Ещё в детстве Лето часто посещал один и тот же сон. Он шёл по лесу незнакомыми тропами, понимая, что держит путь прочь от стен города, но не имея понятия куда хочет попасть. Эта бесцельная прогулка, которая начиналась приятно и даже умиротворяюще, заканчивалась тем, что Лето вдруг осознавал, что в чаще он не один. И, наверное, это не должно было вызывать тревогукакие только звери не водились в лесу, но Лето больше не мог думать ни о чём, кроме своего невидимого преследователя, наблюдавшего из укрытия.
Не сбавляя шаг, Лето озирался и всматривался в каждый куст, за каждый пригорок. Шум по-прежнему наполнял собою лес, под густые кроны проникали зеркальные пятна солнца, но как бы ни вглядывался Лето, отыскать опасность он не мог. И всё же чувствовал смертельную угрозу, ускользнуть от которой не было ни малейшей надежды. Он всё продолжал брести вперёд, углубляясь в чащу.
Чем старше становился Лето, тем сильнее сгущались тени его сновидения. Ветви поблекли, собрав под собой клочья тумана, что клубились и вытягивались, пока однажды не проглотили последние лучи, уступив место мраку. Всё отчётливее ощущал Лето чужое присутствие, всё меньше мог разглядеть перед собой, пока не стало видно ни зги. Бесшумно ступавший по его следам зверь разросся до размеров чудовища, расстояние сократилось до одного прыжка. Оно уже дышало в затылок, и вот Лето узнал, что такое леденящий душу страх. Страх заставил его спасаться бегством, заставил позабыть обо всём, кроме желания спасти свою жизнь. И Лето бежал. Бежал не оглядываясь.
Лето ненавидел этот кошмар, с раздражением понимая, что тот всё чаще является к нему по ночам.
Бросив взгляд на соседнюю сторону кровати, он привычно не обнаружил Хюрема. Словно дождавшись момента, когда о нём вспомнят, омега возник в комнате, бесшумно прикрыв за собой дверь. Увидев, что Лето уже проснулся, он больше не пытался вести себя тихо, подошёл к сундуку, распахнул крышку и стал стаскивать грязную одежду.
Снова кошмары? спросил Хюрем, роясь в чистых вещах.
Ерунда, отмахнулся Лето, недовольный тем, что наблюдательность омеги не знала предела.
За то время пока они с Хюремом делили ложе, Лето дважды просыпался в холодном поту, и вот снова ему пришлось пережить загонявшую сердце погоню. Всё было бы не так обидно, если бы не позорный страх, овладевавший Лето в такие моменты. Страхчувство, неведомое воину-раждану. Страхчувство запретное. Что подумает о нём Хюрем, узнай он, что его альфаего истинныйбоится несуществующей тени?
Расскажешь?
Не о чем.
Это постыдное для себя обстоятельство, пятнавшее безупречный образ воина, старательно культивируемый Лето, было последним, что он бы хотел обсуждать с омегой. И терзаний совести он по этому поводу не испытывал. Кошмар, в конце концов, был всего лишь сном, да и сам Хюрем не спешил распахивать перед Лето створы, ведущие в глубины его души.
Первые же ночи физической близости позволили завязать необъяснимое понимание, но вместо того, чтобы обрушить разделявшие двоих стены, острие недомолвок стало колоть грудь Лето всё сильнее, неустанно увеличивая нажим. С тех пор прошло больше месяца, и, несмотря на то, что теперь Лето ощущал настроение и состояние Хюрема как своё собственное, он по-прежнему чувствовал рубящую их миры пропасть.
Хюрем так и не признал истинность, как и не желал говорить о собственном прошлом, подкинув Лето ту же самую историю, которую успел рассказать старшему субедару. Никаких новых подробностей в выдуманной жизни не появилось; ничего, что помогло бы оценить Лето степень доверия и собственную значимость для омеги.
Конечно, Лето обещал быть терпеливым, обещал быть рядом и выслушать, когда Хюрем будет готов объяснить. Вот только альфа не рассчитывал, что молчание, не имевшее в его понимании достойной причины (что такого мог рассказать Хюрем, чего Летоего половинане смог бы понять?), растянется на такой долгий срок. Ещё меньше он представлял, что замок, висевший на сундуке секретов Хюрема, может вызывать столько точившей досады.
Так и будешь бока отлёживать? спросил Хюрем, бросая Лето чёрную тряпицу, похожую на широкий пояс.
Лето подхватил предмет на лету и, не задумываясь, повязал его на глаза. Он сделал это раньше, чем успел спуститься с кровати, чтобы занять боевую стойку и приготовиться к атаке, и виной тому была отнюдь не небрежность, за которую он мог жестоко поплатиться, точно зная, что случится в следующий момент. Стоило зрению погаснуть, как на него напали.
Лето ушёл от удара с новообретённой лёгкостью. Он знал, что справится, и не хотел облегчить себе задачу, занимая более выгодное положение. Когда Хюрем только начал свои необычные тренировки, Лето сильно доставалось: омега не делал послабления для своего любовника и истинного, не смягчал удары и не растягивал стремительность атаки. Учиться пришлось быстро, и успехи не заставили себя ждать, показывая Лето, как глубоко он заблуждался насчёт собственных умений до момента встречи с омегой. Однако, дело прошлое. Сейчас Лето уворачивался от коварных выпадов Хюрема, едва касаясь окружающих поверхностей.
Альфа откатился по полу в противоположный угол. Углы, изначально невыгодные, если не гиблые, места для боя больше не доставляли Лето сложностей. Комната была маленькой, и как бы хорошо он ни держался, рано или поздно его теснили, заставляя продолжать сражения меж бреющих размахи стен.
Сначала, следуя всем правилам, Лето избегал мышеловок как огня, а оказываясь в них, начинал уступать сопернику. В такие моменты Хюрем давил нещадно, только увеличивая напор. После одной из таких схваток Хюрем обронил, что ещё никогда не видел, чтобы кто-нибудь так неуклюже ворочался в углу, как это делал Лето. Задетая гордость заставила альфу задуматься и присмотреться внимательнее к тому, что делал сам Хюрем, оказываясь в незавидном положении.
Лето ждало потрясение. Вместо того, чтобы тратить больше сил на оборону и пытаться всеми правдами и неправдами выбраться из тупика, Хюрем забивался глубже, и уклонялся с ловкостью паука, пока Лето сбивал костяшки о камень стен, не в состоянии достать соперника. Лето потел в разы сильнее, когда должно было быть наоборот! С тех пор он не просто смотрел на Хюрема, но старался подметить каждое движение омеги, запомнить, обдумать и использовать самостоятельно.
Поначалу, осознав силы омеги, Лето стал уговаривать Хюрема тренироваться по ночам, во время тайных вылазок омеги, но тот отказался. Вместо этого он стал набрасываться на Лето в те моменты, когда альфа меньше всего этого ожидал. Лето мог пересекать двор анаки, направляясь на утренние занятия, когда у Пропилей ему в спину прилетал подлый удар. Ещё неприятнее было падать на каменный и влажный пол купальни, сбитым любимым приёмом Хюремаподсечкой. Не важно, только ли Лето поел, или ему вставили со всем остервенением в зад, атака могла случиться когда и где угодно, впервые действительно заставляя Лето следовать главному наставлению старшего субедаравсегда оставаться начеку.
Шестое чувство, которое и так, по мнению Лето, было прекрасно развито, изменилось, и теперь даже лишённый зрения, он не испытывал ни капли неудобства. Он будто бы видел кожей: глаза словно выросли на каждом клочке плоти, даря постоянную бдительность, не требовавшую сосредоточенности. И пусть Лето с детства учился слепому бою, только теперь он стал по-настоящему «видеть». И случилось это благодаря Хюрему.
Не оценить такой дар Лето не мог. Пусть обида от недомолвок и сумела отыскать путь в сердце Лето, она была не настолько сильна, чтобы затмить понимание того, что Хюрем о нём заботится, даже если манеру такой заботы мало бы кто понял. Но Лето чувствовал Хюрема не так, как все вокруг, и знал, что удары были подарками воину, способными сделать его сильнее.
Второй причиной, убивавшей сомнения в истинности, были ласки омеги. Его взгляды, его прикосновения, страсть, вспыхивавшая заревом, стоило им остаться наедине. Всё это, и ещё мириады едва уловимых дыханий, скользивших в сторону Лето, шептали о священной связи, намертво привязывавшей одного к другому, желал того Хюрем или нет. Говорил об этомили предпочитал молчать.
Лето должен был ждать; ждать, как обещал Хюрему, слепо веря в значимость некой причины, сковавшей язык омеги. Разум без устали твердил об этом, но жадная любовь требовала словесной капитуляции. Признания Лето законным альфой, словно так он мог ещё больше овладеть омегойотобрать ещё одну часть его души. Часть, которую омега не желал отдавать ему. Своему истинному.