И когда ты только успела их испечь?улыбнулся он.
Почти перед отъездом,она отвечала тоже с мягкой и светлой улыбкой.Ненадолго удалось уйти от мыслей о бое. Слишком коротко, но всё-таки.
Он кивнул, отложил большую часть раненым, остальное разделил поровну между воинами.
Еще сегодня вечером они были другими: больше чем воинами. Они были живым оружием, не ведающим ни пощады, ни сомнений. Они были яростью, они были смертью и тем, что страшнее смертиибо с ними билось слепое, безликое зло: лишенные разума твари Нан-Дунгортеба. Но сейчас, согретые теплом эльфийского костра и древнейшей силой хлеба, они становились живыми. Становились собой.
Быть может, именно поэтому одинокий всадник и решил подъехать к их костру.
У нас гость,сказал Келегорм то, что ощутили еще несколько следопытов.
Гость, не враг. Это теперь слышали все. В том, чей конь шагом приближался к ним, не было недоброжелательства, не было и страха, настороженности, опаски Интерес, мягкое вниманиеда, всё отчетливее. И только.
Келегорм встал и пошел в темноту навстречу неизвестному. В простой поддоспешной одежде, без венца и иных знаков правителя, он сейчас был исполнен спокойной властности лорда. Этого не заменит самый блистательный венец.
И навстречу ему выехал светлый.
Именно так потом будут рассказывать в Аглоне все, кто видел это. «Он был светлый»и никакого другого слова не будет найдено. Нет, конечно, приехавший не излучал светапо крайней мере, такого, что дают факелы и костры. Но при виде этого незнакомца нолдоры невольно начали улыбатьсяоткрыто и доверчиво. Так дитя смотрит на отца.
А ещесразу было ясно, что приехавшийсиндар. Мягкие русые волосы, покрой одежды, конская сбруя и нечто большее, чему нет слов в языке и что безошибочно чувствует сердце.
Синдар. Не похожий на обитателей лесов Химлада, как сокол не похож на воробья.
Не просто синдар. Дориатец.
И, кажется, даже не просто дориатец
Келегорм поклонилсяучтиво и как равному.
Я не знаю, чьи здесь землимои или ваши, но костер здесь мой. И потому я, Келегорм, сын Феанора, говорю: будь моим гостем.
Незнакомец спешился:
Поистине, недаром тебя некогда прозвали Учтивым! Я, Белег Куталион, с благодарностью принимаю твое гостеприимство.
Нолдоры потеснились, освобождая место у костра.
Я бы предложил тебе разделить хлеб,сказал Келегорм,но у нас его немного и мы не ждали гостей. Тот, что остался,для раненых. Поэтому
Поэтому,мягко перебил Белег,если ты не обидишься, я могу предложить тебе разделить наш хлеб. Правда, у меня его тоже немного.
И Неистовый не сдержался. Он понимал, что говорит это зря, но смолчать не мог:
А как же запреты Дориата на общение с нами?
Белег покачал головой и возразил без резкости:
Тингол запретил пропускать вас за Завесу. Всё остальное каждый из нас решает сам.
Страж границ Дориата снова улыбнулсятак, будто на ночном небе разошлись тучи и засияли звезды:
Лорд Аглона, ты сказал, что не знаешь, чьи здесь землисиндар или нолдор. Не знаю этого и я. У нас с тобой одна граница, и пролегает она не между Дориатом и Аглоном, а между эльдарами и Нан-Дунгортебом. О твоих войнах на этой границе мне известно многое. Очень многое. И я буду рад разделить с тобой хлеб. Если, конечно, ты примешь хлеб от синдара.
Келегорм кивнул:
Я не питаю неприязни к вашему народу. Мне доводилось защищать синдар Химлада и от орков, и от тварей Нан-Дунгортеба. И скажу тебе правду, перворожденный (не знаю, обрадует она тебя или огорчит): ты не будешь первым синдаром, от кого лорд Аглона принимает хлеб. И еще: я наслышан о твоих деяниях не меньше, чем тыо моих. Тебе, как никому из эльдар Срединных Земель, я рад.
Они разделили хлеб, и на этом церемонным речам пришел конец. Белег не отказался и от куска свинины, и вскоре разговор потек легко и свободно. Не властитель и перворожденный, а простостражи границы. Нолдор, синдарневажно. Рассказы о схватках, похвальба убитыми чудищами, расспросы о том, как выследить эту тварь, и еще вот такую а с такой встречался?
Келегорм чуть мотнул головой, и по этому знаку ему принесли арфу. Небольшую, походную.
Не думал, что, собираясь на охоту, ты берешь ее с собой,приподнял бровь Белег.
Как говорят у нас,Келегорм провел пальцами по струнам,в случае чего это несколько запасных тетив.
Дориатец рассмеялся.
Я не так искусен в пении, как брат мой Маглор,с усмешкой начал было Неистовый, но Куталион перебил:
А я не слыву знатоком музыки.
Нолдор провел пальцами по струнам и негромко запел:
Черное озеро, тени скользят в нем,
А под обрывомтуман, холодный, белый.
Ночь открывает дорогипо ним идем,
Небо бездонное, темень, туман, туман.
Круг замыкаетсямне бы стоять вне,
Только дорога ночная опять ведет, кудане знаю.
Прошлого не было, будущегонет,
Небо бездонное, темень, туман, туман
Белег внимательно слушал, с большим интересом, чем когда-либо внимал изысканнейшим мелодиям Даэронано не потому, что нолдорское пение больше нравилось ему. Просто в тихом пении воинов было больше откровенности, чем в любых речах.
Песня кончалась, и охотники вполголоса подхватили последние строки:
Темной звездою опять упадувверх,
В небо бездонное, темень, туман, туман.
Они пели всю ночь, передавая арфу друг другу. По очереди и все вместе, и даже раненые негромко вторили хору, больше полагаясь на явственно ощутимое единение, даруемое песнью, чем на силу трав.
Если позволишь, я бы тоже хотел спеть,вдруг промолвил Белег.
Келегорм молча протянул ему арфу. Синдар покачал головой: дескать, строй не тот, нечего и пробовать. И запел, глядя в бледнеющее предрассветное небо:
Паутина качнулась под ветром,
Лес осенний притих и промок.
Только хрипло вздохнул без ответа
У опушки охотничий рог.
Только эхоно где-то над далью
Кто-то древний, неведомый нам
Словно молнией, призрачной сталью
Разрубил горизонт пополам.
Это была песня даже не на квэньяна более древнем языке, доступном лишь перворожденным. Аглонцыа все они были рождены в Валинореименно теперь ощутили, насколько же они молоды по сравнению с этим светлым улыбающимся воином из Дориата, поющем о первом приходе Оромэ к эльдарам.
Они все учились у Оромэодни долго, другие немногои для них Охотник былда, Великим, да, могучим, да, много превосходящим любую силу, носвоим и будничным. И тот священный трепет, который был в песне перворожденного,он был нолдорам странен. Непривычен.
Белег пел, и перед мысленным взором нолдор проходили картины более чем давно минувшего. Сейчас они видели не события, не первые речи Валара и эльдар, а нечто большеемысли и чувства перворожденных, изумленных встречей со Стихией.
Когда синдар замолчал, еще долго никто не осмеливался сказать и слова.
Спасибо,негромко выдохнул Келегорм.Нам много рассказывали об этом, но никто не давал увидетьтак.
Белег в сто-очередной раз улыбнулся:
Быть может, в благом Амане это и невозможно было увидеть? Слишком много света?
Неистовый приподнял бровь:
Ты тоже любишь сумрак?
Я остался здесь. Это ли не ответ? Я люблю этот край, где мы бились с лихом много веков до васи теперь бьемся вместе с вами.
Келегорм покачал головой:
Я думал, все дориатцы нас ненавидят За Альквалондэ.
Белег положил свою руку поверх его:
Не будем об Альквалондэ. Сделанного не вернешь, и ненавистью не избыть беды. Ее можно лишь растравить. Я скажу тебе одно, сын Феанора: вы пришли сюда по крови и это судить не мне. Но за эти века вы сделали много, более чем много для Белерианда. Это не отменяет прошлого, и всё же
Нолдор тяжело вздохнул:
Хотел бы я знать, многие ли из твоего народа дерзнули бы согласиться с тобой?
перворожденный ответил безмолвной улыбкой: то лида, многие, то лине думай об этом.
Спасибо тебе,тихо сказал лорд Аглона.Если во всем Дориате ты один так считаешьспасибо тем более.
Тот, не ответив, встал: