Владик заскулил, отчетливо понимая, что сегодня его многострадальная жизнь, скорее всего, и кончится. Инга забилась в самый дальний и темный от Цента угол, наивно надеясь, что изверг ее не найдет.
А ведь и верно! озарился Цент. Ведь это вы же меня уговорили его пощадить. Плели всю эту чушь, про то, что людей нельзя ногами бить и на верную смерть бросать. А я, значит, страдай теперь из-за вас.
Владик понял, что сейчас наступит третья фаза, и Цент начнет мстить за обиды. Деться из железного ящика некуда, шансов на спасение ноль. Да и пленившие их обитатели крепости едва ли станут вмешиваться в потасовку между узниками, тем более что они сейчас слишком занятытрескают трофейный провиант. А ведь когда Цент получил прикладом по затылку и лег отдохнуть, Владик честно постарался набиться к ним в друзья. Он пытался напомнить Коле, что всегда был к нему добр, но исказить историческую правду не удалось. Коля мстительно припомнил, как добрый Владик отоварил его по голове кирпичом, чем сорвал попытку побега и едва не отправил на тот свет.
Тогда Владик попытался объяснить этим людям, с кем их свела судьба и как жестоко они пожалеют о своем поступке, если не прикончат Цента прямо здесь и сейчас. Ибо если изверг выживет и обретет свободу, он вовсе не пойдет дальше своей дорогой. О, нет! Он будет мстить. Страшно, безжалостно, всем подряд, и виновным и не очень, без оглядки на пол, возраст и вероисповедание. Но, увы, Владика не стали слушать. По словам Коли, он являлся пособником Цента во всех его черных делах. Ингу тоже объявили пособницей и злодейкой, против чего она даже не стала возражать в силу очевидной бесполезности любых оправданий. В итоге бесчувственного главаря банды и его кровожадных подельников схватили, скрутили, и силой поместили в железную будку, пообещав решить их судьбу позже.
Владик не знал, что собираются сделать с ним обитатели крепости, да это и не имело значения. Вряд ли они что-то успеют сделать. Цент их наверняка опередит.
Давайте подумаем, как нам сбежать, попыталась сменить тему Инга.
Думай, не стал возражать Цент, сверля Владика кровожадным взглядом. Хотя, если ты сквозь стены ходить не умеешь, то я и не знаю, что тут можно придумать. Разве что взять заложника.
Какого?
Ну, вон, очкарика. Сажем, что зверски убьем его, если нас не отпустят.
Даже Инге этот план не показался перспективным, а уж Владику и подавно.
Да ведь им на него наплевать, заметила она. Они скажут: убивайте, нам все равно.
Они скажут, а мы возьмем, да и убьем! с воодушевлением выпалил Цент. А вот с этого уже польза будет. Во-первых, нехристи поймут, что с нами шутки плохи, а во-вторых, мне уже давно хочется отвести на ком-нибудь израненную душу.
Слушая кошмарные речи, Владик тихонько заплакал. Просить пощады он и не пытался, потому что Центу чуждые такие понятия, как сострадание и милосердие. Будь его воля, он бы каждый день только и делал, что мучил бы да убивал, убивал бы да мучил.
Может, они нас просто отпустят? предположила Инга, хотя и сама, похоже, не верила в вероятность подобного исхода.
Как же! Размечталась, проворчал Цент. Коля-сказочник столько всего наплел своему гнусному дяде, что нас, как маньяков, фашистов и врагов человечества, хорошо, если просто пристрелят. А ведь могут и пыткам подвергнуть. Так сказатьна посошок.
Пыткам? вздрогнула Инга. Каким пыткам?
Точно не знаю, я же не пророк. Пытки бывают разные.
Владик обхватил голову руками и горько заплакал. Всеобъемлющее отчаяние охватило его. Как никогда захотелось вновь оказаться в поле с любимой лопатой. И как он, неблагодарный, мог не ценить своей участи землекопа?
Ну, что там эти нехристи делают? спросил Цент. Все мои консервы пожрали, ироды окаянные?
Он выглянул в окошко, но вместо возмутительной картины группового вероломного поглощения чужих калорий, обнаружил безлюдный двор. Все обитатели крепости попрятались по своим норам, на местах остались лишь караульные, что маячили на стенах.
Ну, правильно, проворчал Цент, в сердцах ударяя кулаком по железной стене темницы. Попировали славно чужими харчами, теперь и поспать можно. Ничего у людей святого нет! И ведь не думают, что за все это придется отвечать перед высшими силами.
Перед богом? уточнила Инга.
Сперва передо мной. А потом да, и перед богом тоже. Я их к нему отправлю, а уж он пускай решает, как с их грешными душами поступить. Впрочем, я и так знаю, что он решит. За такие штуки ссылают навечно в ад, в самый его жуткий круг.
После чего признался, что сам готов после смерти подбрасывать дрова в костры, на которых будут вечно жариться пожиратели консервов, ибо нет большего греха, чем поглощение еды, принадлежащей крутому перцу.
За весь день пленников так никто и не навестил. Не пришел даже подлый и неблагодарный Коля, дабы всласть позлорадствовать, упиваясь местью. Видимо, он был слишком занятотъедался на дядиных харчах и продолжал порочить добрые имена своих спутников, приписывая им все новые и новые злодеяния.
Тот факт, что их, как пленников, не собираются кормить, не стал для Цента сюрпризом. Он бы на месте обитателей крепости поступил аналогичным образом, и не стал бы переводить еду на смертников. Но хоть отсутствие кормежки и было ожидаемо, оно не стало от этого менее мучительным. Больше всего на свете Цент ненавидел терпеть лишения. Всегда считал, что это исключительно прерогатива лохов. Это они привыкли терпеть, экономить, во всем себе отказывать, и не роптать в случае нужды. Конкретный же пацан должен получать все, что хочется, и не важно, какой ценой. Цент никогда за ценой не стоял. Надо ли кого-то избитьизобьет. Надо убитьубьет. Надо закатить геноцид горойизвольте получить. Оказаться в положении лоха, которого насильно отлучили от пищи и лишили свободы, было не только мучительно, но и унизительно.
День тянулся долго. Инга и Владик сидели по углам, боясь неосторожным движением привлечь к себе внимание Цента, сам же князь отдавался наиприятнейшему делупрорабатывал план жестокой мести. Он уже вынес всей этой колонии смертный приговор. Жалкие оборванцы и их предводитель дядя Миша вскоре искусают до крови все локти и коленки, когда поймут, сколь опрометчиво поступили, пленив помазанника божьего и заточив оного в темницу. Ибо их ждет возмездие библейских масштабов. Прогневившая Цента колония разделит ужасную участь Содома и Гоморры. Но самые сладкие пытки, самые утоненные истязания, Цент приберег для друга Коли. Вот уж кому доведется изведать все мыслимые муки. Если бы только грязный клеветник мог заглянуть в будущее одним глазком, он бы уже наложил на себя руки, дабы избегнуть погружения в океан страданий.
Цент весь отдался мечтаниям о грядущем возмездии, и не сразу понял, что до его слуха доносится едва слышный, но от того не менее жуткий шепот. Он сразу узнал этот голос, ибо слышал его не так давно. Это был голос монстра, насылающего туман.
В темноте узилища Цент разглядел огромные, наполненные страхом, глаза Инги. А Владик, едва услыхав демонический глас, переполнился такой храбростью и налился такой отвагой, что не побоялся с грохотом испортить воздух, хотя Цент и пригрозил ему за такие штуки убоем на месте.
Шелестящий шепот растворился в воздухе, а затем через стену, будто кисель, в крепость потек белый густой туман. Дозорные на стенах поспешили зажечь факелы, но те не особо-то помогалитуман был настолько плотный, что его не мог рассеяться даже свет горящего огня.
Туман окутал крепость. Снаружи пропало все, растворившись в белом мареве. Шелестящий шепот стал громче и настойчивее. Казалось, он звучит сразу со всех сторон, шурупом ввинчиваясь в мозг. Даже Центу, и тому стало неуютно. Храбрость его поколебалась. Будь при нем волшебная секира, он волновался бы меньше, ибо оружие уже доказало свою способность противостоять темным чарам. Но топор, разумеется, изъяли пленившие его злодеи.
Ладно, чего уж, вздохнул Цент. Давайте, ребята, спать. Утро вечера мудренее. Хотя после такого вечера на доброе утро рассчитывать глупо.
Он снял с Владика куртку, бросил ее на пол и прилег сверху. Пол в темнице был железный и не слишком теплый, никаких удобств для комфортного времяпровождения, вроде нар, не было. Единственный элемент декора составляло железное ведро с водой, вроде как параша. Цент, впрочем, сразу предупредил своих сокамерников, чтобы те даже не думали справлять в него нужду. И без того от землекопа несет отвагой, еще не хватало окончательно усугубить ароматическую обстановку в камере.