Теперь я тут. И что? Хочешь получить реванш?
Митос покачал головой:
Нет. Но я хотел бы знать, почему. На твоем месте я обезглавил бы противника, сказал Митос, спокойно выдержав ответный взгляд побратима.
Не боишься, что я тебя сейчас убью? спросил Сайлас.
У тебя вчера была отличная возможность.
Дело в том, Митос, что из тебя хреновый друг. Но других у меня нет, и не было.
Митос немного помолчал.
Куда ты теперь направляешься? Вернешься в свои леса, на Украину?
Вернусь. А что мне остается делать? ответил Сайлас.
«Я скучал по тем временам, брат. Мне нравится видеть, как уходит жизнь. Нравится смотреть в глаза тем, кого я убиваю», вдруг пронеслись в памяти Митоса слова, что не так давно говорил Сайлас. Всадник Война. Тот, кого Митос не раз видел в бою. Митос хорошо помнил, как Всадники, одним из которых был он сам, наводили ужас одним своим появлением. Помнил звон оружия и крики умирающих людей. Топот лошадиных копыт. Как бил в глаза отсвет на лезвии боевого топора, что унес так много жизней.
«Он ведь и сейчас желает возвращения той эпохи. И Кронос ему не нужен, никогда не был нужен».
Звон усиливался. Казалось, Митос уже явственно видел перед собой темную фигуру в косматом плаще. Лезвие топора в крови, кровь течет по древку, заливая руки, брызгает на одежду и лицо. Нет, на маску, за которой не видно лица. Огненные сполохи на небе напоминают алых лошадей
О чем задумался?
Наваждение ушло так же внезапно, как и началось. Сайлас уже открыл клетку и забрал свою обезьянкута, будто домашняя кошка, устроилась у него за пазухой и с любопытством оглядывалась вокруг. Митос заставил себя улыбнуться.
Да так, воспоминания.
Ясно. Ну что ж, мне пора. Прощай, брат!
Митос пожал протянутую ему руку и потом сам хлопнул Сайласа по плечу. Оставшись в одиночестве, Митос еще долго бродил по пустой базе, не решаясь ее покинуть. Ему было о чем подумать.
* * *
Добравшись до города, Митос вызвал такси, чтобы поехать на вокзал. Ни с Дунканом, ни с Кассандрой он в ближайшее время не собирался видеться.
Не смотря на довольно легкий тон недавней беседы с Дунканом, у Митоса было впечатление, будто тот пытается разглядеть на нем не то копыта с рогами, не то крылья с нимбом, а и то и все вместе. Очевидно, Дункан не мог решить, как теперь относиться к другувсе-таки другучья биография оказалась куда насыщеннее, чем Дункану представлялось. А что до Кассандрытут тоже не все просто. Эта ночь, проведенная ими вместе, была не началом, но завершением долгой истории с обманутыми надеждами, ненавистью, любовью, смертью, жаждой мести Но кто они теперь друг другу? Начать с чистого листа все равно не удастся, слишком многое их связывало в прошлом. И не скажешь же: «Давай останемся друзьями», не тот случай. Может быть, она еще раз попытается его убить. Может, сумеет простить. А может
Как бы то ни было, Митос знал, что скучать ему не придется. А еще было у него неожиданно ясное предчувствие, что теперь все должно наладиться. Со временем, конечно.
Тень Всадников, сопровождавшая его многие столетия, постепенно рассеивалась.
Жюли Фортюн(Julie Fortune)Вопрос веры
Вот, хотя иду я через долину
Ураган ненависти на Гревской площади был хорошо знаком Дарию. В 32 году до н. э. он посещал цирки Рима и видел толпы требующих крови. Те ли древние лица, эти ли, 1794 годаединственная разница заключалась в том, что Рим в те времена был красив, а этот Париж отталкивал убожеством. Дарий крепко держался за деревянную перекладину повозки, медленно катившейся навстречу гильотине, чьи неясные контуры увеличивались, и пытался привести свой ум в порядок.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени
Теплый плевок попал ему на щеку. Ребенок, плюнувший в него, ухмыльнулся обворожительной улыбкой уличного мальчишки с абсолютно холодными глазами. Другой юный революционер с гордостью сжимал в руках игрушечную гильотину и работал лезвием, издевательски глядя на Дария.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени, не убоюсь я
Повозка со скрипом остановилась. Дарий с трудом сглотнул и отпустил перекладину; его пальцы болели от напряжения. Рядом с ним пожилая женщина, явно из аристократов, плакала, ее седые волосы разметались по лицу, всё достоинство исчезло. Он бы обнял ее, чтобы поддержать, но их запястья были закованы в цепи.
Он находился в задней части повозки и видел, как разомкнули браслеты и увели первого из заключенныхЭмиля Дюльсени, репетитора детей виконта дю Мон. Дюльсени кричал о своей невиновности, а огромная толпа, собравшаяся на казнь, издевалась и смеялась. Когда солнце поднялось позади гильотины, словно немигающий кровавый глаз, мужчина был пристегнут к месту своей смерти.
Дарий заставил себя смотреть, как падает лезвие, край которого, поймав солнечный свет, блеснул мрачной красотой. Громкий удар. Кровь фонтаном взлетела над толпой, радуя тех, кто занял лучшие места.
Отрубленная голова скатилась в поджидающую корзину. Одобрительный гул был подобен рыку гигантского зверя.
Бог их простит. Дарий перекрестился, как смог, и попытался сложить молитву за душу человеческую. Он надеялся, что смертные казни будут проводиться, по крайней мере, с сохранением некоторой меры достоинства, но с людьми поступали, как с животными на бойнеи хуже. Нет мира здесь. Бог отвернулся.
смертной тени, не убоюсь я
Он услышал, как толпа, окружившая повозку, скандирует слово, что прогнало озноб по его спине, речитатив, который звучал все сильнее и возрастал подобно океанской волне.
Кюре. Кюре. Кюре. Кюре.
Солдаты, всегда чувствительные к настроениям толпы, отодвинули в сторону других обреченных и подошли к нему. Он стоял неподвижно, пока с его запястий снимали цепи. Они избегали встретиться с ним взглядами, но не от затруднений с совестью, а из простого равнодушия. Один из них вытолкнул его из повозки настолько сильно, что Дарий споткнулся на неровном булыжнике и упал на одно колено, разбив его до крови.
Он ощутил глубоко скрытое в давящем смятении момента присутствие поблизости другого Бессмертного. В обычное время он бы обеспокоился, но сейчас угроза от одного человека казалась незначительной, когда так многие требовали его смерти. По крайней мере, его смерть не останется незамеченной.
Его внимание было сосредоточено на необходимости подняться, и ему была протянута рука помощи. Он взял ее, посмотрел в чумазое лицо в обрамлении спутанных сальных волос, прикрытых видавшей виды шляпой с трехцветной революционной кокардой. Лицо друга.
Глаза Митоса были полны ярости и страдания. Он сказал, как обычно экономя слова:
Я вытащу тебя отсюда.
Нет, выпалил Дарий в ужасе. Достаточно плохо, что один из них сегодня умрет, но оба? Они дружили много лет. Он не мог допустить такого конца. Нет! Ничего не делай. Ради Бога, спаси себя. По крайней мере, ты получишь Квикенинг, не все будет потеряно.
Митос вздрогнул от этого предложения. Он бы ответил, но тюремщики грубо развернули Дария и заставили идти через злую, кричащую толпу к ступеням гильотины.
Он надеялся, что сможет увидеть Митоса со ступенейлицо друга сколько-то поддержало бы егоно толпа поглотила того, как жертву живую, и видно было только мешанину чужих лиц и поднятых кулаков.
Дарий остановился на верхней ступени и посмотрел на верхушку машины смерти месье Антуана Луи. Машины для убоя бессмертных.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени, не убоюсь я зла.
Он не сопротивлялся, когда его привязывали к узкой деревянной поперечине. Его шея неудобно лежала на деревянном выступе, и то, что это временно, было несерьезным утешением. Он посмотрел вниз и увидел голову предыдущей жертвы: они даже не побеспокоились опустошить корзину. Слезы все еще блестели на бледных щеках Эмиля Дюльсени.
Последние слова? равнодушно пробормотал палач. Его рука уже лежала на спусковом рычаге.
Бог простит нас всех, сказал Дарий и закрыл глаза.
Он услышал щелчок рычага.
* * *
Дарий выпрямился в темноте, задыхаясь, одна рука на горле, другая подсознательно вцепилась в бортик кровати. Да. Да, он был в своей постели, в безопасности настолько, насколько возможно священнику в Париже, распаленном кровью жертв.