Степень отвращения к самому себе достигла своей наивысшей точки в один-единственный миг.
Да что ты за человек такой? в ярости бросил Лето, ухватив Хюрема за плечи и встряхнув.
Ответом ему было молчание и мертвенный взгляд.
Убирайся! рявкнул альфа, и его сорвало прочь с ложа. Он отвернулся, тяжело дыша и стараясь снова овладеть собой. Позади послышалось копошение, а уже минутой спустя скрипнули петлицы дверей. Хюрем ушёл, оставляя Лето разбитым на части.
Глава 6 Тайны Хюрема
За стенами свистел ветер, забирался под кровельную черепицу и, подражая сверчкам, хрустел и шуршал, норовя потревожить сон обитателей дома.
Хюрем не спал. Вытянувшись на просторном ложе и подпирая голову рукой, он смотрел на замотанного в покрывала Лето. Убранные на ночь в толстую косу, волосы ловили случайные отблески света, скитавшегося во мраке комнаты, выдавая скольжение серебристой змеи вдоль шеи и, ниже, плеча альфы.
Лето спал на полу с тех самых пор, как Хюрем стал его подручным. После с треском провалившейся затеипроучить омегу, Лето больше не делал никаких попыток снова поговорить по душам или сократить расстояние, довольствуясь хмурыми взглядами и обращаясь к Хюрему исключительно по необходимости. Получив назначение, омеге приходилось проводить ночи в спальне Лето, есть с ним за одним столом и ходить по пятам, куда бы ни отправился новый господин. Ничего сверх того Лето так и не попросил, бросил на пол собственной комнаты кучу тряпья в первый же вечер, молчаливо уступив своё ложе омеге.
Хюрем был уверен, что через несколько дней мальчишка сдастся и набросится, чтобы закончить то, что уже пытался сделать однажды; пусть Хюрем и понимал, что поступок Лето был вызван ничем иным, как желанием напугать зарвавшегося омегу. Убеждённость Хюрема поддерживали непрекращающиеся пересуды, что наследник больше не кажет нос в Дома радости, откуда ему регулярно приносили весточки и приглашения; по нему, по-видимому, было кому скучать. Лето только кисло улыбался и ничего не отвечал, избегая в такие моменты смотреть в сторону Хюрема, вместо него это с удовольствием делали многочисленные собратья, делясь друг с другом сальными подмигиваниями и недвусмысленными ухмылками.
Воздержание в таком возрасте, к тому же когда альфа распробовал вкус взрослой жизни, не могло продолжаться долго, и потому Хюрем выжидал, когда же терпение Лето наконец лопнет. Несколько раз, оказавшись не в том месте не в то время, Хюрем видел, как Лето, перехватив собственное достоинство, ублажает сам себя. Для омеги не было никакого секрета, зачем его отсылают с пустяковым поручением в какую-нибудь из лавок Барабата. Тугие ягодицы поджимались с напряжением, в напаренной купальне расползался густой запах можжевельника сдобренного нотками имбиря. Шаркнув или нарочно скрипнув половицей, Хюрем неизменно выдавал собственное присутствие. Мальчишка только оборачивался на звукщёки его в этот момент, и без того согретые, алели сильнее, но он не останавливался. Хюрем видел, как широко раздувались ноздри альфы, украдкой воруя его запах, перед тем, как Лето отворачивался, чтобы довершить начатое.
Избавившись от следов, Лето, не стесняясь, оборачивался к Хюрему.
Уже вернулся?
Забыл, что ты просил, невинно отвечал омега, показывая постное лицои всё же не оставляя никакого сомнения в том, что очутился он здесь далеко не случайно, то ли издеваясь над альфой, то ли напрашиваясь на вполне предсказуемые последствия.
В нескольких вариациях, такие диалоги возникали между Хюремом и Лето с определённым постоянством. Шла неделя, за ней вторая и третья, пока к завершению не подошёл месяц, и Хюрем был вынужден признать, что ожидал от мальчишки меньшей стойкости. Лето держал своё слово и не приближался к нему, воруя только аромат. Хюрем слышал, как глубоко тот дышал, отходя ко сну и просыпаясь рано поутру. И этот ненужный отказ от визитов в Дом радости только добавлял масло в огонь, словно Лето хранил верность пареистинному, который не признавал его таковым, не стеснялся унизить и посмеяться, когда за ними никто не наблюдал. Игра забавляла Хюрема, кошка продолжала наблюдать за мышкой.
Тихо выскользнув из постели, Хюрем метнулся тенью к двери, и, едва приоткрыв створку, просочился сквозь узкую щель наружу. Он был одет в свою старую тёмную тунику и штаны. Несмотря на конец осени, успевшей обмыть городище ливнями и сорвать последнюю пожухлую листву с ветвей, обувь Хюрем не надел.
Холодный камень приятно бодрил, ноздри щекотали первые весточки мороза, когда Хюрем, оглядевшись и заметив двигавшуюся фигуру стражника, мелькнувшую на противоположной стороне галереи, юркнул за колонну, припал к земле на четвереньки и, укрываясь за фонтаном и скамейками, установленными в середине внутреннего дворика, двинулся к небольшой решётке, увитой сухой виноградной лозой. Подгадал подходящий момент и устремился вверх по непрочным на вид перегородкам, прямиком на крышу.
Не издав ни единого звука, он двинулся вдоль перекрытий. С лёгкостью ласки перепрыгнул на деревянный навес, преодолел расстояние в несколько широких прыжков и упал вниз, растворяясь в причудливой тени телеги, гружёной сеном.
На площади, как и в доме, несли караул. Часовыевсего около десяти человек, прохаживались в привычных направлениях, заглядывая в одни и те же углы. Всех дежуривших во внутренней анаки Хюрем успел изучить со всей тщательностью, отметив и запомнив привычки воинов. Проскользнуть мимо них, чтобы добраться до храма, не составило никакого труда.
Храм Аум, пустовавший в ночное время, был прекрасным схроном. Луна повисла со стороны отвесной скалы, достаточно высоко, чтобы не просвечивать сквозь широкие решётки колон, во мраке которых и затаился Хюрем. Оказавшись под крышей, омега тихонько присвистнул, подражая совке, и насторожился. Ответа не последовало.
Это означало только то, что тот, кого он ожидал, ещё не явился. Выбрав одну из колонн в качестве временного убежищаугловую во внутреннем ряду, самую удобную на случай, если понадобится раствориться в воздухе, Хюрем замер. Оценив направление ветра и убедившись, что здесь его не почуют, омега позволил себе немного расслабиться и принялся ждать.
С того места, где он стоял, просматривалась большая часть двора. Небольшие аккуратные домики отражали лунный свет свежим слоем побелки. Мраморная облицовка сияла глянцем, выдавая признаки тщательного ухода. Кусты многолетнего хвойника торчали из низких чаш, ободом отделявших жилую часть крепостного сооружения от площади; Хюрем прикинул, что спрятаться за ними было бы несложно. В поясах продолговатых окон, сразу под крышей домов, не горел свет. Ночь давно отмерила половину, обещая задаться рассветом через три-четыре часа. Все, кроме стражи, спали глубоким сномсемьи чистокровных раджанов знали, что они в полной безопасности.
Таковое утверждение считалось верным не только для Барабата, но и для любого мало-мальски крупного поселения, располагавшего анакой и некоторым количеством чистокровных, руководивших рекрутами и державшими в собственных руках власть. Так было уже много веков кряду, и, за исключением вспыхивавших время от времени мелких волнений, неизменно заканчивавшихся полным разгромом мятежников, опасаться раджанам было нечего.
Одно из таких восстаний вспыхнуло в Эльголе. О нём и упомянул Хюрем, не видя никакого смысла скрывать о себе игравшую на руку правду от старшего субедара. Оказавшись неподалёку от городка, Хюрем не нашёл ни единой причины, чтобы пройти мимо, и вступил в ряды раджанов в качестве временного вольнонаёмного. Сделал он это после сражения на Пришне, но совсем не потому, что боялся ожесточённых сражений, прокатившихся перед крепостными стенами Эльголы в начале бунта, просто подоспел он так быстро, как смог, услышав новости от крестьян далёких предместий анаки.
Конец Грязного Радавана был предрешён. Заговор, как немногим позже узнал Хюрем, оказался скороспелым и непродуманным. Радаван, являясь рекрутом, вступившим в ряды Касты в пятнадцатилетнем возрасте, дослужился до звания помощника младшего субедарасамой высокой должности для нечистокровногов возрасте тридцати двух лет. Ему, как и многим другим до него, претило культивируемое высшими членами Касты Право Чистой крови, гласившее, что значимая власть могла принадлежать только рождённым в семье чистокровных раджанов. Залогом преемственности служили яркие легко узнаваемые чертысветлые волосы и голубые глаза, свидетельствовавшие, что раджаны были прямыми потомками Великого Аумабожества, спустившегося на землю в начале времён.