Едва мы вошли в квартиру, как Лидия завыла о своей загубленной жизни.
О, как я несчастна! Как мне не везет! причитала она.
Я ее попросил:
Пожалуйста, кричи потише. Соседи могут услышать тебя.
И что за диво? изумилась она.
В моей квартире почти не бывает женщин, а те, которые бывают, не кричат. Соседи подумают черт-те что.
Лидия отмахнулась:
Да ну, все правильно они подумают.
Я метнулся к холодильнику (там у меня хранятся лекарства), извлек с полки пузырек корвалолу и все содержимое вылил в бокал, добавил туда настойки пустырника, валериановых капель, подумав, плеснул полбутылки касторки. Для убедительности. И кое-чего еще, может просто воды, может соку или растительного масла.
Когда поднес Лидии эту жуткую смесь, она отшатнулась:
Что это?
Противоядие. Пейте быстрей.
Она понюхала и, глядя с подозрением, спросила:
А почему оно пахнет корвалолом?
По качану! рассердился я. Откуда мне знать, что тут фармацевты нахимичили? Пейте скорей, дорога каждая секунда!
Лидия испуганно тряхнула челкой, зажмурилась, брезгливо зажала нос и залпом опорожнила трехсотграммовый бокал. Я был восхищен: сам бы под расстрелом эту гадость не выпил бы.
А Лидия выпила и прилегла на диван помирать.
Ох, стонала она, выворачивая наизнанку мне душу, что-то плохо, совсем плохо, видит бог, все хуже и хуже.
Девочка моя, потерпи, скоро противоядие начнет действовать, уговаривал я ее, нервно поглядывая на часы и отмечая, что теперь-то бедняжка скоро умрет: двести граммов касторки, плюс болтушка из карвалола, валидола и пустырника и т. д. и т. п. это что-то! Я бы точно не выжил
Однако, умирала Лидия как-то настораживающе долго. Я отнес ее в спальню и рискнул позвонить матери.
Мама, я насчет яда. Ты не в курсе, он быстродействующий?
Мать поняла меня с полуслова.
Как раз нет, охотно пояснила она, в том-то и дело, что первое время не действует совсем. Как бы не действует, а сам тайно ведет свою разрушительную работу.
Я в панике бросил трубку и помчался в спальню смотреть на Лидию. Она лежала на моей кровати, свернувшись калачиком и держась за живот.
«Бедная девушка, горестно подумал я, такая свежая, такая красивая, а внутри нее уже идет разрушительная работа. Катастрофа!»
Лидия заметила меня и сказала:
Мне кажется, я умру.
Я рассердился:
Глупости. Ты будешь жить, ты молода и красива.
Нет-нет, покачала головой она. Противоядие не работает. После него мне стало еще хуже.
Вдруг она приподнялась и спросила:
Вы правда считаете меня красивой?
Я хотел ей ответить, но запищал телефон. Звонили из агентства.
Билеты заказывали? спросил механический (то ли женский, то ли мужской) голос.
Да, да, заверил я.
Один билет на автобус?
Да, один билет на автобус.
Все. Ждите. Завтра вам принесут.
И голос исчез, вместо него раздались гудки.
Лидия, а она, приподнявшись на локтях, напряженно вслушивалась в разговор, сразу откинулась на подушку и спросила:
Зачем вам автобус? Вы же хотели умереть?
Это я позже захотел, после того, как заказал билеты, понимаете, начал оправдываться я, но она меня оборвала:
Да ладно, какая теперь разница. Я умираю. Вместо вас.
Схватившись за голову, я нервно забегал по комнате, приговаривая:
Как глупо, как глупо все получилось
Лидия попросила:
Не надо, не корите себя. Это судьба. Кому суждено утонуть, тот не сгорит. Значит пришла моя пора, а не ваша. Лучше присядьте на кровать, ко мне поближе.
Я присел и погладил ее по волосам. Она остановила мою руку и спросила:
Как вас зовут? Мы до сих пор не познакомились.
Почему же, я знаю как вас зовут, а меня зовут Роберт.
Вас зовут Роберт? удивилась она.
Да, меня мама так назвала.
В честь Роберта Рождественского?
Я пожал плечами:
Не знаю. Никогда ее об этом не спрашивал.
Почему?
Мама не терпит, когда ее перебивают.
Лидия вздохнула:
Да, все женщины любят поговорить, но это не всегда плохо.
Согласен, кивнул я.
А зачем вам автобус? спросила она.
Хотел уехать в деревню.
В деревню? Зачем?
Работать, ответил я, собираясь этим и ограничиться, но вдруг меня понесло.
Все, накопленное в душе годами, выплеснулось вдруг на эту бедную, умирающую девушку. Уже позже я понял, что так откровенно можно разговаривать только с человеком, не собирающимся задерживаться на этом свете. Я рассказал ей про все: и про свое одиночество, и про то, как оглушающе тихо и убийственно тоскливо в моей квартире, где годами не бывает людей. Пожаловался на друзей: они слишком редко ко мне заглядывают. Пожаловался на ту рыжую девчонку, которая испортила мне жизнь: видеть ее в своих снах, а потом бесконечно искать в других женщинахеще то испытание. Пожаловался на работу: теоретики и философы обречены на затворничество. Они дичают, месяцами не видят людей, если, конечно, крепко работают. Поеду в деревню, там буду не один: там будут петь мне птицы И там не будет Светланы, исчезнет соблазн ей позвонить
Короче, когда мой крик души коснулся заветного: желания иметь сына, Лидия притянула меня к себе и прошептала:
Вы романтик.
Видимо, да.
Как жалко, что я не мужчина.
Я опешил:
Почему?
У меня был бы шанс что-то оставить после себя, например маленького человечка.
По той же самой причине всегда завидовал женщинам, признался я. Женщина независима, она сама может родить себе ребенка, ей плевать на мужчину. Мужчина этого не может. У него очень мало прав, здесь он целиком зависим от женщины.
Многие не жалеют об этом, заметила Лидия.
Но я страдаю. Я хочу ребенка, но не уверен, хочу ли жену. Моей женой должна быть только та девчонка с коленками, другой я не вынесу. А ее нет. Поэтому хочу жить холостяком и растить ребенка. Любая женщина может себе это позволить
Роберт, ты чудный, чудный человек, восхищенно прошептала Лидия, медленно расстегивая пуговицы на моей рубашке.
«Что она делает? столбенея, подумал я. И как мне себя вести? У нас почти двадцать лет разница»
И тут меня словно током пронзило: «Черт, девушка умирает! Это же у нее в последний раз, так о чем же я, болван, думаю?»
Руки мои засновали по ее тонкому гибкому телу, отшвыривая в сторону то жилетик, то блузку, то маечку, то
В ладонь упала ее тяжела грудьгорячая волна окатила мое тело. А руки засновали еще быстрей: как много на женщинах одежды И все на каких-то крючках, кнопочках
Это было сумасшествие, по-звериному страстное и головокружительное, сладкое, казалось, самое сладкое в моей жизни
Впервые я занимался любовью с совсем незнакомой женщиной. И впервые мне было так хорошо. А может и не впервые, и то и другое: чего не бывает в юности? Разве все упомнишь?
Но дело не в том. Испытывая острое наслаждение и вслед за ним ощущение бесконечного счастья, я тут же почувствовал невыносимую душевную боль: она умрет!
Скоро! Совсем скоро!
Я могу жить, жениться, потрясать мир своими открытиями, рожать и воспитывать детей
Черт возьми, я могу родить сына!
Кроме блажи мне ничто не мешает, а она умрет! Умрет из-за меня, из-за моей слабости, глупости
О, как я себя ругал.
Еще одна беда на меня свалилась.
Сколько их предстоит пережить за этот день?
Глава 6
Я долго лежал, цепенея, пока она не убрала с моего плеча свою голову. Убрала, откинулась на подушку и простонала:
А теперь и умереть не страшно.
Это было последней каплей. Я чмокнул ее в щеку, шепнул «скоро вернусь» и вылетел из спальни. Одной рукой накидывая на ходу махровый банный халат, другой схватил трубку радиотелефона, торопливо набрал номер матери и спросил:
Как долго ведет свою разрушительную работу этот твой яд?
Мать, не задумываясь, выпалила:
Пока ядоноситель не заразит всех мышей или тараканов.
Я оторопел:
При чем здесь мыши и тараканы?
Ну как же, поразилась мать, они же мне надоели, сволочи. Лезут со всех щелей и особенно от соседей.
Мама, я говорю про яд!
И я про то же. Потравить бы их всех разом: и тараканов, и мышей, и соседей, чтобы не мешали мне жить. Но (какая беда!) ограничусь мышами. И тараканами. Соседей придется исключить. Из гуманизма к человечеству. А жаль.