и обнаружил, что и пошевелиться не может. Руки, ноги и тело его словно сковали железные обручи. Он рванулся изо всех сил, даже и не пытаясь сравняться с Шандором в контроле Могущества. На миг хватка, кажется, ослабла, но потом стала прежней.
- Долго мне его так не удержать, ваше величество, - сказал Шандор.
- И не нужно, - отозвался король.
А потом пол загудел и стены содрогнулись. Миклош точно знал, что это значит: Вильмош идет. Слишком поздно? Наверное.
Вновь все содрогнулось, и внезапно он высвободился. Шандор где-то там ругнулся, а Миклош качнулся в сторону, пытаясь уклониться. Почувствовал удар в бок - не слишком сильный, скорее палкой, чем клинком, - и удивился, услышав собственный крик. Развернулся, увидел, как Ласло отводит руку, чтобы нанести еще один удар, и тут в комнате появился Вильмош.
На миг показалось, что сейчас Вильмош вырвет меч из рук Ласло. Но король велел:
- Вильмош, не двигайся.
И великан не двинулся.
А Миклош снова попросил:
- Помоги мне, Вили. - И добавил: - Спаси мою жизнь.
И снова Вильмоша стали разрывать сомнения. Андор все это время стоял как вкопанный. Шандор смотрел на короля, ожидая распоряжений. Миклош чувствовал, что слабеет, и хорошо знал, почему бок стал липко-влажным.
Деваться некуда, и он развернулся и выпрыгнул из окна. Вспыхнула боль в икре - клинок Ласло на прощание все же достал его, - а потом он врезался в воду, твердую, словно земля. Как волны сомкнулись над его головой, Миклош уже не ощутил.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Рассмотрим крошечную трещину в деревянной балке, некогда до блеска отполированной, но ныне тусклой и заброшенной. В трещине что-то пробилось. Что же? Может, листик. Может, первый побег нового семени, взыскующей света в неосвещенной комнате, из тьмы почвы, которая не была плодородной до того, как стала тусклой и заброшенной. А может, сорная трава, которая существует лишь некоторое время, прежде чем увянуть и умереть в ветхости, как умирает сам Дворец.
Неосвещенная комната?
Фундамент Дворца сместился. Совсем немного, на такую чуточку, что никто и не почувствовал. Но достаточно, чтобы облицовка в этой комнате задрожала. И дрожь свершила финальный аккорд, высвободив щепку, которая все эти годы пыталась отсоединиться от стены.
Щепка отошла с легчайшим щелчком, которого никто не слышал. Раздался треск, что-то хрустнуло и слилось с обычным треском и хрустом внутри Дворца, к какому все давно привыкли.
И дневной свет впервые коснулся крохотного растения на полу. Оно пило свет, ело его, практически махало ему.
А Дворец?
А Дворец кренился на ветру, словно сейчас распадется на части. Подгнившие балки и треснувшие крепления скрипели и стонали под весом камней, которые определяли его форму, и мебели, которая придавала ему вид чего-то большего, чем он был - приюта от дождей, снегов и бурь.
Дворцу уже более четырехсот лет, и он верно служил; недостойно презирать его за то, что он столь стар. Но в одном его месте теперь было нечто новое. Подумайте об этом. Одна неуместная новая мысль в болоте стабильных фактов.
ШЕСТЬ. ВЕЛИКАН
Вильмош, скрючившийся в три погибели в уголке под лестницей в винные погреба, вздохнул. Это определенно снова Батя. Чечемё слишком мелкая, чтобы опрокинуть керамическую миску, а Хюга для этого чересчур ленивая. Вильмош налил в миску свежей воды и потянулся в клеть. Левой рукой взял норску за ухи, придерживая правой под заднюю часть. Приподнял так, чтобы быть со зверьком нос к носу, аккуратно держась вне досягаемости его резцов.
- Что тебе неймется, Батя? Почему ты все время переворачиваешь воду? - Раздвинув мех норски, заглянул промеж ног. - Или ты стал слишком взрослый, чтобы жить вместе со своими сестрами? В этом дело, да? Хочешь свои собственные покои, да? Мой брат тоже хотел. С этого его неприятности и начались.
Снова перехватил норску нос к носу.
- Следи за своим поведением. Будешь создавать беспорядок, отдам тебя повару. Вот.
Батя наморщил носик в адрес Вильмоша, не воспринимая сию угрозу всерьез. Норску переместили во временный загончик вместе с обеими его сестрами, пока Вильмош чистил их домик, медленно и аккуратно водя шершавой тряпкой, пропитанной щелоком, по всем прутьям, несколько раз потом ее споласкивая. Затем вымел из-под клетки весь помет и собрал в мешочек, чтобы потом передать Виктору - тот разводил для рыбалки собственных червей.
Потом он повторил процесс со второй клеткой, где жили сейчас только Атя и Аня - самец и самка, которые породили первую троицу. И только после того, как были вычищены обе клетки, а также временный загончик, Вильмош наполнил кормом две миски и поставил в клетки.
Корм он смешивал сам: зерно, некоторые корешки и листья, чуть-чуть травы и толика тщательно перемолотого мяса. Норски нуждаются в некотором количестве мяса для правильного функционирования организма, но они отказываются есть то, чего сами не убивали. Потратив на эксперименты несколько лет, Вильмош выяснил, что если мясо хорошо спрятано, норска и не заметит. Или, иногда думал он - сделает вид, что не заметит. Суеверная часть Вильмоша боялась обсуждать вопрос мяса вслух, а вдруг узнают, станут подозрительными и вообще откажутся от корма; часть несуеверная, восстав против этого, так и порывалась завести разговор именно о мясе.
- Я знаю, что тебе не нравится, - сказал он Бате, который потихоньку становился его любимчиком, хотя Вильмош старался уделять внимание всем зверькам. - Ты расстроен, потому что я не принес тебе домой ни кусочка драконятины. Ты ее хотел, да? Только вот если бы я ее дал тебе, дружочек Батяни, ты бы сморщил свой черный носик и отвернулся. И сказал бы: ты чего, он уже слишком давно дохлый - и даже не притронулся бы. Вот так вот. Что ж, Река унесла меня слишком быстро, чтобы я успел прихватить с собой хоть сколько-нибудь, а сейчас, боюсь, там уже все сожрали джареги.
Батя лишь смотрел на него, продолжая уплетать корм (норска ест, набивая щеки по самое не могу, и потом принимается медленно пережевывать по чуть-чуть, порой в течение нескольких минут, потихоньку заглатывая крошечные порции). Глаза у него были серо-голубые, мордочка довольно длинной, и он унаследовал от мамочки чисто белый окрас шерстки, без черных папочкиных ушей. Вскоре после того, как перейти с молока на твердый корм, он откуда-то взял манеру (кто знает, где их берут норски?) перемежать небольшие порции пищи глоточками воды, создавая у Вильмоша впечатление, что так он аккуратно сохраняет чистоту. Манера удивительная и умилительная сама по себе, а еще она напоминала Вильмошу Ласло. Иногда, когда братья вместе ужинали, Ласло ловил Вильмоша на том, что тот смотрит на него и ухмыляется, но спрашивать, чему это Вильмош так разулыбался, Ласло так и не стал, а великан бы уж точно ему не ответил.
Потом он перешел ко второй клетке, чтобы старшие норски не чувствовали себя брошенными. Это было частью ритуала в день уборки: он смотрел, как они съедают часть корма; Аня как минимум загрустит, если решит, что ею пренебрегают.
- Ну, дорогуша, как вы тут? Наслаждаемся едой, а? Ну-ну.
Атя поцокал резцами, глотая.
- Все хорошо, - сказал Вильмош, - но спасибо, что спросил.
Атя снова поцокал и отгрыз себе следующий кусочек.
- Братья? Вот тут, Атя, все не так хорошо. Нехорошо, да. Иногда они почему-то хотят убить друг дружку. А иногда плачут, что они не вместе. Ты подумай, а? А иногда хотят, чтобы я помог одному убить другого, или чтобы поплакал вместе с ними. Глупо, да?
Атя не ответил, лишь печально взглянув на собеседника. Аня в разговор не вступала, но Вильмош был совершенно убежден, что ушки норска навострила и не упустила из сказанного ни словечка.
Сия односторонняя беседа была прервана звуком шагов, спускающихся сверху из цоколя. Вильмош выполз из закутка под лестницей и осторожно распрямился - спина затекла от долгого пребывания в скрюченном виде. И как раз когда он завершил процесс, перед ним уже стоял Ласло, облаченный в темно-синюю мантию и с палашом при бедре.
- Добрый день, Лаци, - улыбнулся великан.
- Добрый день, Вили. Как твои друзья?
- В порядке, спасибо. - Вильмош отметил, что из всех его братьев только Ласло спрашивал о норсках, и только Миклош заботился о них.