в твои безответные стёкла,
попались в сети зари
и сдохли
Вода из бочки, как всегда, пахла старым деревом и морем. Унимо набрал чайник, зажёг огонь в очаге воспроизводя этот нехитрый ритуал, слишком простой, чтобы на нём можно было сосредоточиться и спрятаться от мыслей. Мыслей-чаек. Чаек-переростков с острыми клювами.
Кофе давно закончился. Мица обещала привезти, когда они с мужем поедут на ярмарку урожая в Навитер ближайший город Островной стороны, в котором кофе не отдавал утренним уловом.
Мица. Нимо смотрел в огонь, ожидая, пока закипит вода. Мица приходила вчера с шестилетней Фиолой, они так же сидели и ждали, пока приготовится чай. Унимо водил девочку полюбоваться видом с галереи маяка, тонкими стёклами ламп и огромной изогнутой линзой ей, казалось, никогда не надоедало это единственное развлечение, которое мог предложить «дядя Нимо». Она спрашивала про дельфинов, и про корабли, и про ночь. То, что смотритель мог не спать ночью, было для Фиолы, видимо, неоспоримым доказательством избранности и недостижимой мечтой.
Мица приходила к смотрителю маяка два или три раза в месяц, приносила почту и договоры, сыр, хлеб, сушёные травы, передавала просьбы из посёлка. Они, как взрослые, пили чай и обсуждали погоду (о, эта тема у моря была неисчерпаема!) и нехитрые новости местных жителей. Иногда вспоминали Трикса, совсем редко Форина, никогда Мицу и Нимо.
Как-то давно, ещё в другом мире, Мица сказала, что Нимо уедет с маяка. А она останется. Она и осталась. Спустя пять лет вышла замуж за молодого рыбака (Нимо даже был на свадьбе он помнил раздражающее ощущение песка в надетых по случаю новых ботинках, когда он вместе с другими плёлся вдоль берега в праздничном шествии, держа на нитке рвущегося в небо воздушного змея с блестящим на солнце хвостом), переехала от отца-старика Петрела, который стал ещё более угрюмым и теперь почти не выходил из дома, через год родила дочку, а сейчас ждала второго ребёнка. Она осталась, да.
Сначала Унимо пытался общаться с жителями посёлка, но потом, устав натыкаться на отражение Форина в каждом их взгляде, стал всё реже приходить на большую землю. А затем и вовсе ограничился походами к Петрелу за новыми письмами для перевода и припасами. Мица сначала пыталась выманить Унимо, звала его гулять, притворялась, что всё как раньше, как в детстве. Потом обижалась. А потом поняла, что её друг действительно уехал и тогда первый раз почувствовала, каково терять друзей, впервые чуть отошла в сторону и с научным любопытством смотрела на себя, одиноко сидящую на скалах там, где тонкой линией протягивалась узкая песчаная полоска от Исчезающего острова. В нужное время появился молодой красивый рыбак, который не собирался никуда уезжать разве что на ярмарку в город, чтобы продать сушёную рыбу и купить янтарные бусы для самой красивой девушки побережья.
Чайник вскипел. Задумавшись, Унимо машинально протянул руку и тут же одёрнул её, наткнувшись на горячий железный бок. Хранитель реальнейшего часто так обжигался. Реальность была строга, как будто он тянулся за счастьем, а не за парой кружек горячей воды с запахом летних лесных трав.
Когда бледный рассвет нехотя выбрался на небо из-под одеяла моря, Унимо потушил неуместные лампы и тут же заснул, положив голову на стол рядом с остывшим чаем.
Но насладиться дневным отдыхом смотрителю маяка не дали: не прошло и пары часов, как он проснулся, заслышав посетителей. Эхо маячной башни сообщило, что их было двое, они поднимались по длинной спирали лестницы быстро и уверенно, как не поднимался на маяк никто из посёлка.
Впрочем, Унимо ошибся: один из незваных гостей был местным жителем. Примар рыбачьего посёлка Томэр Стор, с которым смотритель виделся всего несколько раз (и всегда это были случаи, когда жителям угрожала опасность и требовалась срочная помощь), осторожно поднялся на галерею и замер у входа, испытывая очевидную неловкость. Раньше он никогда не приходил на маяк сам, присылал кого-нибудь из подросших сыновей. Тар Томэр удивлял Унимо своей деятельной силой и предприимчивостью. «Мастера реального» называл таких людей Форин. С долей уважения, которое редко доставалось от него кому-нибудь вне реальнейшего. И всё равно Нимо, признавая за ними право на реальное, не мог до конца доверять людям, которые так демонстративно не сомневаются ни в чём. Возможно, каждый такой человек просто хорошо прятал все сомнения, как сказочный колдун Лесной стороны прятал свою смерть. Унимо не знал, поскольку не считал себя вправе искать намеренно скрытое во всяком случае, без необходимости.
Другой посетитель вёл себя куда более уверенно, хотя и в рамках снисходительной вежливости. Он сразу, как только поднялся, сделал несколько шагов в сторону Унимо, кивнул и сказал:
Доброго утра, лори Ум-Тенебри. Простите за беспокойство. Шэйлир Оре Лейтери, недавно назначен королевским квестором при наместнике Островной стороны вот, объезжаю все поселения.
Лори королевский квестор был высок, строен, одет в удобную и изысканную дорожную одежду точно по размеру и будто весь мир так же был ему точно по размеру. Лицо его любому, кто в своё время имел дело с птичниками, не оставило бы сомнений в том, что он из этой породы. И хотя Общество Королевских Птицеловов было распущено на следующий день после вступления на престол королевы Тэлифо, с уничижительными формулировками «за превышение дарованных полномочий, незаконные преследования подданных Шестистороннего Королевства, в том числе приведшие к трагическим последствиям», но птичники, очевидно, никуда не делись. Все двенадцать лет у затворника-смотрителя просто не было случая в этом убедиться а теперь, верно, пришло время.
Бросив взгляд на хмурого Томэра, Нимо едва не шагнул назад, к стене: казалось, лори квестор сразу занял изрядную часть пространства на галерее и не собирался отступать. Унимо постарался как можно быстрее отыскать одну из сотен невозмутимых улыбок Форина, словно актёр, опаздывающий на представление и на ходу цепляющий бумажную бороду.
Обдумывая ответ, смотритель отказался от вариантов предложить располагаться (он никого в гости не приглашал!), спросить, чем обязан неожиданному визиту (он не должен спрашивать то, что ему и так обязаны сказать), поэтому просто молча изобразил готовность слушать, раздражаясь ещё и от того, что теперь жители посёлка будут знать о его шейлирском происхождении.
Лейтери, не встретив заискивающего фальшивого гостеприимства, обычного для тех, к кому он приходил в качестве квестора, на мгновение сбился, но тут же понимающе улыбнулся:
Мы постараемся не занять много вашего времени, лори.
Унимо всё-таки указал на табурет и кресло в углу всё, что было на галерее, а сам устроился на окне, больше напоминающем раму для морского пейзажа.
У вас тут очень красиво, вежливо заметил шейлир. Но никто его не поддержал, поэтому ему пришлось продолжить: Я просматривал книгу жителей посёлка и с удивлением обнаружил, что вашего имени там нет. Мне даже пришлось пересмотреть книгу дважды. У меня были точные сведения из Тар-Кахола о месте вашего пребывания ну, понимаете, такие люди, как вы, имеют особое значение для Королевства, тут его улыбка стала таинственной, а Унимо словно вылили за шиворот кружку ледяной воды, и вдруг, представьте себе, я не нахожу вашего имени в списке местных жителей. Хотя, как вы, конечно, знаете, по Правилу для поселений каждый, кто останавливается в какой-либо местности Королевства более тридцати шести дигетов непрерывно, должен быть внесён в книгу жителей, тут лори, очевидно довольный этим обстоятельством, впервые взглянул на примара, неловко пристроившегося в кресле в углу.
Разумеется, Унимо никогда не задумывался об этом. Его практическое знакомство с законами Королевства закончился давным-давно, когда в Ратуше Тар-Кахола ему отказали в поиске работы из-за его шейлирского титула. С тех пор он не мог даже подумать, что к чему-либо из его мира можно применить вот эти чудовищные слова, которые с таким серьёзным видом произносил квестор.
Поэтому, выдержав паузу, продолжал Лейтери, для установления меры вины тара примара в указанных нарушениях, обстоятельств, тому способствовавших, и мотивов, побудивших к этому деянию, я непременно должен был встретиться с вами.