А как же на счёт Ваньки? спрашивает Глеб.
А причём здесь Ванька? Тимур в первый раз повернулся и посмотрел в глаза товарищу.
Какая перед тобой стояла цель в случае с Ванькой? Евы ведь ещё не было. Он чем был для тебя, стеклянной банкой, или жестянкой?
Иван умер от инфаркта, этот факт доказан экспертизой. О чём ты сейчас говоришь? Тимур продолжает смотреть на Глеба, как врач на сложного пациента.
Ивана убилиэто факт. Тот, кто это сделал, действовал очень хладнокровно. Возможно, он представлял, что подпирает дверь, за которой находится стеклянная банка, или жестянка из под консервов, которая не вовремя оказалась на пути. Ему было всё равно, что станется с этой банкой, расплавится она или треснет, лишь бы её не стало.
Если ты напрашиваешься на удар в морду, то не выйдет. То, что ты говоришь, меня не злит, потому что это абсурд. тон Тимура меняется, становится более резким. В узких глазах блестят искорки заинтересованности. Кто тебе сказал, что дверь в парилку подпёрли?
Быстро же ты успел сориентироваться. Я ведь только намекнул, что дверь подпёрли, а ты сразу же додумал какую дверьТы чё так напрягся то, Тимур?
Это тебе стоит напрячься. Ты же видишь, я и так сейчас взвинчен. Не советую испытывать мои нервы. Про дверь я сказал, потому что и сам про это думал. Это же очевидно.
Конечно думал, Тим, я и не сомневаюсь. Ты не только думал, тебе ведь было без разницы кто там в парилке. Там мог оказаться любой из нас, но так уж получилось, что Ванька оказался лютым любителем попариться. А ты, кстати, раньше был хорошим парильщиком. Вот ты его и отпарил до смерти
Ну всё, бля, ещё одно слово и я тебе шею сверну Тимур сжимает огромный кулак и отводит его в сторону.
Давай Тимур, бей. Я не обижусь и пойму. Давай! Голос Глеба срывается в крик. Это будет по крайней мере логично. Только убивать не советую. Поздно, Тимур, ты уже на крючке. Она всё знает.
Ты чё такое несёшь? Тимур так и замирает со сжатым кулаком.
Это она сама до всего догадалась. Она даже продемонстрировала мне, как всё было. Мы же с ней на заимку ездили. Так что давай, пока ещё не поздно сорвёмся с этого места и решим, что делать дальше.
Через пять минут из припаркованного к тротуару «Кадиллака» выскакивает человек в чёрной бейсболке и быстрым шагом направляется к тёмно-зелёному кроссоверу «Ауди» стоящему через дорогу. «Кадиллак» и «Ауди» срываются с места почти одновременно и, рассекая лужи, словно два катера, уезжают в одном направлении.
16
Весь день она разгребала бардак, образовавшийся в виду их недельного отсутствия на пару с господином директором. Нужно было разбросать по времени огромный массив накопившихся встреч, переговоров, совещаний и прочих важных и не совсем важных дел. Кроме этого, нужно было напечатать кучу писем, отзывов, благодарностей и ещё разобрать и ответить на сотни писем, скопившихся в электронном почтовом ящике.
Она любит выполнять эту рутинную, монотонную работу секретаря. Во время работы она может, как ни странно, отвлечься и успокоить свой мозг. Работа для неё это тот же отдых, своеобразная медитация, где она полностью сосредоточена на одном простом деле и может не думать о глобальных целях и задачах. Сегодня она не замечает вороватых взглядов, которые бросают на неё сотрудники «Олимпа» и автоматически отвечает на приветствия и вопросы. Сегодня она просто робот, который с нереальной быстротой барабанит маникюром по клавиатуре. Робот не может чувствовать похотливых взглядов коммерсанта Димы, или снабженца Саши, не может ощущать укор, с которым смотрит бухгалтер Алина, у него не могут краснеть уши и щёки при мысли о том, сколько ушатов мысленной грязи в данный момент выливается на его голову.
За весь день Алексей так и не вышел из своего кабинета. Наверное, он боялся увидеть её и потечь. Его зашкаливающее самолюбие пытается вступить в неравную схватку с зовом гормонов, с притяжением, которое сильнее гравитации влечёт его к рыжей секретутке. Алексей, разумеется, крепче, чем Тимур, и не будет бегать за ней и унижаться. Он будет до последнего надеяться, что она придёт сама. Но, кажется, это уже было, и он сломался. Он сломается и в этот раз, это вопрос только времени. Всё, что отличает его от Тимура, это время выдержки.
Она могла бы с удовольствием щёлкать по клавиатуре до позднего вечера, а то и до утра, но всей работы не переделаешь. К тому же, сегодня она планирует разминуться с Алексеем. Он же в любом случае когда-нибудь выйдет из своего логова. Ну, хотя бы в туалет. Есть конечно подозрение, что в течение дня уважаемый директор поливает кустистую пальму, стоящую в углу шикарно отделанного кабинета, но это только версия. Она решает закончить работу в семь вечера, через час, после того, как основная масса работников уже схлынула, предоставив офис вечернему мраку и гулкой пустоте.
Закончив работу, она выключает компьютер и тихо собирается, словно боясь кого-то разбудить. Одну деталь гардероба она поменяет прямо здесь. Она достаёт из объёмной сумки «Луи Витон», серые кеды, и, скинув туфли, надевает их на маленькие почти детские ножки. Кеды это её любимая повседневная обувь. Уже здесь и сейчас она хочет чувствовать себя на отдыхе. Тихо поскрипывая резиновой подошвой о лакированный пол, она выходит из приёмной.
«Прощаться не будем. Прости, Лёшенька! Мамочка сегодня не придёт тебя утешить!».
Она снова идёт по знакомому коридору мимо серых дверей небольших кабинетов, больше похожих на инкубаторы. Справа у каждой двери пластиковая панель с мигающей красной лампочкой. Двери открываются с помощью пластиковой карты. Да уж, воистину нет ничего лучше старых добрых замков со здоровенными металлическими ригелями. Какой дурак возомнил, что кусок пластика может гарантировать безопасность. Пластиковые карточки не надёжны ни как кошельки, ни как ключи, а тем более замки. Если будет нужно она в любой момент сможет проникнуть в кабинет Алексея. Она с лёгкостью может узнать двенадцатизначный код на его бронированном сейфе, хотя бы он меняет его каждый день. Она может стащить десятьпятнадцать лямов налички, которой всегда забит этот квадратный ящик, только это не её уровень. Она не заурядная форточница.
Ева идёт по коридору, мягко пританцовывая в любимых кедах, подошва которых издаёт прерывистое пищание, словно она периодически наступает на резиновые игрушки. Выйдя в холл, она на секунду замирает. Он снова стоит в гордом одиночестве, ожидая лифт. Снова эти скрещенные на груди руки, серый пиджачок, эта же белая рубаха, расстёгнутая на три пуговицы, эта же улыбка из под пшеничных усов.
Здравствуйте Семён! улыбается она.
Здравствуйте Ева! Отлично выглядите! улыбается он в ответ. Снова на том же месте.
Ну да, как и договаривались!
Они смеются не очень удачной, но необходимой в таких случаях шутке.
Никелированные двери лифта открываются, приглашая их в широкую залитую синим неоном кабину. Семён учтиво пропускает Еву перед собой, затем заходит сам. Нажимает на кнопку первого этажа. Сегодня она рассматривает его более откровенно и пристально. Есть в нём что-то такое, притягательное. Нет, она видела разных мужиков, которых принято называть мачо. Он им конечно не конкурент. Но есть что-то в этих добрых пухлых губах и светлых волосах как будто родное, то, что она неосознанно ищет.
Он тоже смотрит в упор, не отводя глаз. Это несколько вызывающе, но пускай. Её не напугаешь пристальным взглядом. Если бы были соревнования по гляделкам, она была бы чемпионом. Усики она бы убрала. Ей кажется, что они лишние. Она уже начинает представлять, как сдирает эти усики, которые просто приклеены к его верхней губе, как он вдруг нажимает на большую красную кнопку. Лифт плавно останавливается.
«А это что ещё за фокус?».
Она вопросительно смотрит в серые широко расставленные глаза.
Нам нужно с вами поговорить, Ева!
В лифте?! она улыбается его словам, как неудачной шутке.
Это лучшее место для разговора. Лифт швейцарский, звукоизоляция на высшем уровне, кондиционер работает. Что ещё нужно для задушевного разговора.
Та-ак, кажется я начинаю понимать, почему мама запрещала садиться в лифт с незнакомыми мужиками. Её губы продолжают улыбаться, но внутренне она собралась, словно кобра, готовая к броску.