Да ведь он мертв, черт возьми!
Мы бросились к постели: сомнения быть не могло. Из-под одеяла виднелось красное пятно на рубашке. Убийца, очевидно, поразил свою жертву во время сна метким ударом в сердце, а затем закрыл рану одеялом.
Внутреннее кровоизлияние, сказал Введенский. Удар нанесен сверху вниз тонким и длинным колющим оружием, должно быть, тем же, которым был убит граф.
Это издевательство, с бешенством воскликнул Воронин. Этого я себе не прощу!
Я посмотрел на его лицо и поразился. Добродушное, слегка ироническое выражение его исчезло. Предо мной был иной человек, охваченный яростью, едва-едва сдерживающийся усилием воли; в нем клокотало неудержимое желание мстить за новое наглое преступление, за свое собственное оскорбленное самолюбие.
Это надо было предвидеть! произнес он. Александр Петрович, вы мне поможете. Необходимо осмотреть весь дом. А вас я попрошу, обратился он во мне, занять, вместе с Демьяном, наблюдательный пост на террасе, ведь у вас есть револьвер? В случае, если выйдет из своей комнаты граф, предупредите меня.
Воронин с Введенским тщательнейшим образом осмотрели комнаты главного корпуса здания; там их поиски остались совершенно безрезультатными. Но когда Воронин стал подыматься по лестнице, которая вела из прихожей в верхний этаж, его внимание было привлечено бумажкой, белевшей на одной из ступенек. Подняв ее и осторожно расправив, он разобрал отрывок фразы, очевидно, вырванной из какого-то письма:
«je laisse Claire dans la famille de mon amie, et dans quelques jours».
Лестница вела в небольшой коридорчик, в который выходили три двери из трех расположенных во втором этаже особняка комнат. Две из них постоянно занимал молодой граф, лишь недавно, почему-то, переехавший вниз, а третья служила для приезжающих. В ней теперь жил, гостя у графа, маркиз де Варенн. В этот день маркиз ночевал внизу, вместе с Николаем Дмитриевичем.
Здесь поиски не увенчались успехом. Но когда Воронин уже сходил с лестницы, Введенский, вернувшись в среднюю комнату, бережно ссыпал на бумажку пепел с одной из пепельниц и, спрятав сверточек в карман, спустился в сад.
Затем они прошли через коридорчик в кухню и в людскую.
В кухне повара Терентия уже не было, он ушел за провизией, а его жена Пелагея и казачок были поражены появлением Воронина и Сашки чуть ли не до столбняка и лишь молча наблюдали за каждым их жестом. Поиски и здесь не дали никакого результата.
Надо еще обследовать сад, Сергей Лукич, сказал Сашка, когда они возвратились на террасу.
Непременно, отозвался Воронин. А вас я попрошу, обратился он ко мне, постучаться к Николаю Дмитриевичу и как-нибудь поосторожнее рассказать ему о всем происшедшем.
Пока я исполнял эту печальную обязанность, Воронин с Сашкой исследовали еще раз сад. В той его части, которой мы с Введенским не успели еще осмотреть, было сделано очень важное открытие. На дорожке, отделявшей газон, в центре которого находилась беседка, от другого, примыкавшего к ограде, виднелись следы. Кто-то, судя по величине и форме следовмужчина, по-видимому, перешел через эту дорожку, направляясь от беседки к стене.
Это вчерашний след. Как я его мог не заметить! воскликнул Воронин. Сашка укоризненно закивал головой.
Воронин вынул из кармана лист бумаги, расправил его и, осторожно наложив на ясно обрисовавшийся на песке отпечаток ноги, вырезал его точную копию. В это время Введенский тщательно осматривал траву в том месте, где неизвестный сошел с нее на дорожку.
Трава не песок, и человеческая нога почти не оставляет на ней следов. Введенскому, а вслед за ним и Воронину не удалось определить путь, по которому прошел неизвестный. Только с обоих краев дорожки трава была как будто слегка примята.
После тщательного осмотра сада, Воронин направился вместе с Введенским в комнату Николая Дмитриевича. Они застали нас в тот момент, когда мне пришлось употреблять все свое красноречие, чтобы успокоить взволнованного графа.
Это ужасно, восклицал он с отчаянием. Это я, только я виноват в смерти этого несчастного! Зачем только я вмешиваю ни в чем не повинных посторонних людей в свои дела? Одно пребывание в этом доме приносит несчастье.
Напрасны были все мои доводы, что предвидеть убийство было невозможно. Граф упорно стоял на своем, упрекая себя в совершившемся преступлении.
К счастью, ко мне на помощь пришел Воронин. Он вошел уверенно и спокойно, представляя своим видом полный контраст вытянутым лицам всех присутствовавших, не исключая и появившегося следом за ним Сашки.
Успокойтесь, граф! сказал он убежденным тоном. Того, что свершилось, не поправить. Но я полагаю, что не позже, чем через три дня, мне удастся привести вам разгадку этого, столь таинственного на первый взгляд, происшествия.
Я буду жить этой надеждой, с невольным порывом облегчения воскликнул Николай Дмитриевич. Заранее благодарю вас.
Воронин молча откланялся и ушел.
Граф, у меня к вам очень большая просьба! обратился я к Николаю Дмитриевичу, когда затихли шаги Воронина. Только, пожалуйста, не припишите ее моей навязчивости.
Что вам угодно? спросил граф.
Я знаю, что после всех этих передряг ваши нервы не могли еще успокоиться. Затем, о Ганнибале еще ни слуху, ни духу; графиня Нина Александровна все еще в беспамятстве; при таких обстоятельствах помощь надежного человека может вам пригодиться. И я прошу у вас, как одолжения, разрешения помочь вам в эту трудную минуту.
Благодарю вас, ответил граф. Я был бы очень рад воспользоваться вашим предложением, но зачем вы хотите припутывать себя к тем скверным шуткам, которые сыграла и, я боюсь, сыграет судьба с нашей семьей?
В таком случае, я не оставляю его одного, вмешался Введенский. Ночевать мы можем эти несколько ночей наверху и, следовательно, вас не стесним. Вы не откажете нам, Николай Дмитриевич?
Граф с чувством пожал нам руки.
Глава IV
Китайский павильон
Вечером, когда мы поднялись во второй этаж, попрощавшись с графом, который по-прежнему не отходил от посте-ли Нины Александровны, начавшей, по-видимому, немного поправляться, я вспомнил обещание, которым Воронин обнадежил Николая Дмитриевича, и спросил Введенского:
Сашка! Что, по твоему, выдумал Воронин?
Чушь! коротко ответил Сашка. Я сам в этом деле ничего еще не понимаю и, боюсь, не пойму, но для меня ясно, что правильно разрешить загадку так скоро Воронин не мог.
Так что он на ложном пути! На каком же именно?
Не знаю! ответил Сашка. Но боюсь, что на самом неудачном. На этом деле он легко может попортить свою репутацию. Впрочем, может быть, он просто хотел обнадежить Николая Дмитриевича
Репутация Воронина, возразил я, испытана уже на таких твердых оселках
Ну и оставайся при своем, сердито ответил Сашка. А по-моему, у нас настоящий преступник, преступник-артист своего делатакая редкость, что Воронину с ним встречаться не пришлось.
И на все последующие вопросы Сашка, обиженный моим недоверием к его словам, отвечал притворным храпом.
Сбавь немного свою спесь, наконец, сказал я в виде заключения. Мое, и не только моевсеобщее убеждение в талантливости Воронина имеет под собой кое-какие основания; и я убежден, что он один способен поднять густой флер, который лежит на всем этом деле.
Но Сашка, по-видимому, не слушал и храпел уже непритворно. Я пытался заснуть в свою очередь, но мне не спалось. Перед глазами так и мелькали трагические картины двух последних дней, взволнованные, растерянные лица зрителей Но одно лицо было самоуверенно-спокойно: это было лицо Воронина.
Заснуть мне так и не удалось. Провалявшись часа два в постели, я наконец решил, что лучше встать, одеться и посидеть у окна.
Была светлая, ясная ночь. Приближались белые ночи, для однихпрелесть, для другихбич Петербурга. Но до настоящих белых ночей было еще довольно далеко. Свет был не то лунный, не то от зари, и это странное сочетание давало всей картине своеобразный колоритбледный, нежный, какой бывает иногда на акварельных пейзажах, полный еле заметных переливов красок, прелесть которых, чуждая ярких тонов, понятна лишь чуткой к красоте настроения душе северянина.