Примерно так посредине площади старого порташирокой, окруженной по периметру покосившимся хибарами с мутными глазками окон, вытянулся на кирпичном постаменте желтушно-коричневый с моховой прозеленью по выпуклому хребту скелет. Вытянулся он метров на двадцать, хитро скрепленный ржавыми болтами, с железными костылями, что держали многотонный костяк изнутри. Раздутая грудная клетка, отсутствующая шея, плоская голова с широченной зубастой челюстью на железной распорке Маленькие провалы, из которых когда-то недобро смотрели глаза. Существо напоминало кита-косатку, но только снабженного гипертрофированной пастью. Некий суперхищник, тупиковая ветвь местной эволюции
Горк, сказала Атли шепотом, в котором ощущался первобытный страх. Древний. Охотились в море Оргумин, а затем все умерли враз, как эльфы Но намного раньше эльфов. Они плавали в море брюхом кверху и воняли. А некоторых выкинуло на берег Говорят, это горки принесли черный мор на землю Те, кто ел падаль горка, заболели черным мором Так говорят А статуе изредка, бывает, поклоняются моряки
Древние, как у Лавкрафта А потомки горка, очевидно, рыболюди Угу, угу Сдирают с людей кожу и надевают на себя, и ведут себя как люди, ха-ха-ха Ну нет в этом мире чудовищ, просто нет. Тут все как на Земле, но чуточку хуже, потому что люди здесь не боятся проявлять звериную жестокость, а принципов гуманизма, человеколюбия не существует, местные философы их просто еще не изобрели.
Придется стать просветителем. Не то чтобы хочется, но элементарные принципы гуманизма необходимы для развития здорового общества.
На карте Шутейника этот самый скелет был обозначен как «Памятничек махонький с жральнями и танцевальнями «Гоп-ля-ля!». Ушастый сквернавец проявил свое чувство юмора Знал, какое впечатление произведет на крейна скелет
Неужели кто-то отважился есть падаль? спросил я тихо, чтобы голос мой не был услышан нашим провожатым.
Атли бросила на меня взгляд из-под шляпы:
Волк сразу видно, тебе не приходилось голодать! Лучше есть падаль, чем людей, верно? Санкструм знавал разные времена Все страны знали плохие времена.
Я кивнул и выругался про себя. Дурень. Дитя сытого, пресыщенного века, когда в магазинедвадцать видов одних только сыров, были бы деньги, и это не говоря уже про колбасу, ветчину, сосиски, стейки из аргентинской говядины, да не абы какой, а откормленной строго на кукурузе или пшенице
Я позволил себе оглянутьсябыстро, мельком. Около двадцати молчаливых теней, рассыпавшись неровным полукругом, следовали за нами на почтительном расстоянии, будто волчья стая. Я не различил лиц в сумерках, только силуэты. Увидел и гнусного карлика, что ковылял в стороне от основной группы загонщиковуж этого ушастого мерзавца я легко опознал по костылю.
Постамент был окружен ларьками-закусочными. Пахло вареной требухой, кислым пивом, тускло коптили сальные фонари. Люди в моряцких отрепьях сидели у ларьков на опрокинутых бочонках. Тренькала, немилосердно фальшивя, лютня. Несколько пар выделывали пьяные кренделя. Атмосфера нищеты и безысходности плотно въелась в эти ларьки, в грязные лица, в сам воздух, в мерзкую воняющую жратву. Дюжина плечистых матросов в черных шапочках заняла места у крайнего ларька, хлебала пиво из деревянных протекающих кружек. Рожи у матросов были одна другой страшней: язвы, прыщи, фингалывсе там было; каждая рожа была как глобус с подробными рисунками гор, морей, пустынь и впадин. Не приведи Небо встретить таких в темном переулке! Впрочем, а какие еще люди могли тут ошиваться?
Пиявки под пиво! Жареные с гусиной кровью! орал какой-то зазывала. Вкусно! Смачно! Пальчики оближешь!
За пиявками тут далеко не нужно ходить, не дефицит здесь пиявки, ибо мертвые корабли стоят в болотистой низменности, где пиявки образуются сами собой
Пиво наилучшее! Из-за моря, из Адоры, контрабанда как есть! кричал другой зазывала и весело гоготал, как видно, рекламировать контрабанду здесь считалось хорошим тоном.
А к пиву похлебка с требухой! Ух и хороша!
Молнии сверкали над Оргумином. Если в ближайшие полчаса не пойдет ливень и не начнется шторму нас с Атли есть шанс на спасение.
«Пескари» слева, да, вон россыпь янтарных огоньков в два этажа, метров пятьсот отсюда. Но провожатый увлек нас вправо, мы обогнули Древнего и направились к громадам мертвых кораблей неподалеку. «Кораблики с дырками трухлявые»так обозначил их Шутейник на карте. Нет, там тоже светились огоньки, но было их немного. Там была своя жизнь, по-крысиному тихая, незаметная.
Плиты старого порта были покрыты мусором, в лужах виднелись рыбьи кости, они щелкали и хрустели под ногами. Несмотря на ветер с моря, воздух казался густым, почти ватным.
Страдалец вел нас к громадам мертвых кораблей, что привалились боками к молам старого порта. Вечно на приколе, утонувшие в болотной грязи, в уборе из осоки Еще дальше справа корабли лежали вповалку на илистой длинной отмели, там же на отмели горели костры, слышалась негромкая музыка. Если нас поведут тудаэто будет плохо. Мне желательночтобы корабль был поближе к морю Ну, или хотя бы находился рядом с площадью
Я заметил как Атли, достав припасенную мокрую тряпицу, начала стирать грим с лица. Сейчас достаточно темно, эту ее процедуру никто не увидит, а если увидит, решит, что просто утирает пот, и перед моими убийцами она предстанет уже дочерью Владыки Степи, что, как минимум, должно их смутить.
Мы приблизились к старым пирсам и пошли по самому крайнему вдоль ряда кораблей с обломанными мачтами, с лохмами парусов. Пахло гнилой водой, осокой, утробно квакали, как всегда перед дождем, лягушки. За кораблями, которым посчастливилось найти стоянку у пирсов, виднелись корпуса совсем старых лоханок, утопших в болотистой грязи, и тянулась эта картина до самой отмели, где кончался собственно порт, и дальше, дальше По левую руку расстилалось море, и там, метрах в пятидесяти от нас, на некрепкой еще волне болталась рыбацкая шаланда. Рабари, кажется, были пьяны, я слышал выкрики, поминали чью-то мать и Ашара, возглашали здравицы какому-то Торкви, в общем, отрывались по полной. Весла шаланды болтались в уключинах, парус был скатан.
Я оглянулся: Норатор нависал, похожий на гигантский звездолет поколений; мерцали, переливались мириады огоньков.
Моя уже моя столица! И дело не в чувстве собственности, да нет же! Ответственностьвот что я ощущал за всех тех людей и хоггов в Нораторе и вообще в Санкструме.
Я не должен, я не могу сегодня умереть. Я не сделал еще ничего для страны, управление над которой получил.
Говорят, по ночам в театре, когда оттуда уходят люди, творится чертовщина, и ночевать там не рекомендуется. Так вот мне казалось, что в глубинах мертвых кораблей, давно покинутых экипажами, творилось нечто подобное. Я видел огнизеленоватые, желтые, колеблющиеся. Они цеплялись за обломанные мачты, подмигивали из квадратных и круглых окошек на надстройках. Но на перекошенных палубах я не видел ни единого человека, хотя люди там, несомненно, были. Но все они прятались. Они знали, что должно сегодня произойти.
Впереди показались вздутые, из старых досок сходни. Вот и моя плаха. Нервный узел внутри рассосался, поскольку ожидание смерти куда хуже собственно смерти. Прибыли.
Страдалец остановился у сходен и поманил нас пальцем. Я оглянулся. Тени загонщиков следовали за нами, закупорив выход с пирса. Мне почудилось, что со стороны «Памятничека махонького» движутся еще какие-то люди. Угу-у-у
Мы поднялись на участок палубы посредине корабля. Палуба имела довольно таки серьезный крен на левый бок, но стоять и даже, возможно, бегать по ней не рискуя упасть было можно. За бортом уныло плескало, корабль кряхтел. Шелестела осока под ветром. Рядом оказалась кормовая надстройка, на плоской верхушке которой, как указующий перст, виднелась штуковина, к которой когда-то крепилось рулевое колесо, во всяком случае, именно так это выглядело в фильмах.
Настал момент истины.
Атли громко вздохнула и сбросила шляпу. А потомтаким же быстрым, кошачьим движением, стряхнула на перекошенную палубу свой плащ, возложила руки на клинки.
Страдалец за нашими спинами что-то пробормотал.