Это был шаг хитроумный, хоть и опасный, однако он удался вполне, ибо совсем сбил девицу с толку, и она решила, что меня и в самом деле здесь нет: иначе, рассудила она, квакерша не предложила бы ей здесь заночевать; так что она со временем отказалась от мысли остаться в этой деревне и сказала — нет, раз так, то она сегодня же вернется, но через два-три дня опять сюда приедет и обшарит все окрестности, даже если ей придется на это потратить неделю или две; словом, заключила она, в Англии ли я или в Голландии, а она меня все равно разыщет!
— В таком случае, — заметила ей на это квакерша, — ты из-за меня потерпишь изрядный убыток.
— Как так? — спрашивает девица.
— Да ведь если ты будешь следовать за мною, куда бы я ни поехала, ты потратишь много денег и только понапрасну будешь беспокоить людей.
— А, может, не понапрасну, — говорит та.
— Уверяю тебя, что понапрасну, — говорит квакерша. — Ибо цели своей ты не достигнешь все равно. Мне же, видно, придется сидеть дома и никуда не выходить, чтобы избавить тебя от излишних трат и путешествий.
На это девица ответила, что постарается ее тревожить как можно, меньше; но что иногда ей придется ее беспокоить, и она надеется, что та ее простит. Моя квакерша на это сказала, что еще охотнее простила бы ее, если бы та воздержалась от посещений; и еще раз заверила ее, что через нее та ничего обо мне не узнает.
Девица опять в слезы; однако, успокоившись через некоторое время, она сказала, что та ошибается; и что ей (квакерше) следует остерегаться, ибо она — вольно или невольно — все же кое-какие сведения обо мне ей дает; так, она не жалеет о своей поездке сюда, ибо если меня и нет в этом доме, то я должна быть где-то поблизости; и если я вовремя не перееду, она меня разыщет. «Отлично, — говорит моя квакерша, — следовательно, если эта особа не желает тебя видеть, ты даешь мне возможность ее предупредить, дабы она могла не попадаться тебе на глаза».
На это девица пришла в ярость и сказала ей, что, если та меня предупредит, она, квакерша, будет проклята, и она, и ее дети, и призвала такие страсти на ее голову, что бедная мягкосердечная квакерша пришла в неизъяснимый ужас и была в таком расстройстве чувств, в каком я никогда прежде ее не видела; так что она решила ехать домой в следующее же утро, а я, которую все это растревожило в десять раз больше, чем ее, думала и сама за нею последовать в Лондон; поразмыслив, впрочем, я решила воздержаться от такого шага и только приняла меры к тому, чтобы моя девица, если вновь сюда заявится, меня не застала, и чтобы никто ей не говорил, что я здесь: впрочем, она не давала о себе знать довольно, долгое время.
Я оставалась здесь примерно две недели и все это время больше о ней ничего не слышала, и от квакерши не было никаких весточек: но еще два дня спустя пришло письмо, в котором квакерша намекала, что у нее есть нечто важное мне сообщить, причем такое, чего она не может написать в письме, и просит меня не полениться и съездить к ней; она советовала мне подъехать в карете к Гудманс-филдс, а затем пешком подойти к черному ходу в ее доме, дверь которого будет нарочно для этого оставлена открытой; таким образом, если известная нам любопытная особа и поставила своего шпиона стеречь дом, она не узнает об моем прибытии.
Все это время я была настороже, и малейший пустяк вызывал у меня тревогу, так что послание квакерши вовсе меня переполошило, и я пребывала в великом беспокойстве; но мне никак не удавалось повернуть дело так, чтобы убедить мужа в необходимости моей поездки в Лондон; ибо ему эти места пришлись весьма по душе, и он был склонен, если только я согласна, сказал он мне, остаться здесь подольше; я написала другу моему квакерше, что не могу покуда выехать в город; к тому же мне претит, писала я, мысль, что я там буду под неусыпным надзором шпионов и не посмею носа высунуть. Словом, я отложила свою поездку еще на две недели.