Каких еще чулок?
Каких-каких? Самых обыкновенных. Женщина подошла к комоду и указала рукой на полку. Вот здесь лежали совершенно новые чулки. Американские, в упаковке!
Вы носите чулки? осведомился Зверев.
Зинаида Павловна фыркнула и проговорила:
Вот еще! Для кого мне рядиться? Чулки для нашей внучки Танечки. У девочки скоро день рождения, вот я их и купила ей в подарок на барахолке. Добротные чулки, говорю же, американские!
Зиночка, перестань! запротестовал Сычев. Кто станет красть твои чулки? Ты скорее всего положила их куда-нибудь и забыла. Уверен, что мы их непременно найдем.
Ты меня совсем за дуру держишь? Я совершенно точно помню, что положила упаковку сюда, на полку.
Зверев подошел к комоду и мизинцем приподнял крышку шкатулки, стоявшей на полке. Внутри лежали какие-то украшения.
Здесь есть что-то ценное? поинтересовался капитан.
Разумеется! ответила Зинаида Павловна. Золотая цепочка, гранатовый кулон, запонки.
И что, ничего не пропало? Вы проверяли?
Сычев уверенно закивал и сказал:
Все на месте! Пропала только картина.
И чулки! добавила Зинаида Павловна.
Зверев посмотрел на Костина. Тот уже перестал дуться и с профессиональным рвением следил за тем, как проходит опрос потерпевшей стороны.
Ну что ж, а теперь давайте насчет картины, продолжал Зверев. Что на ней изображено? Известно ли вам, какова ее рыночная стоимость?
Пропажу картины мы обнаружили примерно через полчаса после того, как вошли в дом. Она висела вот здесь, проговорил Сычев и указал на гвоздь, одиноко торчащий в стене напротив окна. Воры вырезали ее из рамки чем-то острым, а ту не тронули.
Рамку Мокришин уже изъял для проведения экспертизы, сказал Костин, молчавший до этого момента, и осведомился: Будешь смотреть?
Потом! отмахнулся Зверев.
Сычев тем временем продолжал:
Картина очень дорогая. Видимо, вор об этом знал и пришел сюда именно за ней.
Мне сказали, что ее написал какой-то Шапиро, вроде бы француз. Это так? Он действительно знаменит?
Сычев булькнул гортанным смешком:
Даниэль Шапиро! Да, он действительно знаменит, а вот насчет француза Хозяин квартиры рассмеялся едким старческим смешком.
Он такой же француз, как я царица Савская! заявила Зинаида Павловна.
Я сейчас уже точно не помню, когда оно было. Году эдак в двадцать седьмом, когда я еще работал здесь, в Пскове, заведующим неврологического отделения межрайонной больницы, у меня лечился некий Даня Шапировский, наш, местный, из многодетной еврейской семьи. В то время он был всего лишь бедным, никому не известным художником.
Шарлатаном он был! Видели бы вы его мазню! в очередной раз вмешалась в разговор Зинаида Павловна.
Полное имя моего больногоШапировский Даниил Маркович! Он лечился от тяжелого приступа мигрени и при выписке подарил мне одно из своих полотен.
Ну ты и ляпнул! Полотен! Говорю же, самая настоящая мазня: кубики, ромбики, пирамидки, одним словом, груда каких-то незамысловатых фигурок, а в самом центреотрезанное человеческое ухо!
Сычев вздохнул и тихо продолжил:
Спустя год после выписки этот самый Шапировский сбежал из страны и уехал во Францию. Там он как-то умудрился организовать выставку своих картин и, вы только представьте себе, получил всемирное признание. Тогда-то этот художник и стал Даниэлем Шапиро.
И что с ним стало? поинтересовался Зверев.
Даня умер в тридцать девятом от инсульта. Его полотна тут же стали уникальными произведениями искусства. Так что картина, украденная у нас, стоит немалых денег.
Я ведь мужу говорила, дескать, продай ты эти каракули, заявила Зинаида Павловна. А он мне: «Нет! Это же классика русского авангарда!» Предлагали же тебе за нее реальные деньги, а ты!..
А кто хотел купить вашу картину? поинтересовался Зверев.
Некий академик Щукин, ответил Сычев. Я и его тоже лечил. Только не думаю, что он как-то связан с этим похищением.
Это почему же?
Щукин умер в сорок третьем, в блокадном Ленинграде, так что подозревать его я бы вам не советовал.
Зверев кивнул Костину, тот записал фамилию академика в блокнот.
Щукин действительно был ценителем русского авангарда, поэтому он и предложил мне пятьдесят тысяч за картину Шапиро, когда узнал, что такая у меня имеется, продолжил Сычев.
Солидные деньги, сказал Зверев, хмыкнул и полюбопытствовал: Жалеете, что не продали?
Сычев лишь развел руками:
Что сделано, то сделано.
В этот момент в комнату вошел Дима Евсеев, рослый крепыш лет сорока, и протянул руку Звереву.
Здорово, Павел Васильевич! Ты чего здесь?
И тебе не хворать! Докладывай, чего нарыл! пожав оперативнику руку, сказал капитан.
Соседи ничего не слышали. На крыше мы нашли веревку с узлами, по ней наш воришка в окошко и влез.
Окно закрыто было, только форточка не заперта.
Значит, он в форточку влез, а в такое отверстие протиснуться, это надо еще умудриться. Возможно, пацан.
Или карлик, добавил Горохов и ухмыльнулся.
И такое не будем исключать. Зверев строго посмотрел на Шуру и спросил: А к чему он веревку крепил?
За карниз. Узел самый обычный. Отчаянный парень, ничего не скажешь. Ведь мог навернуться. Тут все-таки четвертый этаж.
А следы на крыше имеются? Почему я кинолога не вижу?
Следов там полно, но в таком месте ни одна собака ничего не учует. Там все голубиным навозом загажено. Евсеев поднес руку к носу и понюхал рукав. Я вот весь провонял, пока по этим крышам лазил. Теперь не меньше куска мыла извести придется, чтобы одежду отстирать.
Отмоешься, сказал Зверев и обратился к хозяйке: А ваша внучка ей сколько лет?
Семнадцать. А это вы к чему спросили?
Да так. На кого она похожа?
В каком смысле на кого? На мать.
Тогда я задам вопрос по-другому! На вас она похожа или нет?
Вы имеете в виду, какая у нее фигура? Зинаида Павловна отвела голову в сторону и обиженно хмыкнула. Ну да, я крупная женщина и что с того?
А ваша внучка, она тоже крупная?
Ну что вы, вмешался Сычев. Танечка у нас как воробышек. Метр с кепкой. Худенькая совсем.
В деда она, если вы это имеете в виду, недовольно добавила Зинаида Павловна. Кожа да кости.
На кухне послышалось шуршание. В комнату вошел Леня Мокришин, держа что-то в руке.
Василич, и ты уже тут? А ну, глянь-ка! Я кое-что весьма интересное обнаружил, сказал эксперт и поднес к лицу Зверева пинцет, в котором было что-то зажато.
Что это? поинтересовался капитан.
Шерсть.
Да тут везде шерсть. Кошка у них линяет, сказал Шура Горохов.
Кошка у них рыжая, а эти волоски темные, заявил Мокришин и показал находку Сычеву.
У вас только одна кошка? спросил Зверев.
Одна. Мне и Манюни выше крыши, ответила хозяйка квартиры.
Это не кошачья шерсть, уверенно заявил Леня.
А чья же?
Эксперт достал из кармана лупу, еще раз внимательно рассмотрел клочок, найденный им, и проговорил:
Пока ничего не могу сказать наверняка. Но мне кажется, что это шерсть дикого зверя. Я этот клочок на подоконнике нашел.
Шура Горохов усмехнулся и произнес:
Вот так, гражданин Сычев. К вам в дом какая-то зверушка забралась и украла вашу бесценную картину. Может быть, это была куница.
Тогда уж лучше ласка, сказал Костин.
Хорошо, пусть будет ласка. Зверев прокашлялся и подвел итог разговора: Ладно, хватит этой вашей лирики про зверушек! Заканчивайте тут все. Завтра представите отчет, а я пошел. У меня ведь в конце концов сегодня выходной. Он шагнул к выходу и при этом незаметно поманил Костина за собой.
Они закурили, стоя у открытого окна на лестничной клетке.
Зверев о чем-то напряженно думал, смотрел на неутихающий дождь и вдруг резко спросил:
Что скажешь, Венечка? Какие будут соображения?
Костин тут же вытянулся, сжал кулаки и грозно проворчал:
Василич, ты опять?
Капитан рассмеялся и сказал:
Нечего было на меня дуться. Если показал свой гонор, то получи наказание! Так что ты у нас снова Венечка. Говори, что думаешь. Если дельное что скажешь, буду тебя снова Вениамином называть.