Я по памяти набирала знакомый номер Звонарева. Обычното телефонные номера не запоминаются, разбаловал нас технический прогресс, заставляя выполнять многие движения, в том числе и телефонные звонки одним движением пальца. Но номер Лешки я запомнила в дни заточения на квартире, когда набирала ему пару раз по бумажке с «левого» мобильника.
Лешка долго не отвечал. Я все набирала и набирала. От того, что результата не последовало, хозяин стал заметно нервничать:
Ну что там голову морочишь?
Не отвечает. Давайте подождем. Может, в душе или еще где! сама безостановочно набирала знакомый, врезавшийся в память номер.
Слушаю, кто это? послышался хриплый Лешкин голос и от неожиданности у меня выступили слезы. Сжав зубы, я снова взяла себя в руки, Привет, это Алена. Не перебивай меня, я по делу. Ты помнишь, где лежат коды от банковской ячейки?
Звонарев явно не понимал:
Ты где? С тобой все в порядке?
Я вделала вид, что разговор идет по плану:
Вот и хорошо. Возьми всею сумму, слышишь, всю, в полном объеме, вези на станцию «второй пикет». Там есть камера хранения, положить в пятнадцатый ящик, ключ повесишь на гвоздике за пожарно-щитовой полкой. Запомнил?
Лешка стал догадываться о происходящем, во всяком случае, вопросов мне не задавал, лишь поддакивал и соглашался.
Это нужно сделать сегодня до полуночи, иначе мне не отдадут моих детей, это единственное, что я могла сказать, чтобы он наконец дотумкал, что происходит.
Я понял, все сделаю, полмиллиона. Держись, лысый грубо отобрал трубку и стал слушать Звонарева.
Мне оставалось только надеяться на чудо. И на то, что в качестве компенсации до лежака меня снова отнесут на руках. Хоть что-то должно быть хорошее!
Почти полное отсутствие солнечного света, за исключением тонкой щели в шифере в углу кровли чердака, помогало мне приходить в себя. Тонкий лучик света не касался лица и направлялся в противоположный угол от моего спонтанного лежака. Сон стал живительным, но, к сожалению, единственным лекарством. Постоянная тошнота, беспокоившая меня в те минуты, когда я не спала, мешала проявить чувству голода. Хотелось только пить. Потянувшись аккуратно, чтоб не свалиться, рукой схватила поллитровую банку, поставленную кем-то прямо на грязный пол. Мне не видно, чистая ли была вода, да это для меня стало и неважным. Жадно, стараясь сдержаться, чтобы не перелить драгоценные капли на себя, отхлебнула три глотка. Лишь на третьем, слегка утолив дикую жажду, почувствовала, что вода сильно отдает болотным запахом. Не хватало для полного счастья только дизентерии! усмехнулась про себя. Темнеет летом поздно. Когда я открыла глаза, очнувшись от сна-полузабытья, когда вроде спишь, а мысли, словно тараканы с резиновых сапожков бегают под черепной коробкой, причиняя откровенную боль.
До полуночи оставалось мало времени, подумала, пытаясь разглядеть в темноте ту заветную щелочку в крыше. Вода из болота выпита, дно замусоленной банки успело высохнуть. Словно сама не своя, я потрясла банку и тихо посмеялась над собой. Совсем схожу с ума! По лестнице послышались знакомые тяжелые шаги, но я еще не научилась отгадывать, кто за мной шел: Лысый или Рыжий. Топали по ступенькам одинаково тяжело, их гупающие звуки отзывались болью в моей несчастной голове. По привычке поджав ноги как можно ближе к телу, приготовилась к «кошачьему» виду транспортировке своего тела в нужное место.
Особо не церемонясь о моем комфорте, Лысый, а это сегодня был именно ООН, впихнул меня, как мешок с овсом на заднее видение внедорожника. Мне не удалось разглядеть марку, но даже в темноте видно, что машина дорогая и престижная. Прекарсно, когда бы я еще покаталась на комфортабельном авто с ветерком. Ветерка хватало. Водитель гнал машину по дороге, не жалея двигателя. Через затонированные, почти черные, стекла, еле различались мелькающие деревья загородной трассы, ведущей к заветному вокзальчику.
Чем меньше оставалось до заветной цели, тем сильнее у меня тряслись колени. Нет, я всегда считала себя человеком бесстрашным, с отсутствующим, полностью атрофированным за годы службы в органах чувством страха. Да и верно, что там я уже не видела! Размотанные на километры обезображенные трупы, жулики, изо всех своих нечеловеческих сил, старающихся уйти от уголовного преследования, пистолет прямо наставленный на тебя? Не к месту вспомнился случай, когда вызвали нашу бодрую еще с утра бригаду «02» в медпункт на станции небольшого вокзальчика, так сказать «второго плана». В дежурке ничего не разъяснили, так, мол, и так, зашел мужик, телесные повреждения, шел через пути, покусала собака, обязаны сообщить о нападении. Это с хулиганами у нас разговор короткий: ласты за спину и в кутузку на протрезвление.
Не подозревая ничего крамольного, я резво вошла в пропахший спиртом и еще чем-то сладковато-крепким, чем обычно пахнет в зубоврачебных кабинетах, но не успела оглядеться, как в лоб вплотную был приставлено холодное дуло пистолета. Проморгав пару раз и сфокусировав зрение, у меня получилось увидеть полубезумные, почти белые зрачки глаз мужика, с два метра ростом, державшего оружие. Меня тогда спасло только то, что дежурившего на перроне нашего омоновца тоже покусала по-видимому та же самая агрессивная собака. Он, грамотно зажав рану на руке, резко отворил двери медкабинета и буквально вытолкнул меня из-под мишени. Что и говорить, все-таки наш ОМОН тренируется не зря! Мгновенная реакция, выбитый из рук пистолет и заодно пара зубови нападавший визжал на полу, скрутившись от болевого приема. Фельдшер, дождавшись, чтобы клиент был надежно зафиксирован, принялась оказывать ему первую помощь. Бригада наркологовпсихиатров прибыла быстро. Несмотря на боль в руке, омоновец одним отработанным движением втянул буйного товарища с белой горячкой, как потом оказалось, постоянного клиента сразу двух диспансеров, дело начиналось с наркологического, алкоголизм плавно перерос, а может и стал причиной, поспособствовавшей расцвету шизофрении, в карету скорой помощи.
Кстати, сложный оказался материал, сразу и не подумаешь. Понятно, нападение на сотрудника полиции с угрозой огнестрельного оружия оказалось на деле приступом бредового состояния у больного с зажигалкой со сломанным прикуривающим устройством. Об отказе в возбуждении уголовного дела я вынесла постановление этим дело не закончилось. На следующий день прокуратура отменила мне постановление, мотивируя, что материал собран не в полном объеме. Я помню, как стояла перед Дымом в растерянности и спрашивала: «Чего тут не хватает?» Дым с пониманием улыбался, но молчал, стараясь, зная по опыту, не комментировать. Лишь Григорич, оторвавшись от написания оперативных бумаг, позволил себе заметить:
Не парься, опроси очевидцев, да и снова вынеси отказной.
Станция там пустынная! Никого даже белым днем не бывает! Кассу закрыли, останавливаются только одна электричка в сутки. Кругом только собаки!
Вот опроси собак, так, мол, и так, что явилось причиной нападения, и снова отказной! и ехидно захихикал.
От возмущения я смогла только беззвучно, как рыба в воде, открывать рот, ритмично тряся бумагами. Слов нет! С этих пор он стал иногда, когда сильно рассердится, называть с подковыркой «ярым борцом с преступностью».
Как бы я хотела, чтобы он сейчас со мной оказался! Он, или Звонарев или Дым. Хоть кто-нибудь, чтобы мне не было так страшно.
Подняв столбы пыли, машина остановилась около небольшого белого домика. Лысый, оставив меня прикованной к дверце машины на пригляд водителя, вышел на разведку и скрылся за поворотом. Вокруг была абсолютная тишина. После хлопка двери автомобиля одна за другой ожили окрестные собаки, старательно обгавкивая чужаков. Вдалеке еле слышно замычала корова. Наверное, не подоили, так надрывно она мычала. Домов здесь, около самой станции было немного. Основная часть жителей поселка старалась селиться подальше от железной дороги. Товарные поезда, редко, но гулко пролетая мимо станции, заставляли трястись все придорожные домики.
Станция Шенжий, насколько я помню из практики оперативного обслуживания, была чаще всего пустынной. Белоснежно выбеленный старательными железнодорожниками саманный домик с громкой вывеской на нем «Вокзал Шенжий», состоял из одной комнаты. Скорее всего, строился еще до революции, настолько высоки были в нем потолки. В углу, рядом со следами печки, топившейся в те давние времена дровами и углем, установлена пластиковая перегородка, отделявшая этот уголок от остальной комнаты ожидания. На новой пластиковой двери висела аккуратная табличка «Касса», но по пыли внутри и полнейшей пустоте становилось понятно, что кассира здесь давненько не бывало.