Сесилия заявила, что я не должна высказываться о том, о чем понятия не имею.
А я напомнила ей о ночных ссорах мамы и папы как раз по этому поводу, когда мы с ней стояли под дверью и слышали, как мама рыдала над тем, что, по словам папы, было ложью. Но я достаточно видела, как папа ест глазами и лапает других женщин, чтобы понять: мамины обвинения не взяты с потолка.
Мама и папа задерживались. Не находя себе места, я вышла из машины. Порывшись в сумочке, отыскала пачку, где оставалась одна сигарета. Упрямо стояла совершенно открыто среди бела дня и курила. Мне даже хотелось, чтобы меня увидел кто-нибудь из третьекурсников или учителей. Как здорово было чувствовать себя недосягаемой для их угроз. Меня исключили, я одна. Бояться нечего, хуже уже не будет. Подойдя поближе к дорожке, ведущей на территорию школы, я встала рядом с надписью золотыми буквами на железной табличке, которая соединяла две половинки ворот, и прочла латинские слова (в Адамсбергской школе латынь по-прежнему считали мировым языком): «Non est ad astra mollis e terris via». Я уже забыла, что это значит, но помню, когда мне впервые сказали перевод, надпись показалась жутковатой.
Мамы и папы не было видно. Их наверняка задержала лицемерная беседа с кем-нибудь из учителей. Не понимая до конца, зачем я это делаю, я подошла к часовне. Божий дом всегда открыт, так что я шагнула внутрь. Медленно прошла по проходу к тому месту, где мы с Полем всегда сидели во время службы. Опустившись на скамью, я подняла глаза на распятие. Сколько раз я сидела здесь, мысленно блуждая совсем в других местах? Я провела рукой по подставке для псалтыря, на которой Поль вырезал «Бог у», а дальше не успел, потому что фрёкен Асп остановила его и позаботилась о том, чтобы ему сделали предупреждение. Я порылась в карманах, ища что-нибудь острое. В больнице у меня отобрали все, чем я могла бы причинить себе вред, но при выписке по крайней мере отдали ключи. Достав их, я закончила то, что однажды начал Поль. «Бог умер».
Потом я вернулась к машине.
Через двадцать минут пришли мама и папа с чемоданом.
Сесилия передавала тебе привет, сказала мама после того, как попросила меня вылезти и пересесть на заднее сиденье.
Я спросила, почему Сесилия сама не пришла к машине, чтобы поприветствовать меня. Мама ответила, что она занятапишет национальную контрольную по английскому.
Я сказала, что национальные контрольные пишут в весеннем семестре.
Мама вздохнула и ответила, что в таком случае она что-то недопоняла. Как бы то ни было, это не имеет значения, раз я все равно не разговариваю с сестрой. Не очень-то приятно разговаривать с человеком, который делает вид, что тебя нет.
Мне хотелось сказать, что я буду говорить с ней, когда она поверит мнесвоей сестре, а не своему дебильному бойфренду, но поняла, что это бессмысленно. Мама и папа всегда доверяли версии Сесилии. Со мной же они словно исходили из того, что я лгу, пока не будет доказано обратное. Они этого и не скрывали и объясняли это тем, что я сама виноватапотому что я так часто вру. Однако с таким же успехом можно сказать, что мое поведениерезультат того, что мне никогда не верили. Как любит говорить папа, трудно понять, что было сначалаяйцо или курица.
Вот это лежало в ящике твоего письменного стола, сказала мама и протянула мне конверт.
Я взяла его и увидела свое имя, написанное красивым, причудливым почерком Поля. Это совершенно сбило меня с толку. Значит, он все же написал прощальное письмо?
Это от него? спросила мама.
Я кивнула.
Так разве ты его не откроешь?
Потом, ответила я.
4
Вскоре после пяти в дверь Чарли постучали. Андерс поинтересовался, скоро ли она закончит. Прошло несколько секунд, прежде чем она вспомнила, что они собирались куда-то пойти.
Тебя отпустили? не удержалась Чарли.
Строго говоря, она не верила, что все получится. Вообще-то ей больше всего хотелось бы остаться на работе, сидеть в кабинете, пока за окнами на город спускается тьма, и пытаться найти что-нибудь новое в материалах следствия. Однако из опыта она знала, что новые подходы и мысли чаще приходили тогда, когда она позволяла себе взять передышку и подумать о чем-то другом.
Я все же не крепостной, ответил Андерс, и Чарли с трудом устояла перед соблазном сказать, что, по ее мнению, его положение мало чем отличается от положения крепостного.
Куда пойдемпо твоим любимым местам или по моим?
Андерс сделал вид, что не понял, на что она намекает, но просиял, когда она предложила «Риш».
«Риш» уже заполнился гулом голосов, хотя еще не было шести. Вскоре Андерс нашел официанта, и им удалось заполучить маленький столик в глубине зала.
Ты ведь наверняка проголодалась?
Она кивнула.
Что закажем?
Возьми что-нибудь, ответила Чарли. Я такая голодная, что не в состоянии читать меню и выбирать.
Андерс посмотрел на официанта, и тот быстро подошел к их столу. Андерс заказал два карпаччо из говядины и два бокала вина, название которого Чарли не успела разобрать. Потом повернулся к ней и спросил, не предпочтет ли она другое вино. Она покачала головой, сказав, что полностью полагается на него. Ее мало интересовали различия между сортами вина. Неужели они так давно никуда не ходили, что Андерс даже не помнитона не различает нюансов. Кстати, она вообще предпочитала пиво, но решила не напоминать об этом.
Тут у Андерса в телефоне звякнуло. Он достал его и улыбнулся.
Что там? спросила Чарли.
Это Сэм, ответил Андерс. Повернув к ней телефон, он показал небольшой отрывок видео, где его сын со слюнями на маленьком подбородке сидит на коврике на полу. Он сидит без опоры.
Надо же, как рано, проговорила Чарли, хотя понятия не имела, рано это или нет. В стадиях развития младенцев она мало разбиралась.
Да нет, все по возрасту, сказал Андерс. Но для нас это все равно чудо.
Он снова нажал на «Воспроизведение». Чарли попыталась скрыть свою скуку, взяв у него из рук телефон и еще раз внимательно просмотрев отрывок.
Хорошенький, сказала она, возвращая телефон.
Боже, до чего я проголодался! воскликнул Андерс. Наверное, это от недосыпая все время жую.
У меня то же самое, откликнулась Чарли. Постоянно ем, когда у меня недосып.
А у тебя тоже недосып?
Ну да.
А что мешает тебе спать?
Даже не знаю. Мысли всякие в голове крутятся.
Какие мысли?
Ну, мы ведь расследуем довольно жуткое дело, например.
И ничего другого?
Зачем она завела этот разговор? Ведь знала же: Андерс начнет задавать вопросы. Его всегда интересовало, что она за человек и какие чувства испытывает, но после выезда по работе в Гюльспонг он буквально засыпал ее вопросами о ее происхождении и самочувствии. Она не знала, что им руководитзабота или любопытство, либо же и то, и другое.
Обычная бессонница, ответила она. Заколдованный круг, знаешь ли. Я думаю о том, что надо спать, и поэтому не могу заснуть, и так далее в общем, сам понимаешь.
Понимаю, кивнул Андерс. Наверное, потому ты такая притихшая. В смыслеиз-за недосыпа.
Я в порядке.
Ты вовсе не в порядке, Лагер. Ты не в порядке с тех пор, как мы вернулись из Вестергётланда, да и до того ты, кстати, была не очень. Как подумаюначинаю сомневаться, что ты когда-либо была в порядке.
Чарли почувствовала, как ее охватывает раздражение. Среди всех коллег она, без сомнений, чувствовала себя комфортнее всего с Андерсом. Несмотря на очень разный образ жизни и историю, они прекрасно спелись. Редко придерживались одного мнения, часто спорили, но еще чаще смеялись. Однако теперь что-то изменилось. Она не забыла, как он заложил ее начальнику после прокола в Гюльспонге. Вероятно, она бы на его месте поступила в точности так же, однако все это оставило след на душе.
Я хожу к психотерапевту, сухо ответила она. Стараюсь разобраться в себе.
Что произошло? спросил Андерс. Положив на стол приборы, он внимательно смотрел на нее. Что произошло летом в Гюльспонге?
Что произошло? Чарли уставилась на него. Пропавшая семнадцатилетняя девушка была в конце концов обнаружена мертвой у заслонок дамбы. Ее звали Аннабель Роос. Мне казалось, ты тоже был там.