Из её дальнейших жалоб выяснилось, что Лесик потерял интерес и к предстоящему концерту, и к самой несостоявшейся звезде эстрады. Объяснил, что теперь он намерен раскручивать меня, а Ильмира пусть дальше по жизни идёт одна, проще говорякатится куда подальше.
Доказывать ей, что я здесь вовсе ни при чём, было бесполезно. Я и не стала доказывать.
Из участка я ушла озадаченная, но даже предположить не могла, какая непростая жизнь у меня начнётся.
В редакции меня ежедневно поджидал Лесик, который продолжал предлагать себя в качестве моего продюсера в любой области искусства, которую я выберу, а за стенами редакции в засаде меня поджидала Ильмира, концерт которой отменили, поскольку из тысячи билетов было продано всего одиннадцать. Причём купил их сам Лесик «на почин» для девочек из фан-клуба, «чтобы те на концерте зажигали публику».
Больше билетов никто не покупал, зажигать было некого, и концерт отменили.
Ильмира, оставшись не у дел, стала выслеживать меня в надежде поквитаться. Как она собиралась поквитаться, я не знаю, поскольку старалась на улице в одиночку не появляться.
В общем, оба ониИльмира и Лесикцелыми днями ходили за мной как пришитые, но каждый по отдельности, и избавиться от них не было никакой надежды.
Через несколько дней мне это сильно надоело, и я сказала Андрею Михайловичу:
Вы меня в эту историю втравили, вы и решайте проблему. А то покалечит меня эта полоумная, кто отвечать будет?
Уж не знаю, какие шаги он предпринял, но вскоре Лесик с Ильмирой исчезли, как в воду канули. Может, в тюрьму их посадили, а может, поехали искать счастья в другой городне знаю и знать не желаю.
Вот вам и тихая, спокойная жизнь в отделе культуры! Врагу не пожелаешь
А теперь на нас надвигались выборы мэра, и вся пишущая братия надеялась хорошо на этом заработать. Ну, и я тоже надумала хоть что-то для себя урвать. Да что там греха таить, хотелось урвать по максимуму.
Лёша, наш ответственный секретарь, впервые поставив в номер предвыборный материал, торжественно провозгласил:
Господа охотники, сезон открыт, отстрел разрешён. Киллеры, в ружьё!
И мы пустились во все тяжкие. Соревнование в редакции развернулось нешуточное: у кого дичь крупнее, кто нароет больше компромата, кому сколько заплатят за «джинсу» Лёшка, который сам никогда ничего не писал, подзадоривал нас, аплодировал и улюлюкал.
Сейчас Лёша сидел в кабинете шефа на неудобном гостевом диванчикетихий, бледный, сосредоточенный. Прилежно изучая пейзаж за окном, он задумчиво потирал ухото ли огрёб «отеческий подзатыльник», то ли просто не знал, куда руки деть.
Я послушно встала на «лобное место», сложила руки в молитвенном жесте, смиренно потупилась и приготовилась слушать.
Андрей Михайлович держал в руках свёрстанную полосу, уже готовую для отправки в типографию, и дрожащим голосом вопрошал:
Это что за безобразие?
Статья, пискнула я, даже не взглянув на то, что было у него в руках.
А чего глядеть? И так всё ясно. Вряд ли речь идёт о спортивных новостях или прогнозе погоды. Шороху наделала моя статья о Данилове, нашем действующем мэре и главном претенденте на кресло мэра ещё на один срок.
Ты что же это себе позволяешь, уважаемая? брызгал слюной Андрюша.
Так ведь предвыборная кампания защищалась я, не поднимая глаз.
А тебя она каким боком касается?
Это всех касается, тоскливо прошептала я. Я ведь тоже живу в этом городе
Боюсь, недолго тебе жить осталось. И в этом городе, и на белом свете. За такую статейку и тебе, и мне секир-башка будет, ты это соображаешь?!
Может, и не будет, горестно вздохнула я, упорно глядя вниз.
Кто заказывал?
Никто.
А платил кто?
Тоже никто.
Ну да, ну да, так я и поверил. Ты у нас где числишься?
В отделе культуры.
Вот и пиши о культуре! Чего ты, дурёха, в политику полезла?
Так ведь предвыбор
Слышал, слышал! А ты поговорку такую слышала: кесарю-кесарево, ну, и далее по тексту?
Слышала, шепнула я.
Жанна, девочка, ты вообще соображаешь, во что впрягаешься? И чего ты так пристально туфли разглядываешь? Первый день надела, что ли? В глаза мне смотри!
Я снова вздохнулапротяжно, со стономи подняла на него глаза.
Андрей Михайлович смотрел на меня участливо, как на душевнобольную. Кажется, он действительно недоумевал, как это я могла вляпаться в такую некрасивую, дурно пахнущую историю.
Кто статью заказывал? нормальным тоном спросил он.
Говорю женикто.
Все вы так говорите. Все вы как бы незаангажированные. Прямо эпидемия кристальной честности, и что интересновсегда накануне выборов.
Мне никто ничего не заказывал. Просто я, как любой житель нашего города, имею своё мнение о предстоящих выборах. А поскольку работаю в газете, могу поделиться своим мнением с окружающими.
Не можешь! закричал успокоившийся было шеф. Ты будешь мнениями делиться, а мне потом пожары тушить на всех уровнях?! Вы деньги берёте, статейки киллерские пописываете, а потом настоящие киллеры на вас охоту устраивают! И то правда, что-то давненько у нас на федеральном уровне не лили слёз по поводу очередного убиенного «честного и неподкупного» журналиста, который сунулся в воду, не зная броду! А не совался бы куда не просят, так и не пришлось бы потом устраивать вселенскую панихиду! Сто раз уже вам, бестолочам, объяснял это! Сто раз просилне лезьте под пули! Берегите свою жизнь и репутацию газеты! А ты мне тень на плетень наводишь? Ну вот что, что ты со мной делаешь?!
У шефа началась истерика. Он брызгал слюной, топал коротенькими ножками, и от этого топанья седой хохолок надо лбом подпрыгивал очень и очень забавно.
Чтобы не рассмеяться, я снова опустила очи долу.
Лёша сидел неподвижно, будто сам себе памятник, даже не моргал. Восковая фигура из музея мадам Тюссо.
Ты на прошлой неделе тиснула статейку, пока меня не было, и я смолчал, думал, может, читатели не заметят, а ты умная и сама всё поймёшь, лютовал шеф. Однако мне позвонили из приёмной Данилова и поинтересовались, что это мы себе позволяем. Им очень не понравилась наша самодеятельность, хотя та статья по сравнению с этой, он опять потряс перед моим носом свежесвёрстанной полосой, была просто-таки хвалебной.
Там я тоже критиковала его методы работы, осмелилась я подать голос.
«Методы рабо-о-ты», передразнил меня шеф. Что ты понимаешь в методах работы сильных мира сего?
Ничего не понимаю, тут же согласилась я.
А чего лезешь? Лавров Жанны д'Арк захотелось?
Я борюсь за справедливость и правопорядок, гнула я свою линию.
Ага, ага! Вся газета, значит, за беззаконие, а ты одна, белая и пушистая, за справедливость и порядок! снова затопал ножками Андрюша. Жанну д'Арк, между прочим, на костре сожгли, если помнишь!
Помню, как не помнить, снова потупилась я.
Во-от! А я пытаюсь твою бедовую головушку от беды-то и спасти!
Поздно, Андрей Михайлович, ожил памятник у окна. Мы уже на плёнки вывели и в типографию отправили.
Как, и эту отправили?..
Все четыре отправили. Я же сразу, как зашёл к вам, доложил, обиделся Лёша.
Газета наша еженедельная, выходит на шестнадцати полосах, или, как говорят обыватели, страницах. Каждый день редакция готовит и отправляет в типографию три полосы. Сегодня был последний день сдачи номера, поэтому в печать шло четыре полосытри рабочие плюс первая. Первая вообще полосой не считалась, работы с ней было совсем мало, поскольку состояла она из большого нарядного фото из жизни города, обрамлённого по периметру анонсами материалов, включённых в номер. Сегодня в анонсы была вынесена и моя крамольная статья.
Переверстать! Немедленно переверстать! Заменить!
Чем? скучным голосом поинтересовался Лёша.
У тебя что, в загашнике ничего нет? не поверил шеф.
Такого объёманет.
Шеф от отчаянья завопил, снова затопал ногами, подёргал себя за седой хохолок. Уж лучше бы в ухо мне дал, честное слово, до того мне было его жалко.
Мужики наши говорили, что все начальственные подзатыльники вреда приносили не больше комариных укусов. Андрюша нашмужчинка миниатюрный, росточку маленького, злобы небольшой, складу, правда, истерического, но отходчивый. Покричит, слюной побрызжет, кулачком своим слегка потыкает нерадивому сотруднику в район головы или подмышкикуда достанет, да на этом обычно и успокаивается. Ни тебе выговора, ни лишения премии, ни злобного шипения за спиной, красота!