Я подумала о вчерашнем дне. Пришлось съездить в Илфорд, на восточный край Лондона. Там тоже была магазинная кража, но как все было легко и просто. Потасканная и какая-то пропитая девушка Оксана Кульскауте больше боялась, что ее мужик узнает, что она попалась, нежели ответственности перед законом.
Он не знает, что вы воруете? спросили ее.
Что вы! Да я никогда! Это первый раз! Такой позор! Он меня теперь бросит! Не знаю, что на меня нашло! и так далее.
Мы эту песенку уже слышали много раз. Поэтому когда мы ненадолго остались одни в комнате для собеседований, лишь она мне начала сетовать, я ее остановила:
Не надо только мне заливать. Всех вас бес попутал.
Оксана сначала уставилась в пол, а потом горько заплакала. Оказалось, что ее любимый Мариус сам попадаться не хочет, а заставляет ее работать. Она должна натаскать ему фунтов на сто товара в день. Куда он это продает, она не знает, но они почти все пропивают вместе, горюя о ребенке, который умер месяц от роду. Мне стало холодно, но уточнять, отчего умер ребенок, не хотелось. Оксана уже попадалась два раза, несмотря на ловкость рук и изворотливость. Дважды ей удалось соскользнуть с крючка, отделаться сначала предупреждением, а затемфиксированным штрафом без суда. В этот раз ей грозили обвинение и суд однозначно. Но она знала, что Мариус отлупит ее за промах, а заодно и ее первого сына девяти лет.
Вот тут я насторожилась. По правилам, если в арестантской нарушитель за пределами официального собеседования говорит с переводчиком о вещах инкриминирующих, мы обязаны пропустить это мимо ушей и не доводить до сведения полиции. Даже если он в убийстве признается. Но если речь зашла о детях, то это правило обязывает к отчету. Я участливо повернулась к Оксане:
Да что вы говорите? Как же так, его-то за что? Он в школу ходит? А в какую?
Через десять минут я знала все, что было нужно полиции для расследования покушения на безопасность ребенка. Вот такие мы, переводчики, двуличности. Наевшись по горло общением с мелкими и крупными нарушителями, поневоле черствеешь душой и теряешь первоначальное сочувствие к заблудшей душе. Первые годы мне некоторых арестованных было жаль до слез, и я искренне проникалась участием к нелегкой судьбе. Но потом оказалось, что этого делать ни в коем случае нельзя. Во-первых, согласно правилам, мы должны оставаться лицами полностью незаинтересованными и никакой моральной помощи не оказывать ни той, ни другой стороне. Во-вторых, на это не хватит сердца у нормального человека. Своих проблем полно, загружаться чужими так часто означает кучу всяких нервных неприятностей даже со здоровьем. Бессонные ночиеще не самое страшное. В общем, арестовали Мариуса за регулярные побои жены и пасынка. Свое свидетельство я оформила, но если в суд меня не пригласят, значит, Оксана сама там все рассказала, а ее кавалер признал себя виновным. Дальнейшая их судьба мне неизвестна. Я очень надеюсь, что она устроила свою судьбу и сыном занялась. Всегда хочется хорошего конца таким историям. Она мне на прощанье тогда сказала
Твою мать!
Я вздрогнула. Узел на нарах шевельнулся и снова отчетливо произнес:
Сукин сын, Серега, где банка
Минуты две я слушала трехэтажное замечание неизвестного содержания, но четко адресованное Сереге, козлу и недоноску, который, вероятно, является ко всему прочему еще и псом вонючим и холерным. Я стараюсь не воспроизводить такие вещи, когда это не обязательно. Хотя бывает и обязательнонапример, в суде или на записываемом на кассету допросе.
Просыпайся! крикнула я в щель. Сереги нет здесь.
Сергун! Гад!
Просыпайся!
Ирка?!
Парень приподнялся на локте, высунул голову из-под одеяла и с трудом огляделся. В камере стены были выкрашены в грязно-желтый цвет, а свет был притушен. Лицо у парня было еще молодым, но видок у него был такой, что можно было дать ему лет на десять больше. Он уперся взглядом в дверь, но не мог меня видеть.
Вставай, повторила я.
Ирка? Ты откуда здесь?
Я не Ирка. Ты знаешь, где находишься? Как тебя зовут?
Тут он, кажется, понял. Он снова выругался и повалился на спину, закрыв лицо руками. Он тер глаза и, наверное, усиленно думал, что делать теперь. Вот ведь, и не пьяный был, а просто спросонок. Как так попался? Забыл держать язык за зубами.
Прибежал на шум Джим, довольный как именинник.
Я думал уже домой тебя отправлять. Пятнадцать минут стояла.
Не стояла, а спала. Как лошадь.
Ну-ка спроси его, откуда он.
Я опять склонилась к щели.
Ты с полицией разговаривать будешь? Кто ты, откуда?
Иди ты на
Дальше все было если не по маслу, то с некоторым прогрессом. Парня подняли, спросили, нужен ли ему адвокат, хочет ли он позвонить кому-нибудь, знает ли он, за что задержан. Он сначала отмалчивался и смотрел на меня с ненавистью. Но угроза передать его иммиграционникам подействовала. Он заговорил. Оказалось, что наш магазинный воришкалитовец белорусского происхождения и имеет законное право находиться в стране. Впоследствии это подтвердилось, но его долго мурыжили на предмет статуса и много проверяли. Даже паспорт нашелся и был привезен его приятелем Серегой«сявкой немытой», которому он был вынужден позвонить для определения домашнего адреса. Теперь полиции стало известно его имя. Валентин Гусевс был начинающим вором, и на первый раз он отделался предупреждением. Идея о самозапирательстве пришла в голову не ему и не Сереге«сизой гниде», а другому товарищу, который не делил с ними жилья (приехавшие на заработки прибалты обычно снимают жилье гуртом, в одном доме, иногда даже делят комнату, как в общежитии), а зря. Ведь живи он там, он бы знал о том, что Валентин говорит во сне. Хотя кто мог предполагать мое существование и знакомство с Блумфилдом. Да и если бы не дежурство Джима в ту ночь, не всякому другому офицеру пришла бы в голову мысль подслушать волшебное слово «водка», выдающее нашего брата на любом языке.
Случай 2. Покой нам только снится
Стоял поздний апрель. Это мое любимое время в Англии, когда еще не отцвели по всему городу нарциссы и тюльпаны, но уже появились в соседнем лесу синие колокольчики, а деревья отяжелели от белых и розовых цветов. Я, по счастью, живу не в Лондоне, но довольно близко, в графстве Эссекс. Это самое плоское и сухое место на острове. Здесь всегда температура чуть выше, чем в других районах страны, чуть меньше дождей, ветра и наводнений. Весь Эссекс похож на сад, если знать, куда смотреть. Здесь люди без конца что-то сажают, прививают и сеют. Здесь в лесах и парках растут деревья и кусты со всего мира, если в климате прижились. Вы видели розовые каштаны? А китайские магнолии с цветами больше чайной чашки? Одной вишни тут сортов двадцатьпочти все они декоративные, то есть неплодоносные, зато одни зацветают уже в январе, другие посыпают улицы в апреле розовыми лепестками махровых цветов, а третьину точь-в-точь черешня, что росла у дома детства моего. Весной фермы делят поля на лоскутное одеяло из голубых, ярко-желтых и зеленых квадратов. За милю видно, что там растет: злак, лен или рапс. В это время даже в машине с закрытыми окнами кружится голова от запахов, особенно по ночам. Я стараюсь не упустить момент наслаждения сейчас, в апреле и мае, пока могу, потому как позже, в июне, у меня начнется сенная лихорадка и я буду с распухшим носом чихать до слез и таскать с собой таблетки.
В десять утра в свою по расписанию выходную среду я неслась в полицию Саусенда, на берег морского залива в устье Темзы. Это мой любимый участок всего в двадцати милях от дома. Там у меня много друзей. Там происходят вещи поинтереснее магазинных краж. В этом городе живет многодетная семья Валдаса Тимаскауса. Он и его жена Рита каждые три-четыре месяца уходят в запой и лупят друг друга до тех пор, пока один из них не заявит в полицию. По-английски говорить они не умеют, поэтому меня вызывают переводить. Начинаются разборки и фотографирование многочисленных синяков, выбитых зубов и сломанных пальцев. Потом им запрещают общаться до суда, но любовь притягивает их друг к другу как магнит, они нарушают запрет и снова дерутся. Это чревато серьезными последствиями. Тогда они забирают заявление и на какой-то срок трезвеют. Я их очень люблю. Они, сами того не зная, оплатили школьную поездку моей дочери в Нью-Йорк. А еще благодаря им я обрела хорошего друга в лице Джулии Белл и доброго приятеля Филиппа Брауна. Джулия работает в отделе по домашним дрязгам, обожает собак и, как и я, не доверяет мужчинам своих дел. Мы с ней видимся не очень часто и, как правило, в спортзале. А Филипп дежурил во время одного из арестов и нашел во мне родную душу. Мы с ним делим интерес к археологии и страсть к спортивному экзотическому танцу кубино-латино-какого-то происхождения с соусным названиемсальса. Фил танцует его гораздо лучше меня. Он в этом мастер, как, впрочем, и во всем, чем занимается. Есть такие людиим все нужно делать на сто процентов. Особенно он обожает свою работу. Я тоже так хочу, но во мне живет жадный демон, который заставляет меня подхалтуривать на стороне. А что делать? Кроме меня ипотеку оплачивать некому.