Чек принес?спросила Уна ледяным голосом. Волосатый в расписных джинсах маячил рядом.
Вместо чека Виталик в горячке сунул Уне другую бумажку.
Это чей-то телефон,сказала Уна, изогнув бровь.А где чек?
Зачем тебе чек, если вся сдача тут, до копейки?не выдержал Виталик, но чек подал. Бумажку же с телефоном он, улучив момент, съел.
«Уну после истории со стенгазетой лучше не злить»,решил Виталик, запивая из-под крана шершавый комок.
Спал он плохо, то и дело запутываясь ногами в одеяле Шуры Морозова. Морозов дрыхнул, как убитый,счастливый человек... А Виталику помощи ждать неоткуда, и уезжать некуда, и проснуться он не можети не заснуть никак.
Ты рехнулся,надоедливым комаром зудел «сосед».С кем ты хочешь тягаться? Связался младенец с чертями... Ой, влетит тебеи за дело. Не суйся, не суйся ты туда. Ну сам подумайстоит ли эта самая Аэглин твоего заступничества? Наверняка ведь такая же, как и они все...
А если не такая? А вдруг она другая?
А вдруг она«хорошая»? Усеньки-пусеньки! Нет хороших и плохихесть умные и глупые. Ты, например,дурак.
Идина...бормочет Виталик.
Инвариантно, коллега...откликается сквозь сон Шура Морозов. Ему снится ученый диспут.
«Сосед» растворяется в мутном мраке, Виталик идет куритьосторожно, чтобы не потревожить спящих. И в иллюзорной мозаичной метели представляется ему иная квартира, иная кухнягде уют не зависит от настроения, гдетикки-так!строго бормочут часы, а на красивом, томно изогнутом стуле сидит черноглазая юная женщина. Прядка волос медно-рыжих тревожно вьется у виска, а на скатерти капелька варенья, как кровь.
«Тикки-так!»напоминают часы, и гитара в другой комнате вдруг отзывается: «Тррень!» И тревожно, тревожно, вдвойне тревожнее оттого, что в окно заглядывает весенний ветер, проводя по стеклу влажным пальцем рябиновой ветки.
Виталик, заболевая этой тревогой, возвращается в ознобе обратно.
Слушая стоны и покашливания модема, он кое-как погружается в горячечное небытие. Трещины на потолке над его лицом напоминают ему очертания Чимганского хребта.
И вотуже сегодня. В университетк шести. А в Квартирео, удача!никого, кроме Агасфера. Ио, дважды удача!бурнинская гитара лежит себе в своем саркофаге. Где сейчас Бурнин, с кем он пьет и споритникто не знает. Может, он завтра придет, можетчерез два часа... О, если б завтра...
«Залог успехаспокойствие»,уговаривает Виталик себя. И тут же берет с полки книгупогадать. Раскрыта наугад страница «Басен Крылова». Виталик читает:
«Мужик и охнуть не успел,
Как на него медведь насел...»
И принимается хохотать.
Агасфер на кухне раскладывает по клеенке узоры из отстриженных ногтей. Ногти эти желтые, толстыеогромные. С пальцев ног, наверное.
О том, что произошло между ним и мохнаткой, он никому не рассказывал. Вернулся через два дня, тихий и задумчивый, как обычно. Но по какой-то причине седой клок переместился с левого уса на правый. Замечая это, Виталик всякий раз щипал себя за висок.
Прочие странности и нелепости, присущие Агасферу, остались при нем, новых будто бы не прибавилось.
Доброе утро,говорит он и принимается тихонько напевать.И долго я ше-ел дорогами смерти...
Виталик сконфуженно моет посуду.
Вы знаете, молодой человек,обращается к нему Агасфер.Вы милый юноша... Вы не обижали меня, и я вам кое-что сообщу. По секрету...
Простите,ответил Виталик, сглотнув слюну.А вдруг я не подготовлен? Вдруг истина, открывшаяся вам, слишком для меня ужасна и тяжела?
Истина не может быть ужасна,нараспев говорит Агасфер и, вытягивая руку, разжимает пальцы. На клеенку сыплется продолжительный дождь из ногтей. «Наверное, он копил их лет десять!»думает Виталик со страхом.
Пускаясь в новое опасное плавание,шепчет Агасфер,нужно помнить языком вкус земляники. И тогда ты найдешь нужные слова для той, что встретит тебя в конце пути.
А кто встретит?спрашивает Виталик, но Агасфер, уже ничего не слышал, выкладывает из ногтей свой заветный орнамент...
Промаявшись до шестнадцати ноль ноль, Виталик пишет записку Бурнину.
«Бурнин! Гитару взял я,гласит записка.И если ты это обнаружишь, ты волен оторвать мне голову. Могу лишь пообещать, что верну се тебе в целости и сохранности. Я надеюсь, что ты не опустишься до дурацких сентенций, вроде: гитара для тебя как женщина и т. п. Вольные пророки из твоего поколения за женщин не держатся».
Подписавшись, Виталик кладет записку на то место, где лежал гитарный кофр. Затем он одевается и, прихватив гитару, уходит, ибопора.
Явление второе
Виталику казалось, что земное притяжение вырастает по мере приближения его к цели. Во всяком случае, по дороге гитара стала тяжелее раз в семь, а ноги сделались просто чугунными. Гитару он сдал пока в гардероб, а сам, оказавшись в холле, слегка растерялся.
Холл простирался, ограниченный лишь горизонтом. Золото, парча, алый и бордовый бархат, сердолики и топазы на стенах, рубины на потолке, таком высоком, что под ним могли бы летать самолеты... Этот холл был пастью Левиафана, открытой в вечном зевке. А по нему, в одиночку и группами, перемещались счастливцы-студиозусы, с безразличием олимпийцев попирая ногами все это великолепие, прислоняясь к нему, не замечая его.
Виталик учащенно дышал, стоя у стойки гардероба, в котором могла раздеться, наверное, вся Красная Армия. Номерок от вешалки весил как хороший кастет и был, судя по всему, из чистого золота. Где-то в получасе ходьбы от гардероба распахивались поочередно двери четырех лифтов, обдавая вестибюль снопами серебристых лучей. Виталик нервно сглотнул.
Четырнадцатый этажэто я помню, а вот куда дальше? Тут можно заблудиться навсегда!
Но от входных дверей до дверей лифтов уже тянулась муравьиная цепочка из приметных личностей. Многие были в эльфийских плащах и с гитарами. А иныеи без этих атрибутов, но все равно какие-то знакомые. Эти личности тоже не обращали на великолепие никакого внимания.
Виталик пристроился в хвосте чинной компании, которая шествовала церемониальным шагом и задавала тон окружающим. Тон был чрезвычайно торжественный, будто и впрямь направлялись эти гости на придворный бал.
Прямо перед Виталиком, высоко вознеся подбородок, ступала пышная дама в изумительном вечернем платье. Великосветского ее облика не портили даже ортопедические башмаки ядовито-красного цвета, выглядывавшие из-под подола.
По бокам от нее, со спесивостью высокородных оруже- . носцев, шли двое с мечами. Деревянные мечи обмотаны были синей и черной изолентой.
У сверкающего лифтового портала собралась небольшая очередь, в которой все новоприбывшие раскланивались и обменивались приветствиями друг с другом. Спесивцы с мечами стояли широко расставив ноги. Длинная, готического типа, белобровая дева подавала руку для поцелуя краснощекому кавалеру в куртке-«косухе». Толстяк, опираясь на гномский топор, куртуазно разглагольствовал с остролицей карлицей в черном. Карлица через слово произносила «Аш-шназг», что, по-видимому, являлось ругательством.
Привьет!послышалось сзади.
Виталик обернулся и увидел Эварсель.
Здравствуй,отозвался он.Ты знаешь, куда идти?
Куда все идут. Чего такой грушьтный?
Волнуюсь немного. Мне же петь...
О-о,протянула Эварсель. Она хотела сказать еще что-то, но внимание ее отвлек изможденный юноша в зеленых рейтузах с гульфиком. На боку у обладателя рейтуз висела круглая медная чернильница, а под мышкой он держал спортивную рапиру. Юноша был таким чахлым и тонким, что не мог стоять ровно. Приветливо разговаривая с Эварсель, он беспрестанно извивался, то выгибался в вопросительный знак, то складывался в букву «зет», то вообще свивался серпантинною лентою.
Знакомьша, этоГрегуар,сообщила Эварсель Виталику.Грегуар, этоВиталик. Онзашьтенчивый малыиик, и ему нужна компания.
И Эварсель, шелестя плащом, откололась от молодых людей. Ее окликали где-то у другого лифта.
Народу, наверное, много,сказал Виталик, пожимая узкую Грегуарову ладонь.
Народу больше, чем людей,откликнулся тот, улыбаясь.Все больше гномы, эльфы и всякие халфлинги. Но вы, я вижу, человек.