«Да, для господина Тюльпана это всегда было большой проблемой», размышлял господин Кноп, когда они спускались с крыши на мостовую. Дело было даже не в том, что у господина Тюльпана имелось пристрастие к наркотикам, а в том, что он страстно хотел, чтобы оно у него имелось. Тогда как на самом деле у него было пристрастие к глупости, которое овладевало всем его естеством, стоило ему увидеть, как что-то продается в маленьких пакетиках. Это приводило к тому, что господин Тюльпан искал блаженства в муке, соли, пекарном порошке и бутербродах с маринованной говядиной. Там, где улицы кишмя кишели людьми, старавшимися незаметно продать блям, скользь, сброс, «грусть», «дрянь», тридурь, сток, хрюк, хрюк винтом и штыб, господин Тюльпан безошибочно находил типа, который втюривал ему порошок карри по цене, как потом выяснялось, шестьсот долларов за фунт. Это было, ять, неловко.
В последнее время господин Тюльпан начал экспериментировать с ассортиментом рекреационных химикатов, щедро представленных на анк-морпоркском рынке и предназначенных для увеселения троллей (в случае с троллями господин Тюльпан имел сравнительно хороший шанс хоть кого-нибудь обдурить). Теоретически хрюк и «грязь» не должны были оказывать воздействие на человеческий мозг, за исключением, быть может, его полного растворения. Но господин Тюльпан упорно стоял на своем. Однажды он попробовал вернуться в реальность, и это ему очень не понравилось.
Господин Кноп снова вздохнул.
Пошли, сказал он. Пора нашего глиста кормить.
В Анк-Морпорке практически невозможно следить за кем-нибудь так, чтобы никто не следил за тобой. И парочке партнеров, как они ни старались, не удалось остаться незамеченными.
А наблюдал за ними маленький песик пестрого окраса с преобладанием ржаво-серого оттенка. Периодически он принимался отчаянно чесаться задней лапой, и тогда раздавался звук, словно кто-то пытался побрить металлическую проволочную щетку.
Шея песика была обмотана веревкой, к которой была привязана другая веревка, вернее, несколько неумело связанных друг с другом обрывков веревки.
Конец этой импровизированной веревки находился в руке у некоего человека. По крайней мере, такой вывод можно было сделать, поскольку веревка исчезала в том же кармане поношенного грязного пальто, что и рукав того же пальто, в котором предположительно находилась рука, предположительно заканчивающаяся ладонью.
Пальто было очень странным. Оно тянулось вверх от мостовой до самых полей шляпы, которая своей формой напоминала оплывший холм. В месте соединения пальто со шляпой виднелся легкий намек на седые волосы. Рука порылась в подозрительных глубинах кармана и достала холодную сосиску.
Двое мужчин следят за патрицием, сказал песик. Очень интересно.
Разрази их гром, сказал человек и разломал сосиску на две демократичные половинки.
Вильям написал короткую заметку о Посещении патрицием «Ведра» и принялся задумчиво листать последние страницы блокнота.
Просто удивительно. Всего за один день ему удалось найти не меньше дюжины тем для очередного новостного письма. И чего только тебе не понарасскажут люди, главноеспросить.
К примеру, выяснилось, что кто-то упер один из золотых клыков у статуи Бога-Крокодила Оффлера. За эту новость Вильяму пришлось пообещать сержанту Колону выпивку, хотя отчасти он уже рассчитался за нее, закончив сообщение фразой: «Стража уже Следует за Правонарушителем по Пятам и Уверена, что Тот будет Задержан в Ближайшее же Время».
Сам Вильям не был так уверен в столь благополучном исходе, но сержант Колон произнес эту фразу с очень искренним видом.
Природа правды давно беспокоила Вильяма. Его с детства приучали всегда говорить правду (или, выражаясь иначе, никогда не кривить душой), а от некоторых привычек очень трудно избавиться, особенно если их хорошенько в тебя вколотили. Лорд де Словв руководствовался в жизни пословицей, гласившей: как согнешь ветку, такое дерево и вырастет. Особой гибкостью Вильям не отличался, но и лорд де Словв не был жестоким человеком. Для этого он предпочитал нанимать специальных слуг. Насколько припоминал Вильям, лорд де Словв никогда не испытывал особого энтузиазма по поводу занятий, связанных с прикосновением к людям.
Так или иначе, Вильям не обольщался насчет себя. С выдумкой у него было очень плохо. Всякая придуманная им ложь немедленно выплывала наружу и непременно приводила к беде. Даже такая незначительная, как «К концу недели у меня точно будут деньги». Это называлось «сочинять истории», и данный грех, по мнению де Словвов, был даже страшнее лжи. Ведь он был призван сделать ложь интересной.
Поэтому Вильям де Словв всегда говорил правдув порядке космической самообороны. Для него самая суровая правда была менее суровой, чем самая невинная ложь.
В «Залатанном Барабане» случилась достойная внимания драка. Особенно удачным вышло окончание заметки: «И поднял Брезок-Варвар стол трактирный, и нанес удар мощнейший Ворюге Молтину, который в свою очередь хвать канделябры да по сусалам ему, по сусалам, а сам приговаривает: Получай, П*ск*да, что заслуживаешь!; тут, конечно, драка общая затеялась, а пострадало в ней всего количеством 5 или 6 человек».
Потом Вильям отнес все записи в «Ведро».
Гунилла с интересом ознакомился с ними, ну а на то, чтобы набрать все это, у гномов ушло совсем немного времени.
Это было очень странно, но
когда текст набирали шрифтом, этими ровными и аккуратными буковками
он выглядел более реальным.
Боддони, который, судя по всему, был заместителем Гуниллы в словопечатне, выглянул из-за плеча Хорошагоры и, прищурившись, оглядел ровные колонки шрифта.
Гм, изрек он.
Что такое? встревожился Вильям.
Выглядит немного серо, ответил гном. Шрифт слишком однообразен. На книжку похоже.
А разве это плохо? удивился Вильям, искренне считавший, что все похожее на книгу может быть только хорошим.
А что, если немного разредить? спросил Гунилла.
Вильям смотрел на отпечатанную страницу, и в его сознании постепенно формировалась идея. Казалось, она развивалась под воздействием самой страницы.
А что, если, сказал он, перед каждым разделом мы вставим своего рода заглавие?
Он взял клочок бумаги и написал: «5/6 Пострадали в Пьяной Драке».
Боддони с серьезным видом прочел его каракули.
Да, одобрил он наконец. Выглядит вполне пристойно.
Он передал клочок бумаги обратно через стол.
И как ты называешь этот новостной листок? спросил он.
Никак, пожал плечами Вильям.
Нужно придумать какое-нибудь название, хмыкнул Боддони. К примеру, что ты пишешь сверху?
Обычно что-нибудь типа: «Глубокоуважаемому господину Такому-то». Ну и так далее, сказал Вильям.
Не пойдет, покачал головой Боддони. Нужно написать что-нибудь более массовое. Более энергичное.
Может, «Анк-Морпоркские Сообщения»? предложил Вильям. Извините, но я не мастер придумывать названия.
Гунилла достал из кармана фартука маленький лоток и принялся набирать буквы из стоящего на столе ящика. Соединив их вместе, он мазнул надпись чернилами и отпечатал на листе бумаги.
Получилось «Анк-Морпоркская пРавда».
Немного напутал, пробормотал Гунилла. Что-то я сегодня рассеянный
Он было потянулся к шрифту, но Вильям его остановил.
Не знаю неуверенно произнес Вильям. Оставь все как есть. Только «п» должна быть большой, а «р» маленькой.
И все? удивился Гунилла. Вот, получай. Ну, юноша, сколько экземпляров тебе нужно?
Э Двадцать? Тридцать?
А может, пару сотен? Гунилла кивнул на гномов, энергично выполнявших свою работу. Если меньше, то отпечатную машину и трогать не стоит.
Да ты что! Я даже представить себе не могу, что в городе найдется столько людей, готовых заплатить за это по пять долларов!
Неужели? А ты спрашивай по полдоллара. Пятьдесят долларов получим мы, и тыстолько же.
Ну и ну! Что, в самом деле? Вильям недоверчиво уставился на сияющего гнома. Но их ведь нужно еще продать. Это тебе не пирожки в лавке. Да, это никак не
Он принюхался. У него вдруг начали слезиться глаза.