Новое фиерийское красное как раз отстоялось, сказал другой солдат, Халинир, когда они подошли, и протянул свой кубок Каратрилю. Попробуй, отличное вино.
Каратриль принял хрустальный кубок, сделал глоток. У вина был легкий аромат розы и вкус более выраженный, чем Каратрилю нравилось, но не неприятный.
Чудесно, сказал он с неопределенным выражением лица и предложил кубок Аэренису.
Я останусь верен своему саферийскому золотому, пока не наступит сезон ледяного вина, ответил тот, отказываясь движением руки.
Служанка с длинными волосами, собранными на затылке, обошла вокруг стола, и Каратриль заказал бутылку своего любимого, а Аэренис попросил воды.
Я слышал вчера вечером Хитреира, «Трактат о цинизме», сказал Халинир. Он выступал в Сапфировом дворце. Как по мне, слишком сентиментально, но он умеет понравиться народуразговорами про Аэнарио-на и так далее. Хитреир популярен среди избранной публики.
А мне нравятся его «Размышления лотернского торговца», сказал Фитурен с дальнего конца стола. Конечно, я слушал его до возвращения Малекита. Юмор у него теперь резко изменился, и я не в восторге от некоторых темных элементов в его композициях. Такое впечатление, что он в эти последние годы все больше и больше погружается в свои горести. Можно подумать, будто он единственный в Лотерне эльф со своими тревогами и заботамиесли посмотреть, как он иногда стоит и слагает свои жалобы на Опаловой площади.
Достаточно того, что мы на службе должны иметь дело с этими проклятыми сектами, и я не хочу слышать о них, когда отставляю копье, сказал Миртреир. Князь выпускает прокламацию за прокламацией, и все равно полно слепых, идущих в стадо к этим болтунам и смутьянам. Всего пять дней назад мы нашли гнездо атартистов, замаскировавшихся под гильдию вышивальщиков в Каллхане. Я вам так скажу: когда я увидел, что они там рисовали своими иголками, у меня мороз по спине прошел. Хоть верьте, хоть нет, мне один из них чуть глаз не выцарапал.
Вы их выслали? спросил Аэренис.
Да уж конечно, ответил Фитурен. Пока князь не отменит приказ, мы их под охраной высылаем в Амил Аннаниан. Я слыхал, что сегодня утром отвалил очередной корабль и на нем почти две сотни этих заблудших душ. И еще пятьдесят с лишним лечатся у жрецов Эрет Кхиали.
Если это значит, что мы не проливаем столько крови, сколько могли бы, то вреда я в этом не вижу, сказал Аэренис.
Когда их схватят, они кажутся вполне ручными, сказал Митреир.
В основном там нормальный народ, ответил Аэренис. Ищут ответов на свои вопросы или убежища от реальности, или просто сочувствия. Я лично не вижу особого вреда в том, что они делают. В Нагарите, говорят, они приносят кровавые жертвы и вообще ведут себя как звери, но здесь, в Лотерне, почти все наши арестанты просто заблудшие души, ищущие свой путь.
Их действия запрещены, даже если они не наносят другим прямого вреда, напомнил Митреир.
Но почему запрещены? негромко спросил Аэренис. Подавальщица вернулась, принеся заказанное, и Аэренис отхлебнул воды из своего стакана. Князь и его совет решили, что поэмы Хитреира и его выступления допустимы, а при этом издают указы против таких писателей, как Элрондир и Хитрист, считая их соблазнительными и опасными. Пять лет назад Элрондир был придворным поэтом князя Харадрина, а сейчас он беглец.
После возвращения в Лотерн Каратриль привык к мрачным настроениям Аэрениса. Город необратимо переменился в результате предательства князя Аэлтерина и гибели князя Харадрина, но даже сейчас среди стражи и дворянства не все признавали опасность, создаваемую культом темных богов.
Упорно ходили слухи, что Харадрин каким-то образом поставил западню на Аэлтерина, и вот на эти заговорщические обвинения Аэренис сейчас и ссылался. Каратриль много раз говорил со своим другом о смерти Аэлтерина и знал, что это не дает Аэренису покоя, как и смерть подруги его сестры, Гларионель. Князь сжег себя заживо вместе со своими одурманенными сторонниками, и эта чудовищная сцена все еще стояла перед глазами тех, кто был ее свидетелем. Хотя Аэренис никогда открыто такого не говорил, Каратрилю ясно было, что его товарищ питал чувства к этой девушке, быть может, не высказанные ей при жизни.
Теперь Аэренис очерствел сердцем и с прошедшими годами еще больше ушел в свое горе. Добродушно шутить он перестал и если смеялся, то только горько. Каратриль видел его теперь редко, потому что свободное время Аэренис проводил как-то отдельно, и Каратриль никогда не оскорблял друга слишком подробными выяснениями, где он целыми днями прячется.
Погрузившись в размышления, Каратриль не сразу заметил, что к нему обращается Миртреир.
Каратриль? окликнул его королевский страж.
Извини, мысли куда-то воспарили, как горные орлы, сказал Каратриль, покосившись на Аэрениса. Если его друг и слышал их разговор, то не показал этого, молча глядя в свой стакан.
Я спросил, правда ли, что Сапфировая рота принимает участие в завтрашней экспедиции в горы.
Да, я веду роту к Хал Ментеону на соединение с Рубиновой ротой под командой капитана Фиртрила.
К Хал Ментеону? неожиданно спросил Аэренис. Ты раньше не говорил.
Почему это тебя взволновало? спросил Каратриль в ответ.
Это город, где живет моя сестра, пояснил Аэренис. Надеюсь, ей ничего не грозит.
У Хал Ментеона мы встречаемся, но на задание идем в горы, в район Енули Каит на границе с Каледором, сказал Каратриль. Уверен, что в городе ничего не происходит, иначе бы нам Фиртрил сообщил об этом.
Да, наверное, ты прав, пробормотал Аэренис, снова глядя в свой стакан.
Каратриль допил вино и налил себе снова, вполуха слушая разговор собутыльников, иногда кивая, иногда улыбаясь остроумным замечаниям. Аэренис вскоре после наступления сумерек извинился и ушел, и Каратриль, хотя и беспокоился о друге, был рад улучшению настроения компании после ухода грустного эльфа. Как часто бывало в эти дни, разговор после нескольких поворотов темы пришел к Нагариту.
Говорил мне один крейсийский купец, что армия Анаров осаждена в крепости Каутис, к западу от перевала Грифона, сказал Халинир.
Это уже не новость, поморщился Миртреир. Наггаротты дерутся с наггароттамине так уж это для нас плохо. Не понимаю, почему князь так тревожится. Нагарит от Эатана дальше всего. Они же не могут пробраться к нам тайно через Тиранок и Эллирион?
Каратриль не ответил. Он был знаком с Алитом Анаром и испытывал сочувствие к этому наггаротту, все еще верному Трону Феникса. Как бы ни повернулась грядущая война, Каратриль в глубине души знал, что Анары всегда будут разрываться между верностью трону и Нагариту, и был благодарен, что они восстали против Морати. В одном Митреир был прав: дальше от войны, чем в Лотерне, можно было оказаться только в колониях.
Шел набор новых рекрутов, и Каратриль давно понял, что ему придется снова вставать под знамена Эатана, но пока что хорошо было оставить работу и тревоги другим. Как и многие из его товарищей, на первое место он ставил безопасность своего князя и своего народа. Прикажутон будет воевать, но пока войны еще нет, он хочет получать удовольствие от сравнительно мирной жизни.
Зная, что на следующий день ему выступать со своей ротой, Каратриль попрощался и вышел из распивочной, пока еще сила воли и степень трезвости позволяли это сделать.
Возвращаясь к себе в дом по мощеным улицам Лотерна, он размышлял о серой зоне между веселым бездельем и падением в безобразия сект. Полностью отдаться ощущениям, отбросить страхи, сомнения и муки рациональной жизникаждого эльфа искушает этот соблазн. Радости дружбы и любви ни с чем не сравнимы, но велики и страдания от чернейших глубин гнева и горя.
Каждый эльф идет этой опасной тропой между мукой и восторгом, вечно сражается беспокойный дух, пробужденный в его сердце приходом Аэнариона: желание биться и завоевывать, восходить на вершины ощущения, на которые способны лишь эльфийский ум и эльфийское тело.
У самого Каратриля таких желаний не было. Его жизнь была достаточно полна событиями, и он жаждал будничного и предсказуемого не меньше, чем сектанты ищут возбуждения и риска. Утешенный вином и довольный тем, что может все еще противостоять соблазнам эльфийского духа, Каратриль заснул в мире и спокойствии.