Основной вопрос даже для менязачем мне это надо? Хороший вопрос.
Правду сказатьбоюсь, себе-то можно признаться.
Боюсь я не склероза, с этим жить можно, не помнишь и ладно. Даже хорошо, иногда, забыть. Я боюсь ложной памяти. Очень распространенный случай среди нашей братии. Вроде все помнишь хорошо: ощущения, мысли, события, людей. И не знаешь, было это или только привиделось.
Но еще хуже, когда другой участник событий все помнит не так. Событие то же, мнения расходятся. И кто правне знаешь.
Сколько так бессмертных разругались и не сосчитать. Встретятся, обрадуются, обнимутся, начнут вспоминать. Довспоминаются до поединка. А победитель всегда прав, победителей не судят.
Ладно, поздно лить слезы. Будем вспоминать.
Встреча с моим будущим учителем произошла вполне буднично. Ничего особенного для тех временон меня купил на рынке. Приличные деньги отдал. Молодая рабыня, здоровая, кожа, зубы и волосы в порядке, цену за меня заломилидай боже каждому.
Правда я не слишком обращала внимание на окружающее, виски ломило нестерпимо. У меня тогда все болело, но голова особенно, потом узнала, это от Митоса.
Я тогда понятия не имела, что именно со мной случилось. То ли проклятие богов, то ли наоборот, особая милость. Нас же всех тогда убили, а городок спалили.
Вначале я хотела мстить. Горло перегрызть, сердце вырвать. Эмоции через край. Я мстю и мстя моя страшна.
Не получилось.
Всех не убьешь, особенно если не умеешь это делать. Битва гигантов: хорошо обученная армия и девчонка. Меня довольно быстро схватили, я ничего сделать не успела.
Эти солдаты ведь не были виноваты, если подумать. Их послали воевать, они и воевали. Это сейчасГаагский трибунал, международные конвенции, защита прав человека. Тогда проще. Мужчин и стариковубить, женщин и детейв рабство.
Мне, конечно, жутко повезло, что меня тогда Митос купил. С моей-то историей.
После того, как меня поймали в лагере, мне досталось прилично.
Солдаты. Ничейная женщина. Тем более из побежденного города. Тем более с ножом. Тем более молодая.
Объяснять не надо? Ничего, выжила. Такие, как мы, всегда выживают.
Я не очень хорошо помню первые дни. Дом у Митоса был небольшой, но с достатком. Кроме меня других слуг не было. Днем я лежала в углу и мечтала умереть. Ночью я лежала в углу и мечтала отомстить. Он меня не трогал. Ни оклика, ни приказа, ни еды или воды. Меня не было, пустое место, на грязь и то обращают больше внимания.
Через несколько дней мне надоело умирать от жажды, и я встала.
Следующий год прошел вполне терпимо. Я готовила, стирала, убирала и была счастлива, что моему хозяину была нужна служанка, а не наложница. Еще через несколько лет я уже не была столь счастлива, что ночи он предпочитает проводить со жрицами из храма, а не со мной. Пожалуй, такое пренебрежение меня обижало. Но в остальном пожаловаться я не могла, он был довольно добрый хозяин. Мне крепко досталось только два раза. В первый раз, когда через полгода после покупки я попыталась сбежать, прихватив его вещи. Второй раз, когда через два месяца после побега я попыталась отравить его ужин и городской колодец. Да, солдаты меня били слабее. У Митоса всегда была тяжелая рука.
А через четыре года, когда мы собирались перебираться в другой город, этот сын собаки наконец-то рассказал мне, почему в его присутствии у меня шумит в голове. Нет, он действительно негодяй. Четыре года!
Спустя очень-очень много лет я, наконец, набралась смелости (и наглости) спросить, почему он молчал. Поначалу он отшучивался: кто ж откажется от рабыни добровольно, тем более, если она прилично готовит, только надо проверить, нет ли там яда. Потом, внимательно на меня посмотрев, сказал: «В тебе было слишком много ненависти, девочка, такую ненависть нельзя выпускать в мир». Почему он меня просто не убил, я так никогда и не спрашивала.
Могу со всей определенностью заявить, что хотя Митос был вполне приличным хозяином, учитель из него ужасный: жесткий, язвительный и очень требовательный. Я была уверена, что проклята и боги в наказание послали мне его. Я держалась только на мысли, что когда-нибудь выучусь и смогу победить, и уж тогда этот гад мне за все ответит.
Митос меня учил не только бою, а многому еще: письмо, счет, чтение. Ха, он даже учил меня вышивать! Прясть и ткать я умела, но все равно, мои навыки были раскритикованы. Он вообще не делал различия между мужскими и женскими занятиями, требовал, чтобы я знала все.
Наконец это случилось. Тренировка, которая превратилась в настоящий бой. Как странно было держать меч у его шеи и знать, что его жизнь в моих руках. Как странно, и как сладко. Его взгляд был внимательным. Он выглядел так, будто находился за сотню миль и смотрел на все происходящее со стороны. Вот интересно, что еще выкинет эта девчонка. Ударит или нет? Эксперимент. Опыт. Наблюдение.
Как я ненавидела его в тот момент! Он опять выиграл. Ударю я или нет, это бы ничего не решило, я могла его убить, но победить не получится.
А потом он улыбнулся, ну как он умел, одними глазами. «Весьма неплохо, девочка! от неожиданности я чуть не задохнулась. Но в следующий момент я оказалась на коленях с заломленными руками и мечом у своей шеи, но если хочешь победить, руби сразу, а неттак не дерись вообще».
Да, я говорила, что моя жизнь ученицы была тяжелая? Святая наивность.
Следующие полгода были адом. Он решил, что я достаточно подготовлена, чтобы тренироваться всерьез. Поединки, если это слово вообще можно употреблять для обозначения того избиения младенца (младенецэто я), были кровавые во всех смыслах этого слова. Пожалуй, это единственное определение, которое я могу подобрать.
Вот теперь я могла бы его ударить и убить, но случая не было. Застать Митоса врасплох было нереально. Оказалось, что подобраться я к нему не могу.
Мы с ним играли в игру: кто кого. Иногда я просыпалась с клинком у шеи, а иногда лезвие было уже в груди. Жаловаться было бесполезно. Истерики у меня случались регулярно, напряжение было просто непереносимое. Но мне сразу четко было сказано, что меня не держат. Если я захочу уйтипожалуйста, с песней в добрый путь. Только путь будет очень коротким: вступают в силу Правила Бессмертных, а в поединке с Митосом у меня шансов нет. После такой тирады он обычно ехидно добавлял: «Пока нет». И я шла тренироваться.
Но я отвлеклась.
Значит еще через три года ученичества меня выпустили во взрослую жизнь. Выбросили, правду говоря. Утром я проснулась, а мои вещи связаны в узелок и стоял за дверью.
«Можешь убираться», вот и все напутствие. Убралась с радостью.
Мысли, чтобы вызвать своего учителя, теперь уже бывшего, на поединок даже не возникло. Первое: я не самоубийца. Второе: я была ему должна. За учебу, еду, крышу над головой.
Вперед, вперед, в прекрасный новый мир!
Вначале я, конечно, отправилась на малую родину. Ну, что там никого из родных и знакомых не осталось, я знала и так. Война. Но видеть на месте своего дома чужой было тяжело. В дороге я иногда представляла, как я вернусь, и мне за все заплатят. Ха, теперь-то я умела драться, там бы все пылало от заката до рассвета.
Вернулась. И что? Другой поселок, другой народ, другой бог. А прошло всего ничего лет. Вот так и проходит мирская слава. А когда-то казалось, что ты живешь в Центре Мира. Смешно и горько.
Хотя, определить, где чувства меня-сегодня и меня-тогда теперь уже сложно. Может быть, я ни о чем таком и не думала. Вот только никого не убила, это я точно помню. Надеюсь, что помню точно.
Черт, Митос прав, что все записывает! Надо было заводить дневник раньше.
Вот и все. Там, на развалинах прежней жизни, я и поняла, что ничего нельзя вернуть. В мире тысячи дорог, но ни одна из них не ведет к дому.
Оказалось, что я очень неплохо приспособлена к новой жизни. Денег было немного, но на первое время хватило. Вот тут и пригодились уроки ремесла. Крестьянка из меня всегда была так себе, к тому же в земледельческих общинах все друг друга знают, и надел просто так не получишь. А в городе всегда нужны горшечники, ткачи, лекари и другие ремесленники. Я была чужаком без роду-племени, и к тому же женщиной, но я выживала. Законная гордость мастера. Я знала десятки ремесел, и древнейшая профессия меня миновала! Во всяком случае, я никогда не занималась этим ради заработка. Ради жизни бывало, что скрывать. Стража и местные священники тоже люди, иногда приходилось убеждать, что ты не дьявольское отродье, и таким образом. Но если ради куска хлебая лучше сдохну.