Потом они стали называть себя со странной гордостью, дерзко: «Скальже стая» Шакалья стая, падальщики войны, охраняющие подступы к родному городу, нагоняющие выбившиеся из сил отряды, рискнувшие оказаться рядом. И прятали в карманы коробочки с белыми капсулами, помеченные буквами «ПС».
9 марта 201* года. Москва
Вот с тех пор Стая стала такой, какой она есть была, в смысле, быстро поправился Сиф. Кто бы знал, как сложно возвращаться в прошлоебудто в заброшенный дом, когда-то полный дорогих тебе людей. Даже если возвращаешься только в мыслях, потому что всего Сиф рассказывать этому похожему на танк генералу Итатину не стал. Всего даже командир не знал. Сиф хранил воспоминания о том, чего не видел сам, глубоко внутри. И, странное дело, представлял он те рассказы яснее реальных событий.
Вскоре у Стаи появился закон. Который позволял выжить Вернее, мальчик невесело усмехнулся, сохранить имя Стаи, потому что после каждой стычки она менялась. Недостатка в новичках не было, Скали были даже знамениты. Конечно же, законом этим был закон сильного. Раненому или трусу не место в Стае! Жестоко? Да. Неразумно? Тогда мы этого не знали и думали, что просто избавляемся от слабаков. Ведь Стае нужно быть сильной! Ведь мы ещё дети! Капу, командиру, было тогда лет шестнадцать, остальныемладше, Сиф перескакивал с прошедшего времени на настоящее, еле сам это замечая, затем вновь возвращался к прошедшемукакой-то своей частью он перенёсся почти на семь лет назад. В события, о которых ему рассказывали там, в Стае. Он почти слово в слово повторял сказанное Капом, кроме своих теперешних рассуждений о «законе Стаи». Помолчав немного, приводя мысли в порядок, мальчик закончил:Вот такими мы были, Скалями. «Шакалами».
Гном молчалосознавал услышанное. Не то, чтобы он медленно соображал, нет, когда надорешения проблеме он находил мгновенно. А так он просто всё делал неторопливо, обстоятельнои думал тоже. Танки не гонят, зато горе тому, кто окажется у танка на пути, особенно с дурными намерениями. Такого самоубийцу ведь даже не заметят.
Детиодни? коротко спросил он, обдумав рассказ.
Ну да. Мы же они же думали, что город свой охраняют. В пригородетам пустынно, если военные и появляются, то их не слишком много. Это потом пришлось уйтикогда «взрослые» боевые действия в город перешли
Гном молча закивал и снова погрузился в длительные размышления. О чём он думал? С чем сопоставлял рассказ пятнадцатилетнего фельдфебеля?.. Сиф не знал и даже не задумывался.
Про Скалей я понял. Теперь про стычку с группой Заболотина-Забольского, наконец проговорил Гном. Любопытство танкаэто приговор. Хочешь или нет, но рассказывать придётся.
Сиф вздрогнул, всё ещё мыслями гуляя среди тех ребят, которых считал своей семьёй долгих два месяца, когда был с ними, да и потомтоже. Даже сейчас ему казалось, что встреть он кого-тои узнает сразу, потому что их не спутать ни с кем! Капкомандир. Тильвторой, самый близкий друг Неунывающий Рыжа, у которого в карманах водится всё на свете, беззаботно-лихой Кусь И И Люк, подорвавшийся на мине
Так что там было? Что за стычка? в словах Гнома будто бы проскользнуло нетерпение, но, наверное, оно просто послышалось.
Маленький фельдфебель заколебался. На свою память он полагаться не мог, а рассказы о тех днях не любил.
Да просто столкнулись. Шакалята не рассчитали, сколько нас, мы не сразу поняли, где враг, подал голос Заболотин, словно ободряя своего воспитанника.
Стычка с группой задумчиво произнёс Сиф, стараясь снова окунуться в прошлое, хотя бы по чужим рассказам, но в другое прошлое. Память не хотела возвращаться. Слишком страшными были те дни.
Короткий вдохи с головой в омут прошлого:
Скверная была для Стаи стычка. Много нас там осталось.
8 сентября 200*. Забол. До конца войны пять месяцев
Кап, задержав дыхание, вжался в ствол дерева и оглядел поляну, ставшую изощрённой ловушкой. Тактика Стаи, отработанная не раз, была хороша для измотанного долгим преследованием отряда противника человек в десять. С полной сил, хорошо вооружённой и опытной по части перестрелки в лесных условиях группой в два десятка человек Стае явно было не тягаться. И ещё, разумеется, там, где Скали знали каждую тропку, каждое дерево, их никто не мог вот так застать врасплох, а здесь, за десятки километров от родного города, вымотанные долгой дорогой
Только отступить нельзя было. Пока спрыгнешь с дереватебя в воздухе продырявят с той же легкостью, с какой сейчас дырявят сидящих в листве. Как спелые яблоки от сильного ветра, сыпались на землю подстреленные Скали Точнее, конечно, бывшие Скали, Стая мёртвых и раненых не подбиралаей дороже были целые. И это никого не беспокоило. Эмоции, сверкнув на час, теперь отстояли от «Шакалов» так далеко, что воспринимались чем-то второстепенным.
«ПС», было написано на драгоценных коробочках. «Психостимулятор» как расшифровывалось это во взрослых умных книжках. «Откат» звали это странное, словно туманом все чувства заволокло, состояние Скали, и ценили они откат гораздо больше кратковременного «пика».
Но туман, скрадывающий эмоции, никогда не мешал Капу фиксировать всё происходящее с точностью видеокамеры. Вон мелькнула белобрысая голова, перетянутая свёрнутой в жгут банданой, мелькнуло пёстро размалёванное, под камуфляж, лицо Сивогообычно улыбчивое, а теперь испуганно перекошенное. По части размалёвки Сивый был спец. Он умудрялся даже выгорающие на солнце до почти белого волосы сделать незаметными на фоне листвы. Может, дело было в ростемаленькому легче остаться незамеченным. Может, в особом таланте. Капу стало жалко, что такой головастый парень пропал.
Отходим, к навкиной вас..! Скали, чтоб вас, кто живой, валим в лес, авось кто дойдёт! заорал «Шакалий» командир, спрыгивая вниз, чувствуя, как замирает внутри туго натянутая нитьубьют или не успеют?
Упал, рванул за ствол, чуть привстав, бросился вглубь леса. Нить внутри, казалось, звенела от напряжения. Вот, справа мелькнул Тиль. Значит, их хотя бы двое живо Жалко Сивого. Может, всё же уцелел? Уйдёт с ними? Сивый, даром, что совсем малявка, сильный всё равно, как это слово понималось в Стае
До чащобы добрались уже вчетвером. К вечеру ещё трое нашлись. И всё. Из двадцати трёх мальчишек-«Шакалов». Сивого не было, и Кап ходил злой, орал на всех, ожесточённо, грязно ругаясь. Не должен был Сивый помирать. Может, он в отрубе, а потом придёт в себя Догонит
Тиль, не гляди ты на меня больным взглядом! Сам знаю, что Сивого твоего ненаглядного с нами нет! Кап впервые не мог глядеть в глаза своему другу. Кап, Тиль и Сивыйиногда Капа посещали бредовые мысли, что они похожи на семью.
И первый раз за долгие пять месяцев «скальже кома?ндир» усомнился в верности утверждения «раненыйслабак». Но было уже позднооставалось только надеяться.
Лишь бы Сивый был жив. Тогда догонит. Тогда никто не посмеет сказать, что Сивыймалявка и слабак.
Так надеялся Кап. Жизнь же распорядилась иначе, хотя Сивого и не убили в той перестрелке.
Встреча откладывалась, вопреки горячему желанию обоихна никем, кроме одного Господа Бога, не определённый срок.
Ёлки-палки, вашбродь! Это ж дети! отшатнулся от тела один из солдат. В нас дети палили!
Командир выразительно выругался, по-местному помянув навкучудище с болот, что людей в туман заманивает стонами да детским плачемто её, навкины детишки стараются ради мамки.
Навкины детишки Прям как эти.
Живой кто есть? мрачно спросил он, щупая пульс ближайшего к нему ребёнкада, он и сам теперь видел, что это был мальчишка лет двенадцати, размалёванный зелёным и коричневымкамуфляж на лице.
Нет пульса. Мертвее мёртвого тело.
Командира вдруг пробрал озноб. Чужой смерти офицер давно не боялся и к мёртвым телам привык, но видеть такого ребёнка Почему-то бежали мурашки по спине, и хотелось очнуться от кошмара, который, увы, просто-напросто был реальной жизнью.
Один жив! крикнул кто-то и тут же охнул:Кусается, бешеный!
Послышался звук короткой борьбы, затем к командиру подошёл солдат с переброшенным через плечо мальчишкой без сознания. Каким-то шальным выстрелом пацану задело ногу у коленане ранило даже, а продрало штанину и вспороло кожу, на этом, впрочем, травмы кончались. Ну, если не считать возможного сотрясения мозгаесли вспомнить, с какой высоты валились эти глупые дети на землюи всяких там шоков, потрясений и прочего.
Приводимся в порядок здесь, ждём вертушкумы достаточно далеко да и нашумели уже, чего скрыватьсяа потом уж возвращаемся на базу. Этим юным индейцем займусь я. В конце концов, не бросать же его тут, офицер внимательно оглядел мальчика. Горе-вояке было, пожалуй, лет десятьмладше всех, кого командир здесь увидел.
А задание?
Другая группа нашла, коротко ответил офицер, и больше вопросов не последовало.
А мужчина без труда подхватил ребёнка на руки и направился к успевшему уже сорганизоваться перевязочному пункту. Совсем лёгонький был мальчишка, даже если считать вместе с «эфкой» и «самодельным», кустарным пистолетом-пулемётом, которые командир аккуратно изъял ради собственной безопасности. Как-то сомнительно было, что сей индеец не попытается никого укокошить, когда очнётся.
Будет даже бегать, заканчивая перевязку, сделал вывод унтер-офицер, исполняющий обязанности санинструктора. Не скажу, что вот прямо сразу вскочит, но пара днейи побежит зайцем.
Командир рассеянно кивнул, наблюдая, как солдаты стаскивают маленькие тела в кучу, стараясь не глядеть лишний раз в сторону брезента, из-под которого торчали армейские ботинки. Не только для маленьких бандитов стычка закончилась закончила. Всёзакончила.
Зрелище было тягостное. «Сколько воюема всё равно ошибаемся. И парни гибнут. И с той стороны такие же парни а сейчасдети! гибнут Боже, если бы мы просто пригляделись, на секунду всего! Если бы догадались» горько думал офицер, понимая, что уже никто не доставит тела маленьких бандитов родственникам, если те где-то и остались.
Но тут очнулся ребёнок, и командиру стало не до размышлений. «Жизнивремя, смертичас», так обычно говаривали на войне.
За за?чим? удивлённо пробормотал мальчишка по-забольски, почувствовав, что его перевязывают, но потом открыл глаза, увидел незнакомые лица и испуганно рванулся.
Спокойно, индеец, твёрдо взял его за плечи командир, осознавая вдруг, что Лужу, Никиту Мокринского, застрелил, быть может, именно этот белобрысый чумазый мальчуган с размалёванным, как и у всех остальных, лицом. Или не Лужу, а кого-то ещё, раньше, неизвестного, может, даже выринейцакакая тут разница. Это был маленький убийца.
Офицер поборол желание придушить пацана на месте, взял себя в руки и, наклонившись к пытающемуся вырваться «индейцу», сказал, переходя на русский язык:
Не вырывайся и дай закончить перевязку, а то себе же хуже сделаешь.
Мальчик метнулся взглядом по сторонам и перестал дёргаться. Скривился и уточнил, тоже перейдя на русский без каких-либо проблем:
Типа, я в плену.
Командир подумал, что жёстко повести себя сейчасизбавиться от многих проблем в будущем, и твёрдо ответил:
Именно.
Гады, пацанёнок повернул голову на бок и сплюнул. На этом выражение эмоций закончилось. «Пленник» был на удивление спокойным. Только глаза странно блестели.
Санинструктор кончил перевязку и отошёл к другим раненым, с интересом оборачиваясь.
Мы, что ли, гады? уточнил тем временем командир, затем вздёрнул пацана на ноги:А вы, значит, не гады?
МыСкальже Стая! зло выкрикнул ребёнок, судорожно сдёргивая вниз закатанную санинструктором штанину.
Выпросто истеричные дети, отрезал офицер. И нечего строить из себя крутых. Погляди, до чего вы доигрались!
Он силком подтащил мальчика к общей могиле и заставил взглянуть. Просто дети, которым бы ещё жить, играть, взрослеть, любитьа теперь уже поздно. А рядом ещё одно тело, ещё одна судьба, точно так же ушедшая в вечный покой. Уравненная с судьбами этих детей, вкусившая одной с ними смерти.
У могилы стоял солдатс виду почти никак не отличить от остальных. Просто волосы длиннее, чем у других, забранные в хвостик и под воротник спрятанные, да оружия в руках никакого нет. Но вот солдат скинул куртку, аккуратно достал из рюкзака епитрахиль, завёрнутое в тряпицу кадило
Вот настоящее лицо войны. А не обезьяньи прыжки на деревьях. Вот этих вотвсехне вернуть, как ни старайся, тихо проговорил капитан, в то время как пацан очумело глядел на солдата, превратившегося за считанные секунды в священника. Потом мальчик подошёл к краю могилы, заглянул
Войнаэто вы! Когда-нибудь вы все друг друга перестреляете, и война закончится, отшатнулся ребёнок, судорожно пытаясь вдохнуть, и бессильно обвис на руках офицера, словно ноги перестали держать.
Глупо так рассуждать, особенно малявкам вроде тебя, командир крепко держал его за плечи. Дети обычно думают, что знают всё на свете. Это не так.
Мы не дети!
Офицер промолчал на это, а солдат-священник вдруг повернулся к пацану и спросил:
А они крещённые были? На некоторых крестики видел и под тихим, неожиданно добрым взглядом мальчишка почему-то не смог не ответить:
Были Бога все звали, как припрёт, буркнул он, отворачиваясь. Даже я.
Капеллан кивнул, словно так и думал.
А чего вы, махалкой своей махать будете? Они и так уже трупы, чего вы? мальчишка горько, со слишком взрослой, циничной насмешкой взглянул на него и даже на мгновенье перестал хмуриться, когда тот ответил:
Думаю, однажды ты поймёшь, чего я и зачем, и, грустно улыбнувшись напоследок, священник отвернулся к своему рюкзаку.
Командир вздохнул и повлёк мальчишку прочь, чтобы не мешать отцу Николаю готовиться к отпеванию.
Отцу Николаю было двадцать четыремолодой священник попал на войну «с порога семинарии». Высокий, бронзово-рыжий, улыбчивыйон находил слова для каждого из солдат и офицеров беспокойного батальона. Война его не сломала, как многих других молодых людей, а, казалось, выковала. И солдаты, и офицеры тянулись к немупросто как к человеку, который всегда поддержит и найдёт верные слова Но, несмотря на внешнюю разговорчивость, отец Николай почти никогда не говорил о себе. Ни о прошлом, ни о будущем его никакой информации не было, кроме того, что иерею Николаю Першинудвадцать четыре года, и он недавно окончил семинарию
Ещё одной загадкой была его удивительная способность оказываться всегда в нужном месте. Он никогда не пояснял, почему решал идти с той или иной группой, если выходил куда-то с базы. Солдаты верили, что, когда отец Николай с ними, потерь не будет. А если и будутто много меньшие, чем могло быть. Даже звали его в шутку «батальонным талисманом».