Кирил Бонфильоли - Гамбит Маккабрея стр 12.

 ПЛОХО, Маккабрей,  крякнул динамик, когда я извлекал пижамную пару из чемодана побольше.  Плохо. Урок Четыре.

 Три,  рявкнул я в ответ.

 Нет, четыре. Никогда не оставляйте компрометирующих улик в легкооткрываемом багаже.

Я позволил себе самодовольную ухмылку.

 Что-либо компром то есть личноев другом чемодане, поменьше.

 Я и имела в виду другой чемодан, поменьше,  ответил динамик.

Я потянулся к маленькому неоткрывабельному чемодану. Он тоже был взломан. Пока я пялился на него, ненавистный динамик заквакал опять:

 Наши исследования показали, что люди среднего возраста сталкиваются с трудностями при запоминании случайных чисел. Они обнаруживают склонность утилизовать для этих целей те цифры, которые вряд ли забудут. Если вам обязательно нужно настраивать кодовый замок на дату своего рождения30-е 9-го месяца, правильно?  никогда не следует сообщать ее таким людям, как Китти. Вот это и был Урок Три.

Я пробормотал что-то смутное.

 То, что вы предлагаете, Маккабрей, я уже пробовала раз или два. Удовольствияот крайне малого до никакого.

 Я уезжаю,  ровно произнес я.  Сейчас же.

 Ах, ну дачто ж, вообще-то сделать это не очень просто. Двери комнат всех студентов автоматически запираются часовым механизмом, их невозможно открыть до самого подъема. Нет, прошу вас, в окно смотреть тоже не стоит, не надопо территории бегают доберман-пинчеры Фионы, и у всех жажда крови. Их вам придется перестрелять очень много, пока вы хоть на сколько-нибудь подберетесь к электрифицированной ограде. А Фиона рассердится, если вы покалечите хотя бы одну собачку. Она ради них живет. Славное дитя, только норов у нее совершенно неуправляемый, и отговорить ее от ношения этого глупого обреза никак не удается.

Я начал понимать, что динамик пытается мне что-то сообщить. Я присел на краешек кровати, ибо кипеть от злости мне всегда лучше удается сидя. Откуда, спросил я себя, эта старая мясница узнала, что я бросал тоскливые взгляды в окно. Взор мой упал на большое зеркало, в котором отражались как моя кровать, так и вход в ванную.

Я выключил свет, подкрался к зеркалу и прижался к нему носом. Ну разумеетсяв глубине различался слабый огонек, безошибочный уголек сигареты, которой затягивалась стареющая гёрлскаутша. Дело одной минутыразыскать Походную Аптечку, заклеить все зеркало Походным Пластырем и снова зажечь свет.

 О, прекрасная работа, Маккабрей, в вас все-таки что-то крепкое осталось,  сказал динамик.  Это у нас должен был стать Урок Пятьпосле того, как девочки полюбовались бы на ваше переодевание в ночной костюм, хо хо.

Я не соизволил ответить, но прошествовал в ваннуюпопользовать разгневанную зубную щетку и припрятать пару пустячков, которых не лежало ни в одном чемодане. На зеркале в ванной губной помадой было выведено: «ПРОСЬБА НИЧЕГО НЕ ПРЯТАТЬ В БАЧКЕЛИШНЯЯ РАБОТА СЛЕСАРЮ».

Свернувшись калачиком в своей неутешительной постели, я предпринял потугу изучить тончайшую из методических брошюрокту, что была озаглавлена «Овладение Пятью Простыми Способами Самоубийства», ибо это, похоже, в точности соответствовало моему настроению часа. Я содрогался, продираясь через пассаж о том, как перекусить самый большой кровеносный сосуд у основания языка и вдыхать получившуюся в итоге кровь, пока не последует асфиксия, когда погас свет.

 Дратих,  сказал я, укладываясь баиньки.

12Маккабрей наконец осознает, что попал отнюдь не в вечернюю школу самообороны для старушек

БЛИЖЕ К УТРУ, в том полупробужденном состоянии, когда нас навещают самые плохие и самые хорошие сны, отдохновение мое было испорчено отвратными видениями разнообразных доминатрисс: Екатерины Великой, миссис Бандаранаике, Эриний, миссис Индиры Ганди, Лейлы Халед, Ульрики Майнхоф, Марион Койл, Фусако Сигенобу, Валькирий, Элеаноры Рузвельт, Эрминтруды с Окровавленным Мечом, миссис Голды Меир, Кэрри Нэйшн, императрицы Ливии Все они прошествовали пред моим мысленным взором, нечленораздельно лопоча и ругаясь, размахивая руками, на которых кровь запеклась по самые локти. Я уже затягивал потуже пояс перед тем, как утешиться образом миссис Маргарет Тэтчер, ибо всегда был стойким тори, когда, к моему восторгу и облегчению, в полное бодрствование меня привели жужжание и щелчок дверного часового механизма.

 Подъёмушки, Маккабрей!  закудахтал ненавистный динамик.  Три минуты на душ, одна на чистку зубов, две на бритье. Через восемь минут выберете спортивный костюм у интенданта, через десятьбыть в спортзале. Вопросы есть?

 А дренаж?  слабо поинтересовался я.

 Нет, Маккабрей, не дренаж, а тренаж. Неимоверно полезно. Можете пропустить, если пожелаете, но единственный вход в столовуючерез спортзал.

Тренаж был адом. Меня заставляли нелепо гарцевать, ползать вверх и вниз по гимнастическим стенкам, метать себя через ненавистных коней и пытаться отжиматься. Затем в меня швыряли чудовищными медицинскими мячами. Я задыхался и кряхтел, пока не задребезжал звонок и все мы строем не направились в душевые. Общие, несегрегированные душевые. Китти подмигнула мне, намыливая свое багажное тулово, а девушки помоложе учиняли мне проказы.

Завтрак, с другой стороны, был несравненен. Один из тех славнейших сельских завтраков, когда подымаешь крышки с серебряных блюд на буфете и обнаруживаешь под ними яйца и почки, отбивные и бекон, копченую селедку и пикшу, кеджери и румяную ветчину, рубленую индюшатину с острой подливкой, взбитые яйца и жареные помидоры, а когда садишься, перед тобой стоят два сорта чая, а также кофе, и джем, и три сорта конфитюра, и тебе подносят все больше и больше горячих тостов. Я ел, что называется, от пуза, ибохоть я такого и не люблюпонимал, что силы мне, изволите ли видеть, потребуются.

 Это последний раз, когда вы сидите во главе стола со мною рядом,  сказала комендантша. Я сокрушенно побулькал, что приглушилось куском тоста (отягощенного комками черного густого конфитюра, что так хорошо делают в Оксфорде), который я глодал в этот миг.  Да,  продолжала она,  перед ланчем к нам прибудет еще один гость, и, естественно, привилегия сидеть справа от меня предоставляется новоприбывшему.

Я раскрыл было рот, чтобы издать шуточку из тех, что издают малые вроде меня, но снова его закрыл.

 Вполне понимаю,  клекотнул я, промывая непокорный осколок тоста еще одной чашкой капитальнейшего кофе.

 Дамы!  неожиданно взревела комендантша, проигнорировав худосочных особей мужской принадлежности, сидевших за столом.  Дамы, капитан Маккабрей через пять минут должен прибыть в оружейную для пристрелки своего нового пистолета. По традиции Колледжа, выйдя оттуда, он становится на двадцать четыре часа Законной Добычей.

Люди за столом захохотали и закричали ура и прочее, но кусок тоста в утробе Маккабрея дернулся и замер намертво.

 ?  учтиво осведомился я.

 Это значит,  учтиво пояснила комендантша,  что с 10 ¹⁰ часов выЗаконная Добыча. Такова традиция для всех наших новых студентов вне зависимости от их возраста, пола или веса. Позвольте сформулировать иначе: с упомянутого часа на Ч. Маккабрея открывается охота. Ваши соученики будут прилагать любые разумные усилия, чтобы серьезно вас не изувечить, ибо все это делается в шутку, понимаете? Некоторые ваши предшественники пережили День Законной Добычи, утратив всего лишь зуб-другой.

Она всмотрелась в масло, таявшее на ее тосте, и подавила вздох, должно быть, сожаления о тех счастливых днях, когда ни единый ломтик масла не осмеливался впитаться в кусок тоста без письменного приказа, заверенного ею лично.

 Удачи, Маккабрей,  сказала она, тем самым закончив разговор.

Ни один остроумный ответ не вспрыгнул мне на уста.

То был плохой день; паршивый то был день. (Подобный сжатой версии ненавистного первого семестра в четвероразрядной частной мужской школе, когда вас травят и третируют, а вы не можете запереться в уборной и поплакать, потому что замков на уборных нет, и вы все часы индивидуальных занятий тратите на писание неистовых, залитых слезами писем родителям, умоляя забрать вас отсюда, хотя знаете, что они лишь игриво ответят вам что-нибудь про «закалку характера» и так далее.) Если я скажу, что два наиприятнейших часа того первого дня в Колледже Террора Блямкли-Лог были проведены в высокой развилине дугласовой пихты или какого-то иного презренного вечнозеленого под обстрелом графитовых пуль, мне кажется, иных слов не потребуется.

Я не потерял ни единого зуба, но фонарь под глазом, который я гордо внес в столовую на ужин, возбудил безвкусное сквернословие. Его я презрел, ибо ужин, по обыкновению, был превосходен: казалось, он залечивает все раны. «Наваран д'ано» мне пытались испортить сообщением, что сегодня моя очередь мыть посуду, но тут уж я стоял насмерть. Есть вещи, которых белый человек просто не делает. Воплями взывать к вооруженным лесбиянкам о милосердии с середины дугласовой пихты или иного вечнозеленогода. Мыть за ними посудуотнюдь.

За ужином почетное место одесную комендантши пустовало; новый гостьили жертваявно пока не вступил на борт. Я был рад, что сам не сижу там и не мне приходится перебрасываться с мадам вежливыми замечаниями, равно как и отводить взор от мерзостных и коварных персей Китти. На моем новом месте ближе к середине стола меня окружали с одного флангазабавный ученый американец, сообщивший мне, что я могу, видимо, считать его чем-то вроде синолога, с другоговполне сексапильнейшей юной девой на всей территории. Она очаровательно хихикала и щеголяла полной блузкой восхитительнейших грудей, какие только можно себе вообразить. Дева пообещала взять на себя мытье посуды, а после призналась, что днем я попал в нее графитовой пулей, отчего у нее вспухла ушшассная шишка, только показать ее мне сейчас она не может, потому что на ней сидит.

Едва затычка звякнула в горлышке графина с бренди, я откланялся под предлогом усталостичто было нисколько не преувеличением, а святой правдой,  и потрюхал к себе в спальню. Следующему утру должно было посвящаться Теории, а это значило, что мне следует освоить методическую брошюру или две, прежде чем сложить ручки и покойно засопеть. Но для начала я освоил изобильный глоток из одной полубутыли, а после выудил из кипы брошюру, посвященную «Расовой Имитации», и взял ее с собою в постель. Раздел, озаглавленный «Сомато-этнические ценности среды», выглядел как раз подходящим для побуждения к здоровому сну, однако я оказался не правв одиннадцатый раз задень. Выяснилось, что «Сомато-этнические ценности среды» повествуют о вещах завораживающих; я поневоле зачитался. Судя по всему, эти самые СЭЦыкак раз то самое, что этологи называют «умвельтом», областью тревожности, окружающей участников животного творениятаких, как человеческие существа. Похоже, все мы рождаемся с расовым ощущением личной территории вокруг наших тел (либо приобретаем его), а за пределами этой внутренней периферии «приватности» залегает внешняя сфера «дружелюбия», куда можно проникнуть по соизволению владельца или взаимному согласию. Так, например, если вы проводите собеседование с тем, кого желаете унизить, никак не высказываясь при этом, вы сажаете его на таком расстоянии от себя, чтобы человек смутно ощущал себя не в своей тарелке и вынужденно говорил чуть громче, нежели ему хочется,  и вы таким образом получаете возможность угрожающе возвышать голос. Большинство промышленных магнатов выучивают этот финт, еще ходя пешком под стол управляющих директоров,  и этот же прием был не самым захудалым из тайных орудий Гитлера. С другой стороны, позвольте малому зайти за ваш стол и усадите его в двух футах от себяи он ощутит себя допущенным во внутренний круг аромата вашего зубного эликсира.

Сходным образом, если вам выпало выдавать себя за араба или же левантийца, вы должны беседовать с другими арабами или же левантийцами животом к животу; попробуйте отступить хоть на шаг от ужаса пред извержением чесночного дыхания и кариесаи немедленно вскинется бровь, пусть даже маскировка ваша и владение языком идеальнее некуда.

В брошюре содержались и другие перлы, более завораживающие; некоторые я уже знал и без того. К примеру, нельзя трогать людей за тюрбаныно, с другой стороны, я к такому никогда и не стремился. Еще я знал, например, что среди мусульман нельзя брать пищу левой рукой, однако мне было неизвестно, что трогать ею почти все, что угодно, приравнивается в определенных обстоятельствах к смертельному оскорблению. (Мусульмане, изволите ли видеть, пользуются левой рукой лишь с одной целью. Нехватка воды в пустыне, сами понимаете.) К тому же я был осведомлен, что улыбка без размыкания губ у некоторых пород китайцев означает «я не понимаю»,  но не ведал, что улыбка пошире означает «вы меня смущаете», а если еще и зубы обнажаются, то это значит нечто совершенно третье. К китайским ресторанам, как я осознал, прочтя брошюру, относиться, как прежде, я уже не смогу. (В то время я был сравнительно невинен; дали бы мне заглянуть в будущее, я опрометью выскочил бы в окно, а там будь что будет с этими доберманами и электрифицированным забором.)

Я все еще размышлял над этими фрагментами полезных знаний, когда погас свет, и тридцать секунд спустя коблоподобный голос динамика сообщил мне, что свет сейчас погасят.

Я убаюкал себя, пытаясь вообразить, где именно на моей очаровательной соседке по столу расположился синяк. Будь я моложе и не так утомляем, подобные мысли не дали бы мне заснуть до рассвета.

13Маккабрей смятенно осознает, что игра идет не на заколки для волос и даже не на деньги

УТРО ТЕОРИИ ПРОШЛО ХОРОШО; когда настал мой черед, я сумел довольно убедительно изобразить левантинца, ибо выпросил на кухне зубок чеснока. Инструкторесса смятенно отшатнулась, когда я подступил к ней, выпятив брюхо, заунывно ноя, размахивая руками, а равно изрыгая ядовитые пары, рожденные этим князем всех овощей.

Моя хорошенькая соседка по столу за ланчем тоже подалась в ужасе назад, но как раз на этот крайний случай я приберег дольку, и соседка послушно ее сжевала.

 Что такое?  вскричала она мгновение спустя.  Вы больше ничем не пахнете!