А потом ноги сами понесли его мимо лужиц в узком коридоре, освещенном лишь проблесками звездных лучей с небосклона и отраженными в Реке огнями Дворца, которые пробились в бреши в Речной стене. Правой рукой он то и дело касался покрытой плесенью стены - рыхлой и податливой, словно живая плоть. При первом прикосновении Миклош вздрогнул, но иного способа найти правильный проход не было.
Коридор закончился у винных погребов. Здесь уже тьма была полной, единственным ориентиром остался разве что мускусный запах. На миг Миклоша охватила паника, когда он осознал, что его босые ступни уже не помнят, как дойти до лестницы. Он замер, выискивая глазами хоть кроху света, какового, он знал, здесь не найти. А когда больше уже не мог стоять неподвижно, потихоньку приподнял правую ногу и скользнул ею вперед, выставив руку на уровне глаз, и затем медленно переместил на нее свой вес. Повторив сие действие еще несколько раз, он наконец нащупал деревянные полки и стоящие на них бутылки. Это вернуло к жизни воспоминания, и с уже большей уверенностью Миклош отыскал массивную колонну из песчаника, которая пронизывала Дворец снизу вверх, помогая поддерживать перекрытия, потолки и, в конце концов, кровлю.
Колонна оказалась ближе, чем он думал, и благодаря этому ориентиру он добрался до лестницы. Ему уже не требовалось держать руку перед собой - теперь Миклош использовал обе руки, чтобы стряхивать то, что свисало с хрупкого песчаника. До лестницы было с полсотни шагов, и последние он уже преодолевал с полной уверенностью. Теперь не было необходимости думать, куда идти, и появилась возможность еще раз обдумать, что делать. Да, конечно, подняться в сам Дворец, но что дальше? Первым делом встретиться с Ласло? Или наоборот, оставить его напоследок?
Под лестницей он услышал хруст и почувствовал чисто-грязно-чистый запах логова норсок; сердце согрела мысль о том, что Вильмош все еще разводит их.
До лестницы осталось лишь несколько футов, когда он осознал, что слышит еще один звук. Миклош остановился и прислушался. Да. Кто-то впереди, чужое дыхание. А еще запах сивухи - крепче и выше, чем в самом винном погребе.
- Кто там? - сказал он.
И услышал незнакомый голос в ответ:
- Я собирался задать тот же вопрос, юный молодец, но раз уж ты спросил первым, полагаю, мне следует ответить. Зовут меня Мишка.
- И что ты здесь делаешь?
- Нет-нет, - отозвался Мишка, - я ответил на один твой вопрос, приятель, так что честно будет, если ты теперь ответишь на один мой.
Миклош смотрел во тьму. Кто это мог быть такой, сидящий в темноте в подвалах Дворца? Открыть ли ему свое имя? А если он его узнает?
- У тебя есть свет? - спросил он.
- Снова вопрос! Я ищу ответов, а получаю лишь новые вопросы. Ты гарабонциаш?
Миклош рассмеялся.
- А знаешь, пожалуй, да! О да, клянусь Богиней, никогда раньше не задумывался об этом, но я путешествовал в дальние края, о каких ты никогда и не слышал, и вернулся и вернулся. Да, пожалуй, я гарабонциаш.
Он остановился, переводя дух, а Мишка столь же спокойно заметил:
- Странный ты гарабонциаш, раз говоришь о Богине Демонов.
Миклош пожал плечами, но понял, что собеседник его не видит. Тут раздался треск-удар, и помещение озарил сноп искр. Глазам Миклоша понадобилось несколько мгновений, чтобы приспособиться к свету. Норски перестали хрустеть.
Человек по имени Мишка держал в правой руке факел. Рядом стояла бледная керамическая бутыль с длинным горлышком. Облачен он был во все черное, с яркими серебряными пуговицами. Сапоги аж блестели. На голове нахлобученная под странным углом шапочка с ярким пером. Длинные вислые усы и густые черные волосы. Некоторое время он изучал Миклоша, затем переложил факел в левую руку, а правой подхватил бутылку и передал Миклошу.
Принц замешкался, к выпивке прямо сейчас у него сердце не лежало, но возможно, этого странного типа удастся расположить к себе в общем, бутылку он взял и сделал глоток. Внутри оказалась палинка, крепкая, но хорошая.
- Ты одет как кучер, - проговорил Миклош, возвращая бутылку.
- Это так, - сказал Мишка, - ведь я и есть кучер. А ты одет как принц.
Миклош улыбнулся.
- Да ну? Вот и хорошо. Да, я принц Миклош.
- Так я и думал. А я кучер его светлости графа Мордфаля. - Пожалуй, в словах "его светлость" имелась тоника иронии, но Миклош решил в это не углубляться.
- И что же ты делаешь здесь, внизу, о Мишка, кучер Мордфаля?
- Что я делаю, о Миклош, принц Фенарио? Пью допьяна, вот что я делаю. И тебе советую то же самое.
- Нет, - сказал Миклош, - это не по мне.
- Как знаешь.
Тут Миклош спонтанно сел прямо на пол. Мишка вопросительно взглянул на него.
- Расскажи мне байку, друг Мишка, и я не скажу твоему хозяину, чем ты тут занят.
Мишка расхохотался.
- Честная сделка, мой принц.
Пожалуй, тут стоит пояснить, что хотя кучера и возничие в Фенарио обычно обретаются на конюшне вместе с конюхами и стремянными, самолично прилагать руки к уборке и прочему ручному труду считается ниже их достоинства. Друзьям своим они помогают иначе: рассказывают им за работой разные байки, тем самым помогая расслабиться. По сей день характеристика любого рассказа как "кучерская байка" считается самой высокой похвалой.
- Что ж, - проговорил Мишка, - но рассказ будет короток, ибо час поздний, а мне пора бы уже двигаться дальше, дабы уйти в небытие. Хмм да. Не желаешь ли послушать историю своей собственной семьи, мой принц? Я поведаю тебе историю завоевания. Ты знаешь о нем, надеюсь: как северяне пришли на наши земли, и лишь те, кто обитал в восточных горах, избежали нашествия.
Что ж, в то время король оказался пленником в собственном Дворце, как норска в тенетах креоты. Тогда только начали рыть туннели, в одном из которых мы сейчас имеем удовольствие находиться, мой принц. Но для многих жизнь продолжалась. И нашелся среди северян юноша с варварским именем, каковое я не буду пытаться произнести, который влюбился в деву из Фенарио. Она тоже любила его, однако не могу не отметить, что еще больше она любила драгоценности. И попросила северянина подарить ей самый большой самоцвет, какой он сумеет отыскать.
Кучер отхлебнул еще палинки, предложил бутылку Миклошу, тот лишь молча покачал головой; Мишка продолжал:
- Северянин обошел всех ювелиров города - ибо, как тебе известно, самые лучшие самоцветы с Западных гор попадают сюда, - и нашел камень, который счел достаточно хорошим для своей любимой. Он обратился к ювелиру, и тот отдал самоцвет, но - глупец! - попросил платы. Вот тебе плата, ответил северянин, обнажил меч и смахнул ювелиру голову с плеч.
И случилось так, что один из демонов Богини как раз проходил мимо, собираясь сыграть с варварами злую шутку. Он увидел это и рассказал Богине. И она послала сон младшему сыну короля, ибо мне рассказывали, что именно так она общается с вашей семьей, и позволила ему узнать об этом.
Дабы не углубляться в долгие подробности, юный принц пошел в отцовские палаты и взял Аллам, королевский клинок. Затем спустился во двор, где нашел быка-талтоша, и верхом на нем перепрыгнул через стену Дворца. И проскакал прямо сквозь армию северян - в конце концов, кто встанет на пути у быка-талтоша? - и въехал в город. Нашел того северянина, мирно возлежащего на ложе с девицей, мирно любовавшейся самоцветом. Вломился к ним и, не успеешь ты выговорить "гарабонциаш", растоптал его на месте, а она плакала, что никогда не полюбит никого другого и все такое прочее.
История на этом не заканчивается, мой принц, и я бы расписал тебе во всех красках, как он пробился обратно во Дворец сквозь всю армию северян после того, как она предала его в руки варваров. Я описал бы, как Аллам разил и крушил, одержимый боевым безумием, одним ударом убивая дюжины врагов, однако история и на этом не заканчивается. А заканчивается история, принц Миклош, на том, что когда юноша вернулся во Дворец, отец узнал, что он взял Аллам, который может носить лишь сам король, и с великой горечью ему пришлось обезглавить собственного сына.
Вот такая вот история. Найди меня, когда я буду трезвый, и я расскажу тебе что-нибудь подлиннее.
Миклош еще некоторое время смотрел на кучера, который с кривой ухмылкой потягивал палинку.
- А что стало с девушкой? - спросил он, поскольку знал, что должен спросить.