Что за фокусы!крикнул Лапин.Эй, пустите меня!
Это не я вас держу,возразил человечек,это вас земля-матушка держит. У нее просите.
Лицо Лапина стало багрово с натуги.
Ой, пусти...те, пошутил я,хрипел он,это шутка была... ой.
Плохая шутка,поморщился Олег Павлович.Моя лучше.
Он снова облизнул губы.
Потерпите немного,заговорил он.Скоро боль и страх пройдут. Останется покой, и тяжелые думы не нарушат его. И впереди будет вечность...
«Ска-атертью, скатертью, дальний путь стелется»,успел еще услыхать Лапин, но скоро густой лиственный шум вокруг вытеснил все остальные звуки.
Могучий кряжистый дуб мгновенно оделся листвой, воздев к небу две исполинские ветви. Человечек постоял около него с минуту, опустив глаза. Потом он почесал нос и вернулся к беседке.
Вот черт!воскликнул он.Велосипед увели!
Действительно, велосипеда не было. Все остальное было как преждебосоногие девицы, завороженные полетом волана, голубь-инвалид у кормушки, детский хор из транзистора... И прохладный легкий ветерок, какой бывает в начале лета.
История третья
Пять дней собиралась гроза над Москвой. Душно было очень и пыльно. Поговаривали в эти дни, что от чрезвычайной жары расплавился продавец мороженого у метро «Сокол»...
Чахла листва, так и не успев увидеть макушку лета. Мостовые звенели от зноя, а асфальт под ногами был мягок.
Митя, совершенно одинокий в своих скитаниях по раскаленному городу, ужасно маялся. Ежедневно он выходил на охоту, поджарый ласковый хищник. Крадучись обходил свои угодья, но увыпусты были уютные дворики и террасы летних кафе. Митя мрачнел с каждым днем, и короткими ночами лежал один под раскрытым окном и смотрел в потолок своей комнатушки. Сердце сердито стучало, переполненное до краев волшебной силой, которую некуда было тратить. Тело горело. В душевой Митя падал в обморокиперед ним в раскрытых кабинках возникали купающиеся первокурсницы, подмигивали Мите и старательно смывали с волос ароматный шампунь.
В общежитии оставалось только двое жильцовМитя и Шавкат, студент из Пакистана. У пакистанца, судя по всему, были те же проблемы. Митя неизменно натыкался на него в пустом и темном коридоре. Шавкат, от которого пахло сандалом, анашой и красным перцем, всякий раз так выразительно смотрел на него влажными черными глазами, что Митю передергивало.
Казалось, вечно будет длиться этот ад. Но наконец Мите повезло.
В сиреневом жакетике, одетом прямо на голове тело, сидела девушка под горячим навесом в ожидании трамвая.
Затаив дыхание, Митя стоял рядом и осторожно поглядывал на нее. Сближался с девушками он всегда так же, как кормил белок в парке, подчиняя своей воле нечто осторожное и хрупкое.
Девушка в сиреневом жакетике не могла не ощущать тех поцелуев, что тихо касались ее шеи, слетая с Митиных губ бархатными бабочками. Она охотно подставила им и руки, и грудь. Митя не видел ее лица, но знал, что она улыбается. Когда к остановке подкатил трамвай, незнакомка поднялась со скамейки. Митя потянулся за ней, как на поводке.
«Не сегодня, не завтра,сказала девушка, обернувшись,и даже не послезавтра... Но в среду я буду ждать вас здесь в это же время. Не забудьте пожалуйста».
Митя не успел и слова сказать, как затворились трамвайные двери, и незнакомка уехала. Трамвай исчез в розовом мареве, а Митя пошел в общежитие ждать среды.
Был третий день неистовой жары. Митя, лежа на застеленной кровати, плавал в поту. Две ночи подряд Шавкат приходил к нему под дверь, шумно вздыхал и пел что-то заунывное, на три ноты, подыгрывая себе на дутаре. В первую ночь это быстро Митю убаюкало, а во вторую он уже не мог заснуть никак. Закрывая глаза, он снова и снова оказывался на трамвайной остановке, заново проживая те пятнадцать минут вблизи незнакомки. Персидским соловьем разливался в коридоре Шавкат, и Митя вдруг увидел, как в щель под дверью вползает стебель лианы. Вот он опутывает ножку стула, тянется вверх, извилистый, как арабская вязь, и покрывается огромными пунцовыми розами... Митя не выдержал, схватил со стола хлебный нож и в два взмаха перерубил сочный стебель. Шавкат заплакал и ушел, шаркая ногами. Цветы увядали на глазах.
Митя добрался наконец до утра.
Было видно, что уж сегодня грозы не миновать. Задул ветер, и далеко к северу от столицы уже сверкали сабельные взмахи молний.
Задолго до назначенного времени Митя покинул общежитие и заметался по городу, не чувствуя ног. Он заходил в книжные магазины, бестолково заглядывал в ларьки, купил зачем-то вчерашнюю газету и тут же забыл ее в троллейбусе. Потом его занесло в пельменную, он заказал две порции со сметаной, заплатил и ушел, не дождавшись...
Очутившись на месте, Митя плюхнулся на лавочку и стал ждать.
«А вдруг она тебя разыграла? Что ты будешь делать, если она не придет?»посетила его первая разумная мысль за весь день.
Митя застонал, и в животе его что-то осело.
Но тут приплыл совершенно беззвучно двухвагонный трамвай, встал перед Митей и загородил собою весь мир. И в заднем вагоне, за смутным оконным стеклом, Митя увидел свою незнакомку. Выходить она не собиралась, напротивманила его пальцем к себе. В последнюю секунду Митя влетел в вагон, получив дверьми под зад.
Прошло секунд тридцать, прежде чем он понял, что едет в вагоне один.
Митя затряс головой и принялся лупить кулаками в дверь. Но ехал он в заднем вагоне, и толку было немного.
Он решил спокойно досидеть до ближайшей остановки и упал в кресло. Со спинки соседнего сиденья на него вытаращилась гнусная рожа, нацарапанная по краске чьими-то ключами. Рожа немедленно показала язык и подмигнула. Митя подскочил, как укушенный, и сбежал на переднюю площадку.
На остановке Митя вышел, бормоча ругательства, оглянулсяи снова увидел незнакомку. Девушка сидела на прежнем месте, подперев щеку кулаком, и холодно, с разочарованием, смотрела на Митю.
Митя вернулся в совершенно пустой вагон, сел напротив кривляющейся рожи и расхохотался до слез.
Бред! Бред!повторял он.Сумасшествие...И хохотал, хохотал...
Трамвай шел по не знакомому Мите маршруту, мимо странных домов, по неведомым улицам. Все это было густо залито фиолетовым предгрозовым светом. Впрочем, скоро дома и улицы сменились совершенно фантастическим ландшафтом. Трамвай шел по путям сквозь сплошной лес. С правой стороны мелькал то дощатый, то бетонный, то сетчатый забор. За ним уже ничего разглядеть не удавалось.
Лес тоже был странный. Среди деревьев мелькали фонарные столбы, какие-то крыши, трубы...
Трамвай прошел по мосту. Под мостом Митя увидел бревенчатый загончик, вроде манежа. В нем огромная каурая кобыла кормила серого жеребенка. Жеребенок нервно взмахивал хвостом.
Сразу за мостом трамвай встал, отворились двери, и в наступившей тишине Митя услышал далекий звук поезда. Целых пять минут ничего не происходило, а потом Митя посмотрел по левую руку и увидел за окном незнакомку, неспешно удаляющуюся по тропе среди деревьев. Сиреневый жакетик уже скрывался из вида, когда Митя ссыпался по трамвайным ступенькам.
Прислонившись спиной к борту переднего вагона, вагоновожатый меланхолично чистил ногти. Он глянул на Митю безумным черным глазом и трижды сплюнул через плечо.
Мите было не до него. Обогнув трамвай и перейдя пути, он быстро пошел, а потом побежал по тропинке, еле различая впереди силуэт девушки. Скоро сверкнула близкая уже молния, и Митю обдало теплой волной грома. Фиолетовый свет сгустился до лилового.
Митю настиг гул огромного встревоженного барабана, и он понял, что это его собственное сердце.
Таинственный лес оказался на самом деле обыкновенным парком. Проскочив его, Митя миновал две улицы, узкие и пустынные. Потом, вдоль высокого железного забора со столбами, он пробежал по асфальтовой дороге со свежей белой разметкой. Следом за незнакомкой Митя нырнул под наглухо заваренный шлагбаум и снова очутился среди высоких и густых деревьев. Ему почти нечем было дышать, пот заливал глаза.
Потом деревья по сторонам расступились, а с неба опять обрушилась молния. Гром последовал сразу же, такой тяжкий, что Митя слегка присел.
И хлынул дождь.
Митя промок насквозь за несколько мгновений. Молнии продолжали лупить вкривь и вкось, а он все шел сквозь тугую пелену воды. Лиловый отсвет сменился перламутровым. Прямо по пузырящимся лужам мимо Мити прошла крошечная старушка, замотанная в черный платок. Она мелко семенила ножками и при каждом громовом ударе останавливалась и крестилась. Потом она исчезла, растворилась в дожде.