Увлечённый созерцанием спускающихся с крыльца тружеников «Олимпа», Тимур не сразу замечает оживший телефон на сидении рядом. Он смотрит на дисплей и видит на нём имя Глеба.
«Тебе то, что надо?» тяжело вздыхает Тимур и берёт трубку.
Привет Тимур! бодрый голос Глеба приглушен, словно он разговаривает через подушку.
Привет!
Ты не занят? Нужно встретиться, поговорить!
Нужно, значит встретимся. Давай завтра в шесть в «Моцарте».
Нет, Тим, разговор срочный. Давай сегодня
Сегодня я не могу, у меня делая занят.
Чем занят?
Тимур, возмущённый таким бестактным вопросом уже собирается ответить «а твоё какое дело?», но приглушенный голос в трубке продолжает говорить.
Занят тем, что пялишься из окна машины на крыльцо офиса и ждёшь, когда выйдет Ева?
Тимур подбирается на сидении и смотрит в боковое стекло, по которому потоками бегут струи дождевой воды.
Ты чё, следишь за мной? коротко и раздражённо кричит он в трубку.
Ты следишь за офисом, я слежу за тобой. Ладно, не напрягайся ты так, лучше дверь открой.
Тимур поворачивает голову и в окне правой двери видит серый силуэт, который постепенно проявляясь в потоках воды, превращается в очкастое, вытянутое лицо Глеба. Он нажимает кнопку, и замки дверей открываются с мягким рычанием.
Глеб заскакивает в салон вместе с порывом холодного ветра и брызгами дождя. В ветровке и чёрной бейсболке с длинным козырьком он не походит на себя. Обычно Глеб одевается в классическом стиле и во всём этом прикиде, включающем джинсы и белые кроссовки выглядит гораздо моложе. Вместе с непривычной одеждой в нём появилось ещё что-то новое, свежее. Тимур даже не может сообразить, что это, то ли лихорадочный блеск глаз, то ли какая-то озорная несвойственная ему улыбка. Глеб в последнее время вообще редко улыбается.
Ты зачем двери блокируешь?
Глеб жарко дышит, словно долго бежал, протягивает Тимуру мокрую руку. С козырька бейсболки стекают потоки воды.
Привычкас девяностых осталась. Как видишь, полезная привычка
Нусейчас же не девяностые, Глеб, улыбаясь, протирает очки платком.
Не девяностыетолько некоторые про это забывают. Шпионят, в окна чужих машин заглядывают. Ты здесь какими судьбами?
Тебя хотел найти. Дома нет, дай, думаю, к офису сгоняю, вдруг он там пасётся. И на тебе угадал! Ты бы хоть в сторонку куда-нибудь встал. Твою машину сложно будет не узнать. Хочешь чтобы Лёха увидел?
А мне всё равно! Тимур уверенно опускает широкие ладони на руль.
Я уже понял, дружище! Поэтому я здесь! Слушай, у тебя в салоне свежаком воняет, аж глаза режет. Ты бы хоть проветривал.
Меня всё устраивает. Я тебя не приглашал.
Ну вотуже с порога грубить начал. Я вроде тебе ничего плохого не сделал. Мы же вроде в одной лодке? Последнюю фразу Глеб произносит настороженно с нажимом. Сейчас его интересует ответ именно на этот вопрос.
У меня своя лодка, Глеб. Пойми, мне уже не важно, чем эта история закончится. Мне нужна только она.
Глеб достаёт сигарету из пачки, лежащей на подлокотнике, прикуривает. Салон застилает белым туманом.
Вот этого я и боялся! говорит он после короткой паузы. У тебя всегда из-за баб крышу сносило.
А из-за чего ещё должно сносить крышу, как не из-за них? Из-за бабок, тачек, хат, счетов в банках? Ради чего всё это? Ради чего эта мышиная возня? Объясни мне, Глеб? Скажи, на хуя ты затеял эту историю с Лёхой? Тебе что мало всего того, что ты имеешь? У тебя же из-за баб не сносит крышу. Ты же у нас порядочный семьянин. Или нет? Или вся эта мышиная возня именно из-за баб? Просто у Лёхи больше денег, значит и член у него больше, и трахать он может кого хочешь, в том числе жён лучших друзей!
Тим, я прошу тебя, заткнись. Глеб сжимает в ладонях виски. Его взгляд прикован к потокам воды, стекающим по лобовому стеклу.
Глеб, просто я дошёл до определённого предела. Сейчас я понимаю, что дела нужно делать для чего то, или кого то. Иначе эти дела не имеют смысла. Говоря, Тимур не сводит глаз с пустого, залитого водой крыльца.
Я тебя услышал, Тимур. Насколько я понимаю, тебя интересует только Ева. Ради неё ты готов раскрыть перед Лёхой все карты. А как на счёт неё самой? С чего ты решил, что она захочет с тобой быть, ведь она человек достаточно свободолюбивый. Что ты ей можешь дать такого, ради чего он пожертвует этой своей свободой.
Любовья дам ей свою любовь. Думаешь у неё много таких предложений?
Думаю, что достаточно.
Тогда я сделаю так, чтобы она услышала именно моё предложение. Для этого или кричать буду громче, или сделаю так, чтобы все остальные заткнулись.
У тебя выпить есть? Глеб как-то жалобно смотрит на товарища. Тимур достаёт из подлокотника бутылку, не глядя, суёт её в руки Глебу. Тот делает большой глоток, и ненадолго замирает с искривлённым ртом и зажмуренными глазами.
Решать, конечно, тебе, дружище! наконец-то говорит он, враз осипшим голосом. Всё же я попробую изложить тебе свои соображения, чтобы ты не делал резких движений. По крайней мере, сейчас.
Валяйизлагай равнодушно отвечает Тимур, продолжая смотреть на пустое крыльцо.
Я знаю, что ты с ней спал, Тимур. Возможно не один раз. Возможно, ночи, проведённые с ней, ты не сможешь сравнить ни с какими другими ночами. Она не такая как все, и я тебя прекрасно понимаю. Я верю, что из-за неё может сорвать крышу. Верю, потому что и сам с ней спал. И было это только вчера.
Тимур делает неуловимое движение, в результате которого большой и указательный пальцы его правой руки превращаются в тиски, сжимающие кадык Глеба.
Ну и что, дружищемне плеватьмы то с тобой знаем, что это всего лишь её работа. его голос всё такой же спокойный и размеренный, а грустный мечтательный взгляд продолжает смотреть в окно, на крыльцо, тем временем, как пальцы всё сильнее сжимают горло Глеба, пытающегося разжать тиски и открывающего рот, словно рыба, которую вытащили из воды.
Наконец-то тиски разжимаются, и Глеб закашливается, сотрясаясь всем телом. Из его глаз ручьями текут слёзы.
Ты уж меня прости, друг. Просто я тебе тоже хочу кое-что объяснить. Пусть я объясняю на своём языке, пусть это грубо и больно, зато лучше тысячи слов. Теперь ты понимаешь, на что я готов пойти ради неё.
«Кхы-кхы-кхы» кашель Глеба учащается и вдруг переходит в смех. Он продолжает сотрясаться, скрючившись на сидении, а слёзы всё так же катятся по щекам, но уголки рта весело приподняты вверх.
Понимаю, дружищевот уж на самом деле просто и доступно Голос Глеба совсем осип. Он берёт бутылку и на этот раз делает несколько больших глотков. На последнем давится и снова закашливается.
Я понял кхы-кхы, что ты пойдёшь на всёдаже убить можешь. Кстати, ты ведь убивал раньше?
Да, Глеб, убивал. Это тогда было, в девяностые. Ну я же рассказывал уже. Там всё просто было, или ты, или тебя. Тимур не меняет своего спокойного философского тона, продолжая смотреть в окно. Знаешь, однажды, ещё пацанами, мы ездили в спортивный лагерь. Там один мужичок был, тренер, по запрещённым тогда восточным единоборствам. Один раз он собрал нас на пустыре, воткнул в песок палки и надел на них пустые стеклянные банки. Он заставлял нас лупить палками по этим банкам, так чтобы они разбивались. Вроде всё проще простого, только он говорил, чтобы во время удара мы представляли себе реального врага. Ты же знаешь, как работает воображение, когда ты ещё щегол. И вот этот мужик (его Геннадий Саныч кстати звали) говорил, что во время боя не должно быть никакого психологического барьера. Ты должен бить противника так же, как лупишь по стеклянной банке. Ничего личного, ни злости, ни страха, ни ненависти. Ты просто устраняешь препятствие, которое мешает тебе двигаться к цели. В момент боя перед тобой не человек, а простая стеклянная банка. Позднее в лихие годы, мы ездили на полигон, где уже стреляли и на этот раз в основном по жестяным банкам. Наш инструктор, который нюхнул пороха в горячих точках, говорил те же слова, что и Геннадий Саныч тогда. В бою перед тобой не человек, а обыкновенная жестянка.
Тимур берёт бутылку и добивает остатки бурой жидкости. Вытирает губы локтём.
Это я к чему сейчас говорюУ меня появилась цель. Настоящая цель. И сейчас лучше никому не оказываться на линии огня между мной и моей целью.