Тот, кто мою машину пальцем тронет, получит в пах с ноги, и в нужнике утонет, стихотворным образом пригрозил Цент. Без шуток. Давайте проявим взаимное уважение к чужой частной собственности. Иначе будут жертвы.
Тут толпа оборванцев расступилась, и, сопровождаемый вооруженными людьми, перед гостями предстал местный руководитель. Цент как увидел его, так у него аж сердце защемило. А все потому, что данный тип был одет в полицейскую форму, изрядно потрепанную и полинявшую после множества стирок и штопок, а на его плечах поблескивали майорские звезды. Поскольку никто в здравом уме не стал бы наряжаться в столь постыдную одежду, Цент тут же сообразил, что перед ним именно бывший страж порядка, настолько прикипевший к своей казенной шкуре, что не сумел расстаться с ней даже после конца света.
Пока Цент переваривал это открытие и прикидывал, где бы наскрести столько моральных сил, чтобы перебороть отвращение и поздороваться за руку с представителем недостойной профессии, весьма неожиданно повел себя Коля-сказочник. Едва увидев типа в форме, он аж подпрыгнул, после чего бросился к тому с криком:
Дядя Миша! Дядя Миша! Это я!
Дядя Миша, увидев бегущего к нему юнца, радостно вскричал:
Колька! Племяш! Живой!
После чего майор и клеветник заключили друг друга в объятия.
Уже в этот момент Центом овладели тревожные предчувствия, и он пожалел, что оставил в машине все оружие, прихватив с собой лишь волшебную секиру. Та была хороша против зомби и демонов, но вот против живых людей работала не лучше самого обычного топора. А с топором на автоматы не больно-то кинешься.
Вот уж радость-то, тиская племянника, бормотал дядя Миша. И где ты пропадал эти два года?
Дядя, я ходил по мукам! глотая слезы, соврал Коля. Не было числа горестям и страданиям, выпавшим на мою долю.
Ну, ладно, ладно, теперь-то все хорошо. А кто твои друзья?
Коля повернулся к так называемым друзьям, и Цент без особого удивления увидел заигравшую на губах болтуна подленькую улыбочку, а в глазах мстительный блеск.
Это не друзья, дядя! завопил Коля. Это злодеи!
Инга вздрогнула, Владик обреченно заскулил. Цент стоял прямо, положив ладонь на рукоять заткнутой за пояс секиры. А Коля, захлебываясь, давал своим спутникам самую нелестную характеристику.
Они меня пытали, избивали, использовали в качестве раба, вопил он, и с каждым его словом дядя Миша все больше хмурился, а люди, собравшиеся вокруг гостей, возмущенно перешептывались. Я был их пленником. Они хуже мертвецов. Но главный злодей вот он!
И Коля вполне ожидаемо указал пальцем на Цента.
Он такое со мной делал, что больно вспоминать! воскликнул Коля.
Вот, значит, как, сурово нахмурив брови, прорычал дядя Миша. А ну, лось, брось-ка топор на землю, и руки вверх.
Цент вытащил топор из-за пояса, но бросать его и не думал. На него тут же нацелились десятки стволов, но Цент скорее предпочел бы погибнуть в бою, чем сдаться в плен этим типам.
Вы еще не знаете, с кем связались! прорычал он самым страшным своим голосом, ввергая в ужас столпившихся зевак. О своем необдуманном поступке вы будете жалеть до конца своих дней, а он, поверьте мне, не за горами. А ты, гнусный Коля! Я тебя.
Договорить Цент не успел, потому что один из подручных дяди Миши подкрался сзади к грозному гостю и приласкал его по затылку прикладом. Цент пошатнулся, как могучий дуб, уже в бессознательном состоянии успел процедить сквозь зубы еще парочку угроз, и бревном рухнул на землю.
Глава 10
Никогда бы Цент не подумал, что найдется на белом свете такая пытка, которую бы он не выдержал с презрительной улыбкой на устах. Но жизнь полна сюрпризов. И потому, когда на его глазах толпа оголодавших оборванцев радостно набросилась на добытые им в честном бою припасы, бывший рэкетир испытал такие невыносимые муки, что аж живот скрутило.
Да что же вы делаете? рыдал он в полном отчаянии, судорожно вцепившись руками в железные прутья оконной решетки. Ироды! Нехристи! Аль креста на вас нет? Побойтесь бога, прекратите жрать мои сухарики. Господи, да за что же это? Ой, ой, сердце щемит! Не могу смотреть, душа на части разрывается.
Всех троих поместили в комнату для гостей, а точнее в металлическую будку, исполняющую роль тюрьмы. Будка была частью стены и располагалась достаточно высоко над землей, чтобы сквозь ее решетчатое оконце открывался отличный вид на весь внутренний двор. Так что Цент видел все. И то, как жрали его консервы, и то, как трескали его сухарики, и то, как вливали в глотки его коньяк. Зрелище было чудовищное. Цент чувствовал, что вид левых людей, безнаказанно уплетающих его харчи, до сырой могилы будет являться ему в кошмарных снах. Даже утрату автомобиля Цент переживал менее болезненно. В конце концов, тачка ему ничего не стоила. Она досталась ему в наследство от убиенных каннибалов. Да и потом, этого металлолома в погибшем мире было еще очень много, и он не представлял какой либо ценности.
А вот пища, это дело другое. Та на дороге не валялась и на деревьях не росла. Чтобы найти тушенку или сухарики, требовались удача, отвага и изрядная смекалка. Потому-то утрату продовольствия Цент переживал столь болезненно, как глубоко личную трагедию. Для себя ведь его добывал, не для чужого дяди.
На деле, впрочем, выяснилось, что и для дяди, и для тети, и для их многочисленных детишек. Орда бессовестных людей совершила акт святотатства, пожрав все чужое гастрономическое богатство, будто так оно и надо. Люди эти, скорее всего, поостереглись бы пихать в рот сухарики и тушенку, если бы лучше знали Цента. Тот же Владик, который знал Цента гораздо лучше, чем ему того хотелось бы, уже заранее сочувствовал несчастным. Уж этого изверг точно не простит. Жестокая месть грядет. Если, конечно, обитатели крепости не переиграют Цента, и не убьют его тут же, не вынимая из клетки. Ну и спутников его за компанию.
Как их земля-то носит? стенал изверг, усевшись на железный пол темницы. В окно он больше не смотрелот вида творящегося там кошмара сердце рвалось на части.
Мы потом еще найдем еды, попыталась утешить его Инга. Не потому, что ей было жаль Цента, просто понималатот поплачет, поплачет, а потом начнет искать, на ком бы сорвать зло. А выбор-то небогатый.
Да что ты такое говоришь? ужаснулся Цент, глядя на девушку, как на исчадье зла. Предлагаешь мне от еды моей отречься, от сухариков, от тушенки, от коньяка на том основании, что потом, дескать, новое наживу? Да есть ли у тебя сердце?
Это ведь всего лишь еда, опрометчиво брякнула Инга.
Да, для таких людей, как ты, все просто, с нескрываемой горечью произнес Цент. Для вас и Родина, это просто место прописки, и мама с папой, это просто родитель номер раз и номер два. Ничего-то у вас святого нет. В бога еще, поди, не верите, развели атеизм. Ну а раз бога-то нет, чего ж бояться? Нечего! Тут уж самое оно чужие сухарики жрать, ада ведь тоже нет, гореть там вечность вечную за такие выходки не придется.
Я не это хотела сказатьпопыталась оправдаться Инга, но Цент не стал ее и слушать.
Куда катится мир? возмущался он, обращаясь к скрытым железным потолком небесам. Откуда в людях столько вероломства? Ладно, зомби, но эти-то живые, разумные. Ужель о душе своей не пекутся? Ведь господь все видит. Что же они думают, разве можно этакий грех замолить? Ой, не могу, сил моих нет! Как представлю, что они там сейчас мою тушенку бессовестно жрут.
И Цент, в приступе бессильной ярости, ударил кулаком по железной стене контейнера.
Инга и Владик хором вздрогнули. Душевное страдание Цента плавно перетекало во вторую фазу, в ходе которой он обычно начинал искать виноватых во всех своих горестях. И находил. Всегда. Обычно виновниками его бед оказывались те, кто в данный момент имелся в наличии для сиюминутной расправы, и уж с ними-то Цент не церемонился.
Ох и Коля, ох и сукин отрок, качал головой Цент, чьи крепко сжатые кулаки так и умоляли почесать их о чье-нибудь живое и разумное тело. Опять оболгал. Оплевал. Клевету возвел. И это после всей моей к нему доброты. Вот прямо взял бы его за горло, сдавил бы так, чтобы глаза наружу полезли, да кулаком в лобна! И почему я его не прибил при первой встрече? Что помешало мне сделать это?