Молчи!
Чего «молчи»?! Возьму да уйду. Чего мне тут лежать, не жравши. Женщина продолжала брюзжать, но ее не слышали. Они втроем теперь скакали по кочкам, пробираясь к левому леску.
Давно ли вернулся? спросил Рябчик Пузана.
На прошлой неделе. Ох, грехи Семь месяцев шел!
Тебя куда доставили?
Доставили в Колу и пустили. Осень, погода страшная, добычи нигде, ни куска хлеба, в кармане ни гроша, делай, что хочешь. А пригнали нас человек шестьдесят.
Ну?
Ну и пошли в тот же день обратно. Из шестидесяти дотащилось до Горячего поля одиннадцать. Из них шесть уж опять сидят, опять в Колу пойдут.
Неужто одиннадцать? А остальные?
Кто подох, кто отстал. Сил, братцы, ведь не хватало. Верите ли, мхом да падалью питаться приходилось! Хорошо, как попадался кто на пути, но это за редкость! Там и дорог-то нет настоящих, путникиодни мужички местные. Ну, попадались ктоау!
Од-на-че
На седьмой месяц только добрались. И вспомнить-то жутко!
Что же, почин был здесь-то?!
В тот же день часы сорвал, а на другойлабаз разнес!.. Натерпелся ведь
Они пошли молча. Совсем стемнело. Ночь была тихая, теплая. В воздухе не слышалось шелеста, только кваканье лягушек да треск насекомых нарушали могильную тишину.
Один работаешь? спросил Вьюн.
Один, отвечал Пузан, хочу вот к Гусю проситься!
Тю-тю! Гусь в воду канул! Исчез бесследно. Теперь у нас Тумба вожалым.
Вот и чудесно! Попрошусь к Тумбе.
Отчего ж? Мы тебя примем! Ты мужик хороший, слаб только.
Нет, теперь ау! Спуску не даю!
Что? Проэкзаменовали?! Попробовал Мурмана, так покладистее стал! В нашем рукомесле нельзя, брат, миндальничать! Чуть оплошал и пиши письмо в деревню.
Опять все замолчали.
Кочки миновали. Пошла тропа влево, и минут через десять вдали показалась лужайка, переполненная людьми.
Вон уж наших сколько, воскликнул Вьюн. Верно мы с тобой, Рябчик, проспали.
Да, опоздали.
Приближавшихся увидели с лужайки, и несколько человек пошли к ним навстречу. Это был сам Тумба с двумя своими старыми товарищами.
Добро пожаловать, произнес хозяин, прикладывая руку к козырьку, что поздно? Али на деле были? А это что за гость? Ба ба ба! Да никак Пузан?!
Он самый, мурманский! отвечал Пузан, кланяясь и протягивая руку.
Ну, не ожидал тебя видеть! Все равно что с того света! Здорово! Здорово. Пойдемте.
Они вместе все подошли к площадке. Здесь, на траве, лежало человек пятнадцать. В глубине площадки, около самого леса, была устроена большая палатка, сложенная из глины и хвороста, с двумя окнами и входной дверью. Около палатки стояла высокая женщина с грудным ребенком на руках. Женщине на вид было под 30 лет, и на лице сохранились еще следы красоты.
Моя Настенька с наследником, представил ее Тумба новым гостям.
Гости поклонились.
Шельмец весь в отца. Седьмой месяц пошел. Здесь родился и выйдет верно атаман Горячего поля.
Тумба взял ребенка у женщины и, развернув пеленки, с гордостью стал ласкать малютку. Ребенок действительно крупный, большой; очутившись на руках отца перед многочисленным обществом, с любопытством всех разглядывал и сложил ручонки в кулаки.
Ишь каким воином смотрит. У-у-у
Тумба отдал мальчугана матери и обратился к гостям:
Ну, господа, выпить с дорожки. Наливайте, братцы, выпьем за прибывших. Валяйте.
В стороне разложен был костер, и в чугуне кипятилась похлебка. Все выпили, закусили. Прибывшие тоже разлеглись на траве, разговор происходил оживленный. Все чувствовали себя отлично и были веселы. Здесь они совершенно на свободе, в полной безопасности и в гостях у радушного хозяина.
Погодите, гости дорогие, сейчас похлебка поспеет, поедим как следует и в картишки засядем, а хозяйка самоварчик согреет да чайком нас побалует.
Стуколкадело хорошее. Только не по большой, тридцать копеек обязательная, произнес Вьюн.
Там видно будет. Можно две стуколки устроить: одну покрупнее, а другую для мелочей.
Настенька, посмотри, не упрела ли похлебка? А пока, ребятушки, налейте-ка еще по стаканчику, суетился радушный хозяин.
Налили. Выпили.
Ночь-то, ночь, какая благодатная! Это ли не жисть!
11Визит
Куликов целую неделю ждал Елену Никитишну.
Не может быть, чтобы она решилась не прийти! На ее совести слишком большое пятно, и она не может быть спокойна после моих прозрачных намеков. Ну, а если? Если она ответит молчаливым презрением?! О! Тогда я сначала ей, а потом ее супругу напомню анонимными письмами обстоятельства, при которых она овдовела. Если анонимки не подействуют, можно будет написать кое-кому из сильных мира сего. Впрочем, до этого не дойдет. Я убежден, что она явится.
И Куликов бегал по своим комнатам, как зверь в клетке. Коркины поглотили в это время все его внимание. Он даже мало думал о своей невесте Гане, о торговле в кабачке и о тех странных человеческих звуках, которые доносились из подвала. Все его внимание было сосредоточено теперь на Елене Никитишне. Это для него теперь вопрос личного самолюбия. Он заставит ее покориться!
И на его толстых губах играла злая усмешка. Глаза метали молнии. Он походил на кошку, боящуюся упустить мышонка.
В дверь тихо постучались.
Кто там? грубо окликнул он. Просунулась голова слуги.
Иван Степанович, вас какая-то барыня спрашивает.
Куликов весь вздрогнул от неожиданности и засуетился.
Ага! То-то! Я знал это! Проси, проси, проведи через парадную дверь и никого больше не принимать! Слышал! Говори всем: дома нет!
Слушаюсь.
Голова скрылась.
Куликов наскоро оправил перед зеркалом туалет, волосы и стал против дверей в ожидании гостьи. Двери распахнулись. Слуга пропустил вперед высокую, стройную даму под густой вуалью и, закрыв двери, удалился. Куликов сделал несколько шагов вперед и остановился в недоумении. Перед ним стояла Ганя.
Агафья Тимофеевна?! Вы как здесь?! Чему я обязан вашим посещением? Здоров ли папенька?!
Иван Степанович, оставьте этот тон! Я пришла к вам, разумеется, без ведома папеньки. Я пришла вас просить
Просить? О чем? Я вас не понимаю! Но войдите, пожалуйста, присядьте, побеседуем. Вот неожиданный визит!
Они вошли в гостиную. Ганя опустилась на первый попавшийся стул. Она была бледна, имела измученный вид, но красивые черты лица с кротким выражением чудных глаз казались еще прекраснее. Гордо откинутая назад хорошенькая головка на роскошном бюсте делала ее настоящей красавицей в полном смысле слова, и Куликов невольно любовался ею.
С минуту они оба молчали. Ганя не могла собраться с духом, чтобы начать, а Куликов умышленно тянул паузу, чтобы любоваться девушкой. Теперь, когда в ней природная скромность боролась с решимостью и отвагой, когда она совершила целый подвиг рискованного визита и вдруг начала трусить, очутившись лицом к лицу с последствиями своего подвига, она поминутно то бледнела, то краснела, то глаза сверкали огнем, то вдруг потухали, и она как-то ежилась, уходила в себя, готова была провалиться сквозь землю и бежать назад без оглядки. Куликов следил за этими переменами и, любуясь внешним их эффектом, все хотел угадать, какое состояние возьмет верх.
Наконец Ганя заговорила:
Иван Степанович, я устала вести эту безгласную, тайную борьбу Я признаю себя побежденной. Пришла просить пощады. Не добивайте меня. Прекратите борьбу. Диктуйте условия.
На губах Куликова скользнула усмешка Он отвечал не сразу.
Извините, Ганя, я не совсем вас понимаю. Мне кажется, что вы вовсе напрасно обвиняете меня в какой-то войне против вас, чуть ли не в мучениях, причиненных вам. Могу вас уверить
Постойте, перебила его девушка, и глаза ее сверкнули, вы хорошо понимаете, что я пришла к вам не для пустых фраз!.. Если вы продолжаете притворяться, то я буду говорить прямо. Вы завладели доверием и расположением моего отца Вы получили согласие моего отца на то, чтобы сделаться моим женихом Вы почти ежедневно настраиваете отца против меня и заставляете его подчинить меня своей воле и вашему решению!.. Я боролась сколько могла Я положила все свои силы на эту борьбу!.. Теперь я вижу, что дальше бороться не в состоянии Я пришла к вам, как к честному человеку, просить Просить, во-первых, отказаться от видов на меня и, во-вторых, прекратить знакомство с моим отцом, перестать нас посещать