После совещания у начальника управления Миронов пригласил к себе старшего лейтенанта Ершова.
Ты, Юрий, у нас самый молодой, самый симпатичный, широко улыбаясь, начал Миронов. Надо, понимаешь ли, встретиться с одной девушкой. Зовут ее Олей. Живет в нашем районе
Майор еще вводил офицера в курс необычного задания, когда в дверь постучали. В кабинет вошел невысокого роста, пухлый, человек в светлом клетчатом костюме. Из-за толстых стекол очков глядели маленькие заплывшие глаза.
ЯКоркин, представился он.
«Видно, прямо с аэродрома, решил Миронов. Не предупредил, рисковал напороться на отказ. Ушлый, за дверь не выставишь». И сказал:
Слушаю вас, товарищ Коркин.
Понимаете, такое дело начал он и запнулся.
Понимаю, Борис Исаакович, помог майор. Я вас не вызывал, но готов выслушать.
Да-да, затряс Коркин жиденькой бородкой. Эта нелепая история Ужасно неприятно. Мы прервали отпуск. Жена переволновалась. У нее сердце. Не выдержит
Не буду скрывать. Ваш сын подозревается Миронов не сводил с Коркина глаз. Доказательств достаточно, они изобличают Макса. От ответственности ему не уйти. Женщина, сбитая вашей машиной, утром скончалась.
От этих слов лицо Коркина вытянулось, побледнело.
Наваждение какое-то, тяжело вздохнув, сказал он. Слепой, влюбившийся дурачок. Жертва залетной гетеры. Охмурила мальчика, втянула в весьма сомнительное предприятие. Использовала как извозчика.
А почему он нас дурачит? спросил майор. На что рассчитывает?
По глупости. Я уверенего подловили.
Вот и пусть расскажет правду, вставая, заключил Миронов.
Расскажет, товарищ майор, поспешил заверить Коркин. Непременно расскажет. Макс глубоко раскаивается.
Хорошо. Так будет лучше.
Коркин сделал движение, чтобы подняться, но продолжал сидеть. Мялся, желая что-то сказать.
Вы, Алексей Павлович, тоже отец и, как никто другой, понимаете мое положение, наконец выговорил он так тихо, будто ему не хватало сил шевелить языком. Я бы пожертвовал «Волгой», если бы можно было отвести беду.
Положение у вас действительно незавидное, брезгливо усмехнувшись, сухо сказал Миронов. Если ваш сын окажется виновным, он будет наказан. Это решит суд. Таков мой ответ.
Офицера охватило ощущение какой-то гадливости. «Черт те что, думал он. Лишь бы отвести от себя беду, а тамтрава не расти. Что за люди»
Начальник районного управления милиции полковник Бочканев вошел в кабинет, когда все уже были в сборе.
Доложите, в каком состоянии дело, сказал он, обращаясь к Миронову.
Майор поднялся и очень кратко, потому что присутствовавшие были в курсе, обрисовал положение.
Теперь, когда вновь всплыл Купылех, следовало бы подключить ОБХСС, продолжал Алексей Павлович. Этот хитрован наверняка обеспечил себе надежное прикрытие. Если серьезно и оперативно поработать, то вскроются довольно крупные аферы на ниве проституции.
Вы делитесь своими предположениями или располагаете конкретными фактами? уточнил полковник.
Да, располагаю фактами, твердо сказал Миронов и стал их перечислять, загибая пальцы на руке. Зло должно быть наказано.
Вишневые «Жигули» остановились перед центральным входом в райсовет. За рулемплотный шатен в хлопчатобумажном костюме «сафари». С беззаботным выражением на лице поглядывал он на парадную дверь. ЭтоВладислав Купылех.
Электронные часы над входом медленно отсчитывали минуты. Циферблат высветил «18.06», когда к «Жигулям» подошел небольшого роста, полноватый мужчина с «дипломатом». Он открыл дверцу, сел справа, рядом с водителем. По движениям губ и мимике можно было «прочитать» их короткий диалог: «Все в порядке?»«Да». «Едем?»«Поехали».
«Шестерка» тронулась, вырулила на проспект. За ней неотступно, на дистанции прямой видимости, следовала другая машина. Рядом с водителем сидел капитан Осокин, а сзадистарший лейтенант Ершов. Если бы Купы-лех оглянулся раз-другой, то, может быть, и заметил «хвост», но он об этом не подумал, его мысли были заняты другим.
Вишневая машина, свернув в тихий переулок, припарковалась у заброшенного пивного ларька. Следовавшая сзади, как на привязи, бесшумно подползла к ней почти вплотную.
Стоп! шепнул Осокин водителю.
Капитану было видно, как Купылех, увлекшись, что-то втолковывал рядом сидящему мужчине. Тот, понурив голову, молчал. Наконец открыл «дипломат», извлек из него пачку денег. Купылех, в свою очередь, достал из бокового кармана конверт, вынул из него несколько фотографий.
Поравнявшись с «шестеркой», Осокин резко распахнул дверцу, а Ершов, следовавший сзади, поразительно быстро обежал справа и схватил за руль.
Купылех, ошарашенный, вскрикнул:
Что такое! Вон отсюда!
Осокин показал удостоверение.
С холодно-спокойного лица Купылеха вмиг сошло выражение надменности. Он ошеломленно моргал глазами, лихорадочно что-то соображая.
Капитан давно приметил Купылеха, знал, что он мерзавец из мерзавцев, но взять его было нельзя, не хватало улик. А улики, как известно, складываются в том числе и из показаний свидетелей. Один из них рядомчеловек с «дипломатом». Испуганно сложив руки на груди, он мялся, обескураженно глядел на фотографии, запечатлевшие его в постели с белокурой красивой девушкой.
Этой девушкой была Людмила Скворцова.
Солнечный луч прорезал яркую полоску вдоль стула, на котором сидела Скворцова, и тут же пропал. Она была в строгом костюме, внешне не изменилась, но что-то в ней появилось такое, словно сидела не она, а похожая на нее другая девушка.
Вас предупреждали насчет ответственности и серьезности вашего положения, но вы, по непонятным для нас мотивам, отнеслись к этому весьма легкомысленно. Вас спрашивают, а вы уходите от ответа, отмалчиваетесь. С какой стати оберегаете Купылеха, выгораживаете его? Дальше Миронов не сводил пытливых глаз с Людмилы. Вы свели девушку с сомнительными лицами, которые ее изнасиловали, самым безобразным образом надругались над ней.
Я не думала, что все так серьезно, сказала она с досадой. Я все вам расскажу. Все. Только отпустите меня. Пожалейте мою маму. Не мучайте. Она такая слабая, не выдержит. Отпустите. Мы завтра же уедем. Я все поняла
Вчера мать Скворцовой была у Миронова. Накануне ее вызвали по телетайпу. Просительно помявшись в дверях, она, бесшумно ступая, робко подошла поближе к столу. Тонкая и высокая, как жердь, с узкими плечами, серым до черноты лицом. Нескладные темные руки, пропахшие землей, опущены по-солдатски по швам. Откровенно говорила о себе, о том, что рано овдовела, одна дочь умерла, сын ушел в армию и не вернулся, погиб в Афганистане. Людмилу, самую младшую и единственную наследницу, собиралась держать при себе, но и та уехала. Билась из последних сил, работала скотницей и дояркой, трудилась от зари и до зари.
Что же она, непутевая, натворила? вдруг спросила старшая Скворцова дрожащим голосом.
Миронов как мог успокаивал женщину, но сделать это было трудно.
Дочка же она мне. А я мать ей. Мать. Как же теперь, а? Отпустите ее. Зараз же увезу. Она там, на земле, нужна
Убитая горем женщина стояла у Миронова перед глазами, горькое отчаяние слышал он в ее голосе. «Нет больше муки для матери, чем дождаться от родного дитяти, когда оно за всю твою любовь и заботу плюнет тебе в душу», думал он.
А как вы оказались на этих снимках? подавив в себе тягостные воспоминания, спросил майор.
Скворцова, испуганно раскрыв глаза, уставилась на фотографии, разложенные веером на столе. Она, казалось, потеряла дар речи, хватала воздух дрожащим ртом.
Я все расскажу. Все, твердила она, продолжая растерянно хлопать глазами. Так. Купылех. Это он. Его затея. Обещал жениться, но передумал. Предложил совместное дело. Знаете какое? Грязное. Теперь-то мне все понятно. Я же дура необразованная. Клюнула, проглотила наживку. Можно было порвать, но всяк, говорят, умен: кто сперва, а кто опосля. Видит бог, я оказалась в западне. Боролась. Пыталась вырваться
Конкретнее, пожалуйста. Миронов указал взглядом на фотоснимки.
Купылех давал наводку. Поедешь, говорит, к такому-то начальнику. На прием. Вот, дескать, его телефон, адрес и все такое. Ну, я и пробивалась к нему