Кирил Бонфильоли - Гамбит Маккабрея стр 6.

 Иоанна,  вымолвил я, когда она устроилась у меня на коленях.

 М-гм?

Я откашлялся.

 Иоанна, милая моя, нет ли чего-нибудь хорошего по телевизору сегодня вечером?

 Нет.

 Откуда ты знаешь?

 Там никогда ничего не бывает.

 Но не лучше ли просто посмотреть в газете, чтобы удостовериться наверняка? Мы можем пропустить старого Гэри Купера, или Хамфри Богарта, или

 Сегодня вечером,  твердым, но любящим голосом произнесла она,  по телевизору вообще ничего не будет. Если только  она оценивающе окинула взглядом крупный и прочно сработанный телевизионный приемник,  ну, я бы, наверное, могла на нем как-то расположиться, нет? То есть если ты в самом деле хочешь как-то по нему поскакать.

 Постарайся не впадать в бесстыдство, заклинаю,  ответил я голосом отстраненным и несколько даже британским.  Ты хочешь сказать, очевидно, что, поскольку ничего не будет по телевизору, ты бы предпочла провести вечер в кинематографе.

 Все кино закрыты.  Я же не мог ей сказать, что она лжет, верно? Да и объяснить не могпо крайней мере, доходчиво,  что часовой просмотр «Шаловливых штаников» или «Приключений юной мойщицы окон» могли бы распалить меня до той температуры, при которой можно забыть жуткую девоторговлю, в кою сама Иоанна собиралась меня вовлечь, и я сумел бы призвать к себе на помощь хоть чуточку Старины Адама, дабы сыграть роль обуянного похотью жениха.

Я приготовил ей дваа может, и все трикрепких и, как я надеялся, снотворных напитка, после чего поплелся за нею в постель.

7Маккабрею отдают приказ, который ни один порядочный человек ни на миг не подумал бы исполнять

ПОЗДНЕЕ ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ моя вера в укрепляющие силы витаминов Е и В₁₂ вновь упрочилась, и я уже погружался в заслуженный свинский сон, когда Иоанна ткнула меня в бок и сказала:

 Чарли, жеребчик мой, я хочу, чтобы ты ради меня кое-что сделал

 Золотко, мы же только что я хочу сказать, что уже не молод, как я объяснял выше быть может, утром, э?

 Глупыш, я не об этом. Ты же не считаешь меня нимфоманкой или кем-то вроде?

Я пробурчал что-то как бы с облегчением и, вполне возможно, отнюдь не галантно, после чего сонно зарылся ей в теплые влажные груди снова.

 Я хочу от тебя кое-чего совсем-совсем другого.

Я пошелохнулся; слова сочились и цедились сквозь сито заслуженной сонливости, о которой речь уже шла. Опаска схватила меня за горло; я слышал, как стучат мои зубы.

 Дражайшая Иоанна,  ответствовал я голосом рассудительным настолько, насколько хватало сил.  Не уместнее ли будет заняться чем угодно, э-э, отпадным, имеемым тобой в виду сейчас,  завтра? То есть

Она хихикнула:

 Да, Чарли-дорогуша, я знаю, что ты уже немолодхотя на этот счет ты бы многих одурачил.  Я самодовольно осклабился.  В темноте, разумеется,  продолжила она, испортив мне всю обедню.  Нет, я не хочу, чтобы ты досуха выжимал свои чудненькие железы. Ну разве что адреналиновые. Я просто желаю, чтобы ты ради меня кое-кого убил. Ладно?

 Убить кого-то?  сонно бормотнул я.  Разумеется. В любое время. Прикончить дракона-двухс удовольствием, когда угодно. После завтрака то есть. А теперь мне нужно поспать, видишь ли.

Она потрясла меня за плечо, отчего я зарылся еще тверже и с большей решимостью заснуть. После чего она потрясла меня за более уязвимый член, и я с негодованием проснулся.

 Я тебе вот что скажу,  сказал я.  Больше так не делай! Малый может повредиться. И с чем тогда ты останешься, а? Не медовый месяц будет, а посмешище, ты же не можешь этого не понимать. Спок'ночи.

Она безапелляционно уселась в постели, прихватив с собою почти все покрывала. Больше ничего не оставалосьтолько проснуться. Я проснулся. Не стану и вида делать, что настрой мой был благодушен.

 Дорогая моя Иоанна, сейчас ни время, ни обстоятельства не подобают для капризов. По всему миру и вокруг мужчины и их очаровательные сопостельницы храпят без задних ног вне зависимости от цвета кожи или вероисповедания, свернувшись калачиками в восстанавливающих ткани восьми или девяти часах. Ты попросила меня, и я согласился это исполнить завтра. Не помню, что это было, но с восторгом повинуюсь твоей малейшей прихоти. Завтра. Чем бы она ни была.

 Ой, Чарли, как ты мог уже забыть? Я лишь попросила тебя кое-кого убить ради меня. Собственного молодого мужа в медовый месяц уже и попросить ни о чем нельзя? Однако, если это так трудно

 Нисколько; не дуйся, золотко. Все мгновенно исполнится, в один миг. Только дай Джоку имя и адрес этого типа, и он проследит за этим послезавтра. Еще раз спокойной ночи, любимая.

 Чарли!

 Ох, ну ладно, может, и завтра вечером получится, но ему придется разыскивать пистолет без криминального прошлого, понимаешь? Я же не могу попросить его пустить на твоего типа его собственный «люгер». Сама знаешь. Правда ведь?

 Чарли, персона, которую нужно убить,  не э тип. Ты бы вообще-то, вероятно, счел неподобающим и персоной ее называть.

 Ты говоришь загадками, о Иоанна моего сердца,  вздохнул я.  Кто же эта августейшая «она»чертова Королева Английская?

Иоанна захлопала в ладошидовольная, как маленькая девочка:

 Ой, Чарли, угадал, угадал!

Я отчетливо помню, как на следующее утро сказал Джоку «доброе утро».

 Доброе утро, Джок,  вот слова, предпочтенные мною, ибо неизменно они доставляют приятность.

 Утро, мистер Чарли,  парировал он, устанавливая чайный поднос в пределах досягаемости моей тряской длани.  Завтрак?  осведомился он.

 Взбитые яйца, наверное, пожалуйста.

 Ну, мистер Чарли. Болтунью.

 Взбитые яйца,  повторил я (хотя Джок никогда не уступит в споре насчет сей языковой тонкости).  И пожиже. Не подвергай их чрезмерной ажитации, я терпеть не могу гравистой консистенции: хорошенько взбитое яйцо должно выглядеть крупными, мягкими и сливочными сгустками. Как школьницы из Роудина, уж ты-то должен знать.

 Тост?  Вот и вся реакция, которую я из него выжал.

 Ну разумеется, тост. Тостоделаниеодин из немногих твоих талантов; и мне лучше им воспользоваться, пока ты еще не утратил способности.

Джока врасплох не застатьего рипост был подобен молнии:

 И «алку-зельцер», я так прикидываю?

Шах, мат и голкак обычно.

 И молю тебяпосоли мне яйца,  ответил я в смысле признания поражения.  Я всегда увлекаюсь и все порчу. И пожалуйста, не забудь: к яйцамтонко смолотый белый перец, а не грубый помол из «руби». (Чиприани из бара «У Гарри» в Венеции как-то растолковал мне, почему официанты из тех, кто классом повыше, называют эти огромные перцемолки «руби»в честь покойного достославного бразильского повесы Порфирио Рубирозы. Сам я этого не понимаю, ибо разум мой девствен.)

Джок сделал вид, что не слушает; это очень легкий в исполнении трюк, особенно если вышло так, что вы и впрямь не слушаете; к тому жеочень несправедливо по отношению к нанимателю, который бьется в тисках пробуждения, стараясь вырваться на поверхность бодрствования.

«Чтоб его»,  подумал я с горечью. После чеговспомнил.

 Кстати, Джок,  молвил я мимоходом (Если вам случалось работать участковым, боже упаси, терапевтом, вам чересчур хорошо знаком этот гамбит «Кстати, доктор». Действует он так: малый несколько озабочен, ибо его левое яичко только что позеленело, поэтому он отправляется к живодеру-терапевту и жалуется на головные боли и запор. Забрав выписанные рецепты, направляется к двери, а там, уже возложив длань на дверную ручку, оборачивается и мимоходом бормочет: «Кстати, доктор, вас это может и не заинтересовать, но») Итак:Кстати, Джок,  молвил я мимоходом,  миссис Маккабрей желает застрелить Королеву.

 Ну, мистер Чарли. Сколько, вы сказали, яицдва или три?

 Королеву,  стоял на своем я.

 Ну да, я слышал. Вы про того пожилого фраерка, что рулит клубом для додиков в сторону Туикнема? Пришью завтра вечером, страху нет. Двадцатку только дадите на старую пушку, чтоб выбросить не жалко. Я свой «люгер» тратить на него не стану.

 Нет-нет, Джок, я имею в виду Ее Величество Королеву Елизавету Вторую, кого хранит господь и на ком никогда не заходит солнце, и так далее.

Он умолк; любой, кто с ним не знаком, запросто решил бы, что он думает.

 Джок,  молвил я жестко через некоторое время.  Твой стеклянный глаз подтекает. Умоляювынь его и хорошенько протри.

 Это не течь. Это я плачу,  ответил мой камердинер, стыдясь, но дерзя.

 Э?

 Ну это ж, она ж славная дамочка, нет? Пивом, конечно, меня не угощала, но и вреда никому не делала, правда?

Я знаю, как справляться с риторическими вопросами: на них не отвечают.

 А нельзя вместо нее прикончить графа

 Нет!

 или принцессуну, то есть никто и не

 Ко-ро-ле-ву,  твердо сказал я.  Поличным причинам, как то: страх, трусость, патриотизм и тому подобное,  я также, как и ты, не настроен выполнять это подлое деяние, однако деянию подобает быть свершенным, уверяет нас международная политика. Равно как и моя жена. Два яйца, пожалуйста.

 Два яйца,  пробурчал он, волоча ноги прочь из комнаты.

С какой приязнью бы я снова окунулся в негу невинного снаоднако за проушину меня тянула настоятельность великого момента, к тому же Джок дуется, если яйца остывают. Я съел ихвсе до крошки, хотя от совершенства они были далеки. А пока ел, я планировал.

Час спустя, небрежно облачен и намеренно небрит, я отправился на консультацию к моему оружейнику. Само собой, я не имею в виду своего настоящего оружейникатот персонаж похож на епископа и властвует над тусклым тихим заведением невдалеке от Сент-Джеймсского дворца; он способен провести грань различия между джентльменом и субъектом. Малого, к которому я направился, можно, пожалуй, назвать моим Другим Оружейником: это малый неизбывной нечестности, который продает незаконное огнестрельное оружие субъектам, а все профессиональные навыки его сводятся к умению прилаживать новые стволы к пистолетам, побывавшим в небольших передрягах, да отпиливать по нескольку дюймов с дробовиков. Меня он полагает кем-то вроде Благородного Джима, Вора Помещичьих Драгоценностей, и я не считаю нужным исправлять это его заблуждение. Имени моего он, естественно, не знает. Его единственные принципы: он отказывает в кредите, не принимает чеки и не продает оружие ирландцам. Последний пунктне потому, что не любит ирландцев или их политику, а ради их же блага. Он, изволите ли видеть, не убежден, что они будут держать оружие нужным концом от себя, а ему нравится, чтобы клиенты к нему возвращались.

Меня он приветствовал обычной своей угрюмостью: торговцы нелегальным оружием почти никогда не улыбаютсядолжно быть, вы и сами замечали. Он был неприметно обряжен в замурзанную фуфайку и подштанники, а морковного оттенка волосы, коими он обвалян, потемнели от пота. Он, понимаете ли, делал глазированные яблоки, ибо такова его «вывеска», а темная и тесная конура, в кою он меня допустил, была неистово жарка и душна от вони варящегося сахара, гнилых фруктов и оружейной смазки. Гул ос и мясных мух в допотопных чанах для варки ирисок меня довольно-таки ужаснул. (В раннем детстве меня угораздило проглотить осу, заблудившуюся в стакане лимонада; она ужалила меня в левую миндалину, и матушка моя даже бояласьманером незаинтересованным, но благовоспитаннымза мою жизнь. Ныне же я топчу ос, когда природоохранные ребята не смотрят.)

 Приветствую, Рыж!  вскричал я.

 Здоров, чувак,  ответствовал он.

 Послушай, Рыж, как ты считаешьмы не могли бы зайти в соседнюю комнату? На мне шелковое нательное белье, а когда потеешь, оно ужасно липнет.

Весьма нелюбезно он завел меня в крохотную, заставленную мебелью заднюю гостиную, где после тропиков его мастерской стоял арктический холод. С бессознательным изяществом оружейник мой набросил себе на плечи краденое норковое болеро и примостился на пуфике, обитом волосяной бортовкой. Должен сказать, выглядел он прекурьезно, но я не осмелился хихикнутьон очень силен, груб и славен по всему Поплару тем, что бьет людей в чувствительные места по малейшему поводу.

 Один мой друг  начал я.

 А, ага,  осклабился он.

 Мой друг,  твердо повторил я,  иногда занимается коммерческим браконьерствомили же отбраковкойкрасного зверя в Нагорьях Шотландии Храброй. У него сейчас довольно крупный заказ на дичь от крупного отеля, название которого я, похоже, забыл. А полиция отняла у него ружье и теперь жмется, не хочет возвращать. Ему нужно другое. Что у тебя есть, Рыж?

 Ничо,  ответил он.

 Он слегка разборчив в том, что касается ружей,  продолжал я.  Ему нравятся такие, чтобы чувствовался класс. Кроме того, бить должно точно и мощно, с хорошей скоростьюв общем, по-настоящему убойное.

 У меня ничо такого нету.

 И боеприпасы свежие; никакой списанной армейской трухи.

 Мне итти надо, чувак.

 Ну и, разумеется, хороший телескопический прицел.

 Отъебись.

До сих пор диалог наш развивался хорошо, протокол соблюдался в лучших традициях. Иметь дело с такими типами, как Рыж, удивительно схоже с ведением переговоров с советской торговой делегацией. Я выудил из кармана плоскую бутылку виски и кинул ему. Он отпил, грязный пес, и бутылку не вернул. Рыгнул, сунул руку в подштанники и задумчиво поскреб.

 У меня «манлихер» завелся,  хрюкнул он после очередного глотка. Я скроил сочувственную мину и порекомендовал курс пенициллина. Он проигнорировал.

 Довоенный.

 Нет.

 Обойма на три.

 Без толку.

 Графский.

 Какой?

 Графский. Ну графу принадлежал, графу. На замкегерб, весь в золоте и прочее.

 Все хуже и хуже.

 И никогда нигде не залетал. Гарантирую.

 Ты начинаешь полуинтересовать меня, Рыж.

 Двести восемьдесят. Наличкой.

Я встал:

 Увижу следующего миллионерарасскажу ему. До скорого, Рыж.

 Симпотный цейссовский прицельчик на нем, х21/2.

 х 21/2!  взвизгнул я (сами попробуйте взвизгнуть фразу «х 21/2»).  Куда ж это годится, а?