Рбаль все еще стоял. Он не чувствовал боли, не чувствовал даже слабости. Он опустил меч, криво улыбаясь и разглядывая в глазах убийц неуверенность, а затем и страх.
Рбаль медленно оторвал левую руку от груди и спокойно, совершенно спокойно вытер ладонь о край одежды. Выпустив из руки меч, он оперся о стену, выпрямился, скрестив руки на груди в ожидании.
Шернь подарила ему еще несколько минут жизни.
Солдаты отодвинулись от него подальше. Гольд и Даганадан, протолкнувшись через молчаливый круг, встали перед парнем. Даганадан посмотрел ему в глаза.
Рбаль тоже их видел, но как бы с очень большого расстояния. Он не чувствовал ни ненависти, ни страха, ни сожаления Он хотел только еще раз увидеть ее.
Однако он увидел Бельгона и людей из его тройки. Они стояли позади других; Бельгон был бледен, словно покойник. И Рбаль вдруг понял, что не видел друга рядом с собой во время сражения.
Окровавленные губы расползлись в страшной ухмылке, дрогнули, но из пробитого горла донесся лишь булькающе-свистящий звук.
Безразлично. Этот человек был ему безразличен.
Он ждал ее.
Гольд это понял.
Приведите ее, сказал он не своим голосом. Потом убрал свой меч в ножны и повторил громче:Привести ее.
В глазах Рбаля появилось удивление, потомтуманная, далекая благодарность. Медленно, очень медленно он кивнул сотнику. Тот, сжав зубы, отвел взгляд.
Шернь медленно забирала свой дар
Когда Лейну привели, глаза его были закрыты. Но вдруг он поднял веки, спокойно, без трепета. Тут же руки упали, а его лицо исказила болезненная гримаса: он увидел в ее глазах не слезы, а отвращение, презрение и гнев
Рбаль медленно опустился на колени. Он еще раз поднял залитое кровью лицо, но на этот раз взгляд его искал Гольда.
Они снова поняли друг друга.
Сотник протянул руку, но дергающиеся пальцы уже не успели ее пожать.
Шернь забрала свой дар
Он неподвижно лежал под дождем, закрыв глаза рукой, когда рядом сел Даганадан.
Шесть трупов, сообщил он. Два наших, люди Эгдеха. И раненые.
Гольд тяжело сел.
Два наших? угрюмо спросил он. Все наши, Даг. Те ребята Рбаля даже не знали, за что бьются. Они дрались за него.
Даганадан молчал.
Ты был прав, добавил Гольд. Это все она. Она виновата. Вместо того чтобы гробить шестерых отличных солдат, следовало бы повесить эту ведьму.
Молчание.
Змея. Сука.
Даганадан покачал головой:
Если бы мы ее убили, Гольд, было бы хуже. Еще хуже.
Лицо Гольда вспыхнуло гневом, он взорвался.
Это ты виноват, процедил он сквозь зубы. Это ты виноват, что парнишка лежит теперь в могиле.
Подсотника нелегко было вывести из себя, но на этот раз он побледнел.
Сердце и душа всего. Так я говорил. О ней. Я предупреждал
Это из-за тебя произошла нынешняя заварушка!
Ее бы не было, если бы
Это из-за тебя!
Даганадан медленно встал и хотел было уйти, но Гольд остановил его:
Ты хотел смерти Рбаля. Так? Хотел или нет?
Гольд
Хотел или нет?
Так точно, господин, по-уставному ответил Даганадан сквозь зубы.
Гольд жестом приказал ему убираться. Подсотник повернулся и, размеренно вышагивая, ушел прочь.
Гольд остался один.
Он снова лег и закрыл глаза. Однако мгновение спустя он вскочил, выхватил из ножен меч и изо всех сил ударил им по скале. Лязг железа о камень, посыпались искры. Гольд колотил мечом до тех пор, пока клинок не сломался пополам. Отшвырнув рукоятку с остатком лезвия, он пошел куда-то, быстро скрывшись среди скал. Ему нужно было побыть одному, совсем одному.
Тем временем Лейна задыхалась от неведения. Проходившие мимо нее гвардейцы сторонились ее безумного взгляда. Лицо дартанки неузнаваемо изменилось: на нем застыло выражение ужаса и брезгливой ненависти. Какая уж тут красавица! Чувства стерли всю красоту, превратив личико в отвратительную и отталкивающую харю. С кривых приоткрытых губ на подбородок стекала струйкой слюна; отвратителен был вид изящных рук, терзающих согнутыми, словно когти, пальцами брошенный на землю плащ.
Ее душило отчаяние. Все планы, все надежды пошли прахом. Гольд был жив, а единственный человек, на которого она рассчитывала, все ее труды превратил в ничто.
Не сдерживая себя более, она разразилась самыми непристойными ругательствами, какие только смогла подобрать. Солдаты у костра застыли, услышав хриплый крик. Они по-настоящему боялись ее с того мгновения, когда увидели, как, плача от ярости, отчаяния и ненависти, она пинает ногами мертвое тело человека, которогокак они полагалиона любила и который любил ее. Даже Эгдех с омерзением отвернулся, не желая видеть, как она плюет на труп и последний раз пинает его ногой в голову.
Подавившись собственным голосом и слюной, она замолкла.
Все кончено, все пропало. Она была разоружена, побеждена, уничтожена. От единственного оружия, которым она обладала, не было никакой пользы. Кто теперь ей поверит, кто заметит ее красоту?
Никто.
Она была отдана на гнев и милость человека, которого боялась и ненавидела.
Она разрыдаласьуже не от злости, не от ненависти, а от собственного бессилия. От жалости к себе и от страха.
Только теперь она испугалась не на шутку.
Когда багровый от злости и унижения Даганадан вошел в пещеру, она все еще плакала. Он бросил на нее ненавидящий взгляд и сел в углу. Вскоре к нему подошел Эгдех.
Когда выходим, господин? спросил он.
Под сотник удивленно посмотрел на него, словно видел впервые.
Спроси командира, бросил он. Не знаю.
Эгдех вышел, а Даганадан прислонился к стене и закрыл глаза. Он немножко успокоился и уже снова мог трезво рассуждать.
Он понимал Гольда. Кажется, понимал. «Безумец! Он любит эту тварь. Ну и что? При чем здесь он, Даганадан? В чем его-то вина? Он сжал кулаки. Вот она, благодарность! За четыре года прошел вместе с Гольдом огонь и воду. Они во всем полагались друг на друга, понимали друг друга, уважали. Никогда до такого не доходило, никогда. Женщина? Тварь!» сплюнул Даганадан.
Он боялся женщин. Не умел с ними разговаривать, не умел себя вести в их обществе. Он не понимал их, они его не привлекали. Его страстьюуже много лет, собственно, с детствабыла война. Не потому, что онкак Эгдехлюбил убивать. Война, войско В этом было нечто большее. Была дисциплина, были ясные, четкие ситуации. Если где-то возникал беспорядокего следовало устранить. Педантично, спокойно и тщательно. Порядок Даганадан любил больше всего.
Ему причинял искреннюю боль любой раскол в надежной, испытанной дружине. Он жалел тех солдат, которых пришлось убить. Во имя порядка. Однако он пытался найти причину их гибели не в самом себе, а извне, и видел только одну: Лейна.
«Женщина. Проклятая женщина! Какой ветер ее принес, с каким дождем она на них свалилась»негодуя, спрашивал себя Даг. Сколько бы он отдал за то, чтобы Гольд решился убрать ее, убить, связать и приторочить к седлу Что угодно, только бы не оставлять ей свободы действий. Пусть отправит ее в Дартан, пусть отправит в Бадор, если уж она в самом деле так ему нужна, но пусть сделает это как можно быстрее. Он потерял около трети своих людей, двумя больше, двумя меньшекакая разница! Несколько человек были ранены. Тащить их за собой в Край? Пусть едут в Бадор, пусть забирают ее с собой. Даганадан перевел дыхание. Гнев на Гольда улетучился, иссяк. Подсотник уже знал, что причиной скандала между ними тоже является она. Это и надо объяснить Гольду, предложить выход. Он обязан сделать это, как друг.
Даг встал и вышел из пещеры. Гольда не было. Он пошел его искать, но вскоре, уже всерьез обеспокоенный, вернулся.
Солдаты тут же прервали свою беседу. Вид подсотника не предвещал ничего хорошего.
Лордос, Эгдех, спокойно спросил Даг. Где командир?
Они встали, вопросительно переглядываясь. Даганадан помрачнел.
Одна тройка останется здесь. Остальные со мной.
Потом он обвел взглядом лица солдат и спросил:
Где Бельгон?
Бельгона тоже не было. Даганадан отметил про себя, что не видел наушника с момента смерти Рбаля. Он вспомнил его бледность, безумный взгляд и еще сильнее помрачнел.
Раненые остались в пещере, под опекой уцелевших в драке людей Рбаля, уже освобожденных от пут. Остальных Даг разделил между Лордосом и Эгдехом, сам же прихватил солдат из тройки Бельгона и пошел на поиски.
Неподалеку от входа в пещеру нашли половину сломанного меча. Беспокойство подсотника возросло. Он быстро повел патруль на восток.
Они шли под гору, петляя среди скал. Солдаты внимательно осматривались по сторонам. Услышав звук сильного удара, они оглянулись на под сотника. Тот стоял неподвижно, сжимая рукой торчащую из груди стрелу, пущенную из военного арбалета. Он поднял взгляд, скривил губы в гримасе боли и сказал что-то вроде: «Глупо, да!» или просто «Глупо».
15
После всего, что случилось в конце дня, Байлей и Каренира не могли заснуть. Они лежали на мокрых от дождя камнях и тихо переговаривались. Она лежала к нему спиной; он крепко обнимал ее, ощущая тепло, робко прокрадывавшееся между их телами.
Несколько лет назад, говорила она негромко и задумчиво, я была маленькой глупой лучницей Армектанского Легиона. Здесь, в Громбеларде, я оказалась совершенно случайно. Тогда громбелардцы как раз завершили большую облаву на горных разбойников. Командование Громбелардского Легиона решило, что кампания не оправдала ожиданий. Хороших лучников не хватало. И по просьбе коменданта легиона в Громбе мой командир выделил отряд лучниц, которые должны были обучить громбелардцев пользоваться этим оружием. Я командовала тем отрядом.
Она замолчала. Прошло несколько минут, прежде чем она с сожалением сказала:
Нет, не могу, Бай. Правда, не могу не умею об этом рассказывать.
Как бы прося прощения, она взяла его за руку, слегка погладила и внезапно, неожиданно даже для себя самой, поднесла ее к губам. Он уткнулся лицом в мокрые, жесткие волосы, небрежно связанные простыми ремешками.
Она задумчиво смотрела в глубокую черноту ночи, ощущая горячее, обжигающее шею дыхание Байлея. Ей было хорошо, по-настоящему хорошо, несмотря на дождь, несмотря на холод и усталость. Та ссора, которая случилась между ними вечером, была им нужна. Они выплеснули в лицо друг другу весь гнев, причиной которого, вероятно, главным образом, было взаимное чувство вины А потом, когда гнев прошел, наконец ясно и отчетливо проявилось все то, что их связывало
Она долго молча лежала, боясь пошевелиться. Наконец, пересилив себя, она произнесла:
Мне хорошо с тобой, Бай я знаю, что не имею права Ведь у тебя жена, Илара, правда? Но сейчас хорошо. Я не хочу мешать, но я, я так хочу быть с тобой! Ты не сердишься, Бай?
Он молчал. Она вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы.
Я не должна была этого говорить. Прости меня, если можешь. Но у меня еще никогда, никогда в жизни никого не былопо-настоящему. Бай я уже не смогу сама вырваться из этих гор. Вытащи меня, хорошо? Забери меня отсюда, в Дартан, в Армекткуда хочешь. Знаешь, такой маленький, неприметный дом, маленький садик. И мужчина, который готов ради тебя отправиться хоть в Дурной Край. Смешно, правда? Смешно.
Она в голос расплакалась. Плечи дрожали, его рука выскользнула из ее ладони и безвольно упала.
Байлей спал.
Рассвет пришел тяжелым и мокрым, как обычно. Она осторожно выбралась из-под его руки, села. Протерла красные от недосыпания глаза и встала.
Мужчины спали. Старик негромко храпел. Байлей что-то неразборчиво пробормотал сквозь сон, перевернулся на другой бок и свернулся клубком. Она порылась в мешке Байлея, достала оттуда три куска соленого мяса. Съев один, она задумчиво посмотрела на маленький котелок Старца, который поставила вечером на камень. Теперь он был полон дождевой воды. Сделав пару глотков, она поставила котелок на место.
Вздохнув, она, по старому армектанскому обычаю, громко произнесла свое имя, вознесла хвалу небу и земле. В Армекте каждое утро небу говорили, что оно прекрасно
Но здесь его подпирали громбелардские горы, а не крыши Армекта.
Она потянулась и громко зевнула.
Подъем! коротко сказала она. Подъем, подъем!
Старик открыл глаза и почти сразу же сел. Байлея пришлось будить, потряхивая за плечо. Он еще не до конца пришел в себя, когда она сунула ему в руку кусок мяса и велела есть.
Я заснул под таким дождем, пробормотал он.
Неудивительнопосле такой дороги, ответила она. Поторопись.
Он с трудом жевал жесткое мясо. Когда закончил, она уже ждала, готовая в путь.
Шли в том же порядке, что и прежде. Все трое молчали, каждый был занят собственными мыслями. Время тянулось медленно, но самые трудные мили оставались позади. До полудня они даже словом не перекинулись.
Дождь накрапывал с перерывами, иногда прекращаясь вовсе, иногда обрушиваясь с новой силой. Его уже как-то не замечали. С мешком за плечами и мечом, по странному обыкновению, под мышкой сзади плелся Байлей. Он настолько задумался, опустив голову, что, когда Каренира неожиданно остановилась, он с размаху налетел на нее. Однако она даже не обернулась. Ее взгляд был направлен куда-то вверх, к тучам.
Стервятник, сказала она каким-то чужим, свистящим голосом. Стервятник. Стервятник.
Удивленный поведением девушки, Байлей проследил за ее взглядом. Где-то в вышине, посреди туч, он увидел маленькое черное пятнышко.
Стервятник, повторила она, словно одержимая. Стервятник.
Старик тоже смотрел на небо, но птицу, похоже, не видел. Он взглянул на Карениру, хотел было что-то сказать, но передумал. Стиснув зубы, он сел на землю. Лицо его теперь было действительно старым. Очень старым.
Каренира достала из колчана лук и двинулась вперед. Байлей удивленно смотрел, как она, неуклюже спотыкаясь на скалах, удаляется все дальше, время от времени глядя на небо. Когда она скрылась из виду, он посмотрел на старика. Тот беспомощно покачал головой.
Охотница, коротко пояснил он. Отсюда и ее прозвище Видя, что все еще ничего не понимающий парень удивленно смотрит на него, он добавил:Когда-то с ней случилось страшное несчастье: стервятники ослепили ее, по своему обычаю Тогда я взял глаза у другого человека и отдал ей. А тот человек покончил с собой.