбилась из сил.
Комиссар был вне себя: казалось, попади ему в руки один из истязателей, того постигла бы та же участь. Он пошел по следу.
Иногда цепочка следов прерывалась и вместо нее на песке виднелись отпечатки колен: бедное обессиленное животное припадало на передние ноги.
Спустя почти три четверти часа он наконец добрался до места истязания.
Песок здесь был истоптан и изрыт, подобно цирковой арене, и испещрен следами ботинок и копыт. Недалеко валялись лопнувшая длинная веревка, на которой держали лошадь, и три железных прута в пятнах засохшей крови. Комиссар попытался сосчитать разные отпечатки ботинок, но это оказалось непростым делом. Он предположил, что в истязании участвовали не более четырех человек. Еще двое стояли в сторонке и, покуривая, наблюдали за происходившим.
Вернувшись домой, комиссар позвонил в участок.
Алё? Это
Катарелла, это Монтальбано.
Ах, синьор комиссар, это вы! Что стряслось, синьор комиссар?
На месте Ауджелло?
Никак нет, еще в отсутствии он.
Если есть Фацио, соедини меня с ним.
Сиюмоментно, синьор комиссар.
Прошло меньше минуты.
Слушаю, комиссар.
Фацио, срочно приезжай ко мне в Маринеллу и захвати с собой Галло и Галлуццо, если они на месте.
Что-то случилось?
Да.
Комиссар оставил входную дверь незапертой и пошел прогуляться вдоль берега моря. Зверское убийство бедного животного всколыхнуло в нем волну глухой ярости. Он снова подошел к лошади. Присел на корточки, чтобы рассмотреть поближе. Ее били даже по брюхунаверное, когда вставала на дыбы. Монтальбано заметил, что одна из подков почти отвалилась. Он лег плашмя и дотянулся до нее рукой. Та держалась на одном гвозде, наполовину выпавшем из копыта. Подъехавшие тем временем Фацио, Галло и Галлуццо вышли на веранду и, увидев комиссара, спустились на пляж. Взглянув на лошадь, они не стали задавать вопросов.
Фацио бросил:
Живет же такая мразь!
Галло, сумеешь подогнать машину, а потом проехать вдоль моря? спросил Монтальбано.
Галло самодовольно ухмыльнулся:
Плевое дело, комиссар.
Галлуццо, поезжай с ним. Проследите, откуда идут следы. Место, где избивали лошадь, найти несложно. Там железные пруты, окурки, может, что еще. Сами разберетесь. Аккуратно все соберите, я хочу, чтобы сняли отпечатки пальцев, взяли образцы ДНКвсе, что нужно, чтобы узнать, кто эти мерзавцы.
А потом что будем делать? Заявим на них в службу защиты животных? спросил Фацио, садясь в машину.
Думаешь, за этим ничего не стоит?
Нет, не думаю. Просто решил сострить.
По-моему, смешного тут мало. Почему они это сделали?
Лицо Фацио выражало сомнение.
Возможно, это месть владельцу, комиссар.
Возможно. И все?
Нет. Есть еще одна версия, более вероятная. Я слышал
Что?
Что с некоторых пор в Вигате проводят подпольные скачки.
И ты думаешь, убийство лошади может быть следствием какого-то инцидента на скачках?
А что еще думать? Нам остается только ждать того, к чему приведет это следствие, а оно наверняка к чему-нибудь приведет.
Но если нам удастся это предотвратить, будет лучше, не так ли? сказал Монтальбано.
Конечно, но это будет нелегко.
Ну, начнем с того, что, прежде чем убить лошадь, ее должны были похитить.
Вы шутите, комиссар? Никто не заявит о пропаже коня. Это все равно что прийти к нам со словами: «Я один из устроителей подпольных скачек».
Что, прибыльное дело?
По слухам, там ставки на миллионы евро.
А кто за всем этим стоит?
Говорят, Микелино Престия.
Кто это?
Лет пятьдесят, немного не в себе. До прошлого года служил бухгалтером в строительной фирме.
Думаю, такое не по зубам чокнутому счетоводу.
Именно, комиссар. Престияподставное лицо.
И кого он прикрывает?
Неизвестно.
Постарайся разузнать.
Постараюсь.
Они вошли в дом. Фацио направился на кухню готовить кофе, а Монтальбано позвонил в мэриюсообщить о трупе лошади на пляже.