Папа от нас съехал, заявил он вместо приветствия.
Об этом я слышала, ответила Чарли, пытаясь разобраться, кто перед нейТом или Тим.
Мама все еще расстроена, хотя уже куча времени прошла, продолжал он и привычным движением втащил обратно таксу, пытавшуюся выскользнуть наружу. Домой, Хиббен.
Ты меня помнишь? спросила Чарли, протягивая ему руку.
Ясное дело, ты Чарли, мамина лучшая подруга.
А ты, стало быть, Тим? сказала Чарли на удачу.
Том, поправил ее мальчик.
Вас непросто различать, сказал Чарли.
Я знаю, ответил Том.
А где твоя мама?
Она наверху, у себя в комнате. Я боюсь зайти и проверить, проснулась ли она, потому что она очень сердится.
Понимаю, сказала Чарли, сдерживая улыбку. А где твои братья?
Нильс и Мелькер наверху, а Тим в гостиной.
В доме царил полный хаос, как вскоре констатировала Чарли. По всей прихожей валялась раскиданная обувь, в кухне громоздилась немытая посуда, оттуда доносились запахи не вынесенного кошачьего ящика и пищевых отходов.
Тим сидел на диване и ел шоколадное печенье. Занятый каким-то фильмом со сценами насилия, он даже не обратил внимания на появление Чарли. Взгляд его был прикован к экрану, где мужчина с ножом гонялся по лесу за женщиной. Чарли поздоровалась, но ответом ей был лишь кивок. Взяв со стола пульт, она нажала на красную кнопку. Ничего не произошло. Оглядевшись в поисках другого пульта, она поняла по довольному выражению лица Тима, что у него все под контролем.
Привет, снова сказала она.
Приветики, сказал Тим и помахал рукой. Ты мне загораживаешь, там сейчас самое интересное.
Мне кажется, это не самый лучший фильм.
Я смотрел его тысячу раз. Мама мне разрешает.
Чарли сдалась и отошла от экрана. Перед ней стояли куда более важные задачи, чем выбор адекватного возрасту фильма.
Не буди маму, сказал ей вслед Тим, когда она направилась к лестнице.
В спальне царил мрак, Сюзанна лежала, с головой накрывшись одеялом. Это походило на сцену из собственного детства Чарли. Онаребенок, крадущийся на цыпочках в мамину спальню, а СюзаннаБетти, отказавшаяся от родительской роли и всего мира.
Перестань, прошептала Сюзанна, когда Чарли включила свет. Дай мне еще поспать.
Подойдя к ночному столику, Чарли прочла названия на всех валявшихся там упаковках таблеток: пропаван, собрил, золофт.
Сюзанна, проговорила она, приподнимая одеяло. Твои сыновья там, внизу.
Знаю, ответила Сюзанна. Не говори больше ничего. Я знаю, что я совершенно никчемная. У меня нет сил.
У Чарли возникло желание сорвать с нее одеяло и сказать, что выбора нет, что надо собраться с силами, однако она не могла так поступить с подругой, зная, что в трудной ситуации повела бы себя в точности так же.
Я тебя не осуждаю, сказал Чарли. Я приехала, чтобы помочь.
Сюзанна села в постели.
Спасибо, Чарли, проговорила она. Я так рада, что ты здесь.
И тут она разрыдалась.
Франческа
Когда мама вышла из моей комнаты, я направилась в холл второго этажа и позвонила в Маюрен. Трубку взял кто-то из младших девочек. Прошло немало времени, прежде чем к телефону подошла Сесилия.
Франческа?
Да.
Ты в Гудхаммаре?
Да.
Повисла пауза.
Ты чего-то хотела? спросила наконец Сесилия.
Как контрольная?
Какая контрольная?
Национальная, по английскому.
Сесилия не ответила. На заднем фоне слышались разговоры и смех.
Зачем ты врешь? спросила я.
Я просто не хотела, чтобы ты снова начала на меня орать.
Что странного в том, что меня бесит, когда моя сестра встречается с убийцей?
Я больше не хочу говорить об этом.
Сесилия, сказала я. Я уверена, что они что-то сделали с ПолемХенрик, Эрик и
Не знаю, с чего ты это взяла, ответила Сесилия. Он сам это сделал, Франческа. Он был в расстроенных чувствах. Все, кроме тебя, это давно поняли.
Я положила трубку.
Мама решила, что будет спать на диване в моей комнате. Я заверила ее, что в этом нет необходимости, что после недели в больнице, когда в мою палату постоянно кто-то заходил, мне особенно важно побыть одной. Но мама настаивала. Учитывая ситуацию, она не хотела идти на неоправданный риск. Она будет спать на диване, а если мне это мешает, то пусть я сделаю вид, что ее нетона будет спать тихо, как мышка. Я ответила, что если она и может представить себе, что человека нет, когда он есть, то я на такое не способна. Кроме того, мне еще труднее засыпать, когда я не одна.
С каких пор у тебя начались проблемы с засыпанием? спросила мама.
Все началось в Адамсберге, ответила я. Из-за того, что мне пришлось жить в одной комнате с чужими людьми.
Это не соответствовало истине. Проблемы со сном начались задолго до Адамсберга, однако я не хотела упустить случая упрекнуть маму в том, что она отправила меня туда.
Воспитательница каждый раз говорит об этом на беседе с родителями, сказала мама. Она считает, что в бессоннице коренятся все твои проблемы.
Воспитательницаполная идиотка, возразила я.
Почему? спросила мама, не делая замечаний по поводу выбора слов.
Просто идиоткаи все.
Когда мама заснула, я сняла повязку с одной руки. Порезы были и вправду глубокие. Врач, находившийся в палате в тот момент, когда я пришла в себя, сказал, что меня спас мой ангел-хранитель: еще несколько минут, и было бы поздно. Некоторое время я размышляла, что было бы, если бы воспитательница не забила тревогу, если бы она, как всегда по вечерам, болтала бы по телефону со своей сестрой и не пошла бы по комнатам гасить светтогда все сейчас было бы по-другому. Я представила себе свои похороны, всех этих лицемерных людей из Адамсберга, которые пришли бы в школьных пиджакахмальчики с зачесанными волосами и опущенными головами и девочки с водостойкой тушью на ресницах, роняющие фальшивые слезы, как на панихиде по Полю. Они пожимали бы руку маме и папе, кланялись, приседали и выражали бы соболезнования. Они сказали бы, что я была такой замечательной девушкой, такой веселой и яркой (в Адамсбергской школе лгунов пруд пруди). А потом директор начал бы нести пургу по поводу того, что я была талантливая девочка с большими мечтами о будущем, ах, как трудно представить себе, что такое юное существо может так внезапно взять и уйти.
Примерно так они говорили о Поле. Панихида состоялась через неделю после его смерти, и к тому моменту у меня не хватало сил и ясности мысли, чтобы переработать впечатления от того вечера, но чем больше проходило времени, тем яснее становились смутные воспоминания. Лежа в больнице, я пыталась поговорить об этом с персоналом. «Брюки» шепнула я бедной санитарке. Она вскрикнула, потому что думала, будто я сплюясное дело, она перепугалась, когда сумасшедшая пациентка схватила ее за руку среди ночи и стала бормотать нечто бессвязное. «Брюки были мокрые, крикнула я ей вслед, когда она выбежала в коридор. С них текла вода!»
На следующее утро я хотела позвонить Сесилии, но мне не разрешили. Мне нельзя было звонить никому. Персонал не дал мне иных объяснений запрета на телефонные разговоры, кроме того, что мне необходим отдых. Потому что когда человек в таком состоянии, как я, важно лежать спокойно и как можно меньше общаться с окружающим миром.
Я пыталась объяснить все молодому врачу-практиканту: про розу, про воду, про взбудораженное состояние парней.
Врач ответил, что никоим образом не хочет обесценивать мои переживания, однако посоветовал мне подождать, пока все у меня в голове уляжется. В моем организме обнаружили лекарство, вызывающее галлюцинации, и это, вместе с большим количеством алкоголя, который я выпила, могло привести к провалам в памяти. Иными словами, не следует полагаться на то, что я, как мне кажется, помню. Мой мозг был отравлен. Он работал не так, как обычно.
Тогда я подумала, что он, наверное, прав, что лучше будет сделать так, как говорят всеотдыхать и не горячиться. Но у меня не получалось.
Я вертелась в постели в своей комнате в Гудхаммаре. Мама дышала слишком шумно. Когда я это заметила, абстрагироваться от этого уже не удавалось. Почему меня не могут оставить в покое? Как я должна снова стать нормальной, если мне не дают поспать?