Громадное волнение охватило публику и судей. Заседание было прервано. Произведенное дознание доказало справедливость слов молодой женщины.
Графиня и Максим Достевич были объявлены свободными от суда и следствия, и это объявление вызвало бурный восторг публики. Первая жена графа Коста была оправдана, так как судьи признали, что преступление она совершила в силу необходимости, а камердинер был признан сообщником графа Коста и приговорен к нескольким годам тюремного заключения.
Так окончился самый таинственный процесс из всех бывших доселе во всем мире процессов.
Пятнадцатое письмо.
Графиня Коста графине фон Таннен, в Берлин.
Рим, Декабрь 1904 Дорогая моя!
Завтра я приезжаю к тебе. Сколько разнородных волнений и настроений пережила я за это время. Но ты ведь знаешь все подробности и мне незачем тебе объяснять положение вещей.
Но одно все-таки я должна тебе объяснить: со мной приезжают два человека, которые стали мне дорогими благодаря пережитому горю.
Я привезу с собой привидение замка Ламорт, для того, чтобы ты полюбила эту несчастную женщину, которая скорее девушка, чем женщина, и вернула ее к жизни. Я знаю твое доброе сердце и знаю, что ты просьбу мою исполнишь.
Временами рассудок ее мутится, но доктора обещают ей полное выздоровление. Под покровом твоей любви она выздоровеет, и я никогда не покину ее. Она останется навсегда со мной и надеюсь, что она еще познает то счастье, которое теперь познала я.
Ты уже поняла все, не правда ли? Родители мои приехали и дали свое согласие.
Я выхожу замуж за Максима Достевича и на этот раз, дорогая моя, я знаю, что муж мой человек, достойный моей любви.
Я не люблю его так, как любила графа Коста. Любовь моя к нему сильнее. Это безграничное доверие, это чистое, спокойное счастье.
До скорого свидания в Берлине. Я воспользуюсь моим пребыванием у тебя, чтобы вместе с Максимом Достевичем отблагодарить того человека, энергии и самопожертвованию которого мы обязаны нашим спасением.
Я подразумеваю графа Стагарта, которого ты успела вовремя послать спасти нас.
Каким образом мне его отблагодарить?
Я думаю, что он будет счастливее всех нас. Ведь у него такое доброе сердце, что он чувствует себя счастливым уже тогда, когда он может осчастливить других.
Твоя Эллен.
На дне Берлина
I. Дочь ювелира.
В Берлине, на Бернауской улице находилась маленькая мастерская, принадлежавшая старому ювелиру Максу Денневицу. Этот Денневиц получил Железный крест еще за войну 1866 года и зарабатывал теперь свой хлеб честным трудом. Его любили все, и стар и млад. Будучи настоящим берлинцем, в дни молодости которого в Берлине было всего пятьсот тысяч жителей, ювелир отличался добродушием. Старомодным консервативным взглядам он остался навсегда верен, и ничто не могло изменить его убеждений.
Он не знал ничего о новой промышленности, он не хотел ничего знать о современных искусствах. Он продолжал фабриковать свои кольца, как фабриковал их тридцать лет тому назад, и клиенты его были вполне довольны.
Дело шло отлично и после того, как Денневиц потерял свою верную жену.
Напротив, год от году увеличивалось число заказчиков, именно заказчиков, а не заказчиц.
Причину этого нужно было искать в дочери ювелира. У мастера Денневица была семнадцатилетняя дочь, прекрасная как утренняя заря и при этом добродетельная и умная. Она всегда бывала в магазине, и для каждого из покупателей у нее находилось доброе слово. При этом она так умела себя вести, что никто из клиентов не осмеливался нарушить границы приличия.
Вполне понятно и нисколько не удивительно, что многие и тайно и открыто домогались ее руки. Всякий видевший ее, наверное, забывал все житейские правила о приданом, которое в настоящее время является единственной побудительной причиной для вступления в брак.
Эти золотые кудри стоили дороже, чем целый мешок новых талеров, и когда улыбка светилась в ее больших голубых глазах, блеск этих глаз можно было сравнить с блеском только что отчеканенных золотых монет. При этом она была стройна и изящна, как фарфоровая фигурка.
Можно было предполагать, что Фридерика должна быть всегда веселой и что она должна всегда светиться счастьем. Так и было до последнего времени. Но, несмотря на свою божественную красоту, Фридерика была только девушкой, а не богиней, и поэтому горе коснулось и ее.
Это произошло в тот день, когда в мастерскую Денневица поступил молодой, жизнерадостный подмастерье. Это было не обыденное происшествие, так как старый, упрямый ювелир не считался человеком, у которого молодой подмастерье мог бы чему-нибудь научиться.
Старое скромное мастерство уступило место современному, фантастическому и поэтому неудивительно, что никто не хотел учиться ювелирному мастерству у старомодного Денневица. Надо предполагать, что у подмастерья были свои особые соображения, когда он поместился в узкой мастерской Денневица и начал выковывать простые, бесхитростные кольца.
Он был родом с Рейна. Это был веселый молодец, напевавший целый день веселые песни, а вечером пропивавший свой скудный заработок в кабачке.
Мастеру это, конечно, не нравилось, и если бы подмастерье не был такой хороший и ловкий работник, он давно послал бы его ко всем чертям. Но ввиду этого обстоятельства он поневоле затаил свое недовольство.
Собственно говоря, Ганстак звали молодцане производил хорошего впечатления.
По всему видно было, что он легкомысленный малый, и широкий шрам на лбу ясно показывал, что во хмелю он буен.
Тем не менее, он понравился Фридерике и дело пошло так, как обыкновенно идет во всех подобных историях: сначала взгляды украдкой, затем вздохи и тайные рукопожатия и, наконец, когда ювелир сидел после работы за кружкой пива в кабачке с патриотическим названием, они сидели рядом в укромном уголку и говорили как можно меньше, чтобы не упустить случая поцеловаться.
Однако, Ганс не был бы верен самому себе, если бы он после подобных сладких свиданий не отправлялся в кабачок и возвращался навеселе домой поздно ночью, когда все добрые люди уже предавались сну. Вполне понятно, что он при этом сходился со всякого рода сбродом, ютящимся по кабачкам северной части Берлина, и о его ночных похождениях ходили самые дурные слухи.
Фридерика этому не верила, или, вернее, не хотела этому верить, так как любовь делает человека не только слепым, но и глухим. Но все-таки же прежнего веселья ее как не бывало, и счастье ее чистой любви часто омрачалось тайной тревогой.
В то время одним из постоянных и лучших клиентов ювелира был один русский граф, который имел роскошный и изящный дом в фешенебельной части Берлина, экипажи, лошадей и, конечно, мог бы приобретать по своему вкусу более изящные вещи где-нибудь в центре города, чем здесь у захудалого ювелира.
Но и у графа Понятовского были основания, по которым он так часто оставлял свой экипаж на углу, а сам отправлялся пешком в магазин ювелира Денневица.
Соседи ювелира не были дураками и с живым интересом следили за ходом дела.
Граф Понятовский скоро открыл, что Денневиц отправлялся каждый вечер в шесть часов выпить кружку пива, и когда он однажды зашел полчаса спустя после ухода ювелира, он застал в магазине Фридерику, которая сидела в полутьме. Но при этом он не заметил, что еще другой человек сидел молча в углу.
Фридерика сделала графу поклон и спросила, что ему угодно.
Граф, красивый мужчина лет тридцати с изящными манерами, наверное, в другое время произвел бы впечатление на невинную дочь ювелира и овладел бы ее сердцем. Но это сердце принадлежало уже другому и поэтому Фридерика обращалась с графом с той вежливостью, которую заслуживают постоянные покупатели.
В данном случае присутствие ее возлюбленного смутило ее и граф, конечно, не был бы светским человеком, если бы он не подумал, что Фридерика покраснела вследствие его неожиданного прихода.
Он пригласил ее сесть и сам опустился на стул.
Фрейлин Фридерика, проговорил он задушевным голосом, я имею намерение переговорить завтра с вашим отцом об очень важном деле, касающимся и вас и меня. Но прежде чем решиться на этот шаг, я пришел переговорить с вами. Надеюсь, вы не откажете уделить мне несколько минут.